Григорий Ревзин - Риэго

• Название: Риэго
• Автор: Григорий Ревзин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

В этой книге рассказывается о том, как в двадцатых годах прошлого века, в царствование испанского Бурбона Фердинанда VII, народ Испании поднялся на борьбу с абсолютизмом. Возглавлял народное восстание Рафаэль Риэго — «Свободы сеятель», как назвал его Пушкин.

Длившаяся три года испанская революция была подавлена соединенными силами внутренней и международной реакции. Герой восстания Риэго пал в этой неравной борьбе.

Книга написана членом Союза писателей СССР Г. И. Ревзиным, автором художественных биографий: «Подвиг жизни Ивана Черского», «Коперник», «Ян Жижка», «Колумб», «Творческий путь В. А. Обручева».

Настоящая книга — переработанное издание научно-художественной биографии, вышедшей в 1939 году в серии «Жизнь замечательных людей».

---

Но в самый разгар боя приключилась беда: в артиллерийский парк попала французская бомба. С грохотом летят в воздух снарядные ящики. В рядах испанцев паника. Потерявшие голову солдаты разбегаются во все стороны.

Когда Риэго удалось собрать часть своих людей, он не мог найти ни штаба, ни старших своих начальников. По равнине в поисках остатков разбитой армии рыскали французские отряды. Надо было убираться поскорее прочь из долины Эбро.

Риэго уходит на север, в горы, где, как он слышал, оперирует Реновалес. С несколькими солдатами совершает он ночные переходы, скрываясь днем на чердаках крестьянских домов. На седьмой день измученные люди добираются до монастыря Сан-Хуан, главной квартиры герильеров генерала Реновалеса.

* * *

— Вы вчера просто-напросто спрятались… ушли в монастырь, когда допрашивали этого офицера из польского легиона. А ведь вам следовало самому допытаться, кто сейчас командует французами в Хаке. Должен вам сказать, что от своего помощника я ждал большего…

Риэго молчит. Он чувствует себя виноватым. Но, черт возьми, разве Реновалес не видит, что не его дело допрашивать пленных, вырывать у них показания?! Пусть поручает такие дела доминиканцу — тот опытный инквизитор.

Длится неловкое молчание. Постепенно с обветренного лица генерала сходит выражение начальственной строгости. Он даже улыбнулся, глядя на порозовевшее лицо Рафаэля. «Занятный юноша… Только, пожалуй, слишком чувствителен для штаб-офицера и герильера…»

— Кстати, подполковник, я еще не имел случая поблагодарить вас за это последнее блестящее дело… в долине Ронкаля. Ловко же вы заманили драгун в засаду! Примите это признание от старого солдата. Только вот что, молодой человек: советую вам забыть некоторые правила поведения, не пригодные для такой борьбы, какую мы ведем.

Реновалес на минуту смолкает, забавляясь удивлением Риэго.

— Хотите послушать, как я оказался здесь, на вершине Сан-Хуана? Когда французы захватили монастырь Сан-Хосе, я попал к ним в лапы. Нас, пленных, везли во Францию. У границы, в Памплоне, меня отпустили на полчаса… под честное слово. С того момента они меня больше и не видели. Так что же? Вы, может быть, скажете, что генерал Реновалес опозорил себя?

Но и на этот раз Рафаэль не проронил ни слова.

— Знайте же, подполковник: партизанская борьба имеет свои законы. Наша цель — вредить врагу. Самые энергичные средства мы вправе считать наилучшими.

* * *

Рафаэль спускается с вершины. Солнце уже склонилось к закату — надо поспешить. Вчера крестьяне видели сильные отряды французов в пяти лигах от лагеря… Они имеют обыкновение нападать по ночам, идя на огонь в горах. Нужно будет выставить дозоры подальше от костра.

Впервые он оказался так близко от Овьедо. Можно бы пробраться переодетым в занятый врагом родной город… Нет, нельзя ни на день оставлять отряд!

Неужели только четыре года прошло с тех пор, как он покинул эти места?.. Нити воспоминаний спутались. Как разобраться в их клубке?

…Четыре раза Риэго возвращался в ряды регулярной армии. После поражений уходил в недоступные французам места, собирал крестьян, водил отряды герильеров. Бился на всем протяжении пиренейских склонов, в степях Кастилии и Эстремадуры…

За поворотом горной тропы открылся лагерь — полсотни людей среди возов, и мулов. До чего же пестры одежды!.. Риэго недоволен собой — какая беспечность! Разряженных как актеры бойцов французы увидят в подзорные трубы даже и за пять лиг. Надо хотя бы красные пояса заменить солдатскими ремнями.

Зоркий глаз командира замечает среди герильеров чужого. Он инстинктивно останавливается. Почему нарушили запрет вводить в лагерь посторонних?!

После короткого размышления он ускоряет шаг. Это не иначе как гонец от патриотов Овьедо.

Через минуту он крепко обнимает своего старого друга Галана.

Риэго счастлив, как дитя. Не знает, куда получше усадить дорогого Педрито, потчует его партизанской похлебкой и добычей герильеров — добрым французским вином.

Галан принес в лагерь много лекарств, корпии. Отец Пабло, духовный пастырь и лекарь отряда, горячо благодарит патриота из Овьедо за заботу о воинах.

На многие вопросы Педро отвечает уклончиво, косясь на герильеров, собравшихся у котла с похлебкой.

Темная, сырая ночь нависла над горами. Под скалистым сводом разложили костер. Огонь не отсвечивает кверху и может быть виден только с юга, но туда французы еще как будто не добрались.

Поев, бойцы один за другим укладываются вокруг костра и, закутавшись с головой в плащи, засыпают. Бодрствуют немногие. Из окружающей тьмы доносится приглушенная песня и вторящий ей звон струн. Слышен голос беседующего с герильерами отца Пабло.

Риэго и Галан одни. Подперев подбородки ладонями, уставившись на пылающие головни, друзья шепотом делятся своим сокровенным.

— С того самого несчастного боя у Бельчите я ломал себе голову, что могло статься с Педро Галаном. Надеялся, что ты где-нибудь в горах партизанишь, как я…

— Я ушел тогда из-под Бельчите с простреленным плечом. Рана загноилась. Еле живой, в лихорадке, добрался до Овьедо. Материнская забота поставила меня снова на ноги.

— А затем?

— Затем я сказал себе, что ни святая инквизиция, ни католический король Фернандо Седьмой не стоят того, чтобы сложить за них голову.

Риэго нахмурился, строго взглянул на Галана:

— А испанский народ? Он стоит такой жертвы?

— Знаешь, Рафаэль, когда посланный тобой в Овьедо герильер рассказал в хунте, кто командует отрядом, я, рискуя головой, пробрался в эти горы, чтобы повидать тебя. Завтра вернусь обратно. Ну стоит ли тратить этот единственный вечер на старые споры?

— Погоди, погоди, Педро! Я три долгих года не выхожу из боев… Невыносимо думать, что испанец может усомниться в правоте дела, за которое я борюсь — если только это не предатель…

— О, дьявол!.. Если тянешь меня за язык, то уж скажу тебе все, что думаю. Я понимаю, куда ты клонишь. Ты называешь тех, кто служит Жозефу, предателями. Видно, ты не знаешь, кто побывал в Байонне и принес ему присягу.

— Присягу в Байонне? Поставь любого из них на суд народа — и его повесят на первой же осине, как Иуду Искариота!

— Ты забываешь, Рафаэль, у Жозефа в министерстве Кабаррус, Льоренте, Камбонеро! Они любят Испанию не меньше, чем ты и я.

— И все же хотят увлечь Испанию на путь, гибельный для народа! Вот поэтому они изменники вдвойне! Ты вот говоришь — инквизиция. Спустись отсюда в любую сторону, и в первой попавшейся деревушке увидишь на дверях церкви декрет кортесов об упразднении инквизиции и конфискации ее имущества в пользу народа.

— Такой же закон издал и Жозеф! Но дело не только в инквизиции. Я, Рафаэль, чувствую врага в любом испанце в рясе. Я больше якобинец, чем ты.

— Якобинцы? — усмехнулся Риэго. — Некстати ты на них ссылаешься. Святым своим долгом якобинцы почитали борьбу с нападением иноземцев на Францию… Но у нас не то, что во Франции. Ты знаешь, как в испанском народе укоренилось католичество. А сколько испанцев в рясах пало в боях с французами!

— Можно сражаться бок о бок и быть непримиримыми врагами. Все дело в том, во имя чего борешься… Монахи и падре, даже и те, что в рядах герильи, хотят повернуть Испанию вспять! Это ясно, как день, и не в твоих силах переубедить меня. Они верховодят и в кортесах. Этот парламент замарал свои скрижали клятвой верности католичеству.

— Да, да, скрижали…

Риэго привстал. Дрожащей рукой извлек из внутреннего кармана мундира свернутые в трубку печатные листы.

— Вот… Видишь… — голос плохо слушался его. — Это стоит всех перенесенных мук! Только слепые кроты не видят поднявшегося солнца!.. Только холодные сердцем не греются в его лучах! Ну что ж, здесь, может быть, есть ошибки. Но впервые за долгие века Испания получила закон. Понимаешь ты — великий закон!.. Когда я читаю его, мне слышится голос всей нашей земли, я вижу родину счастливой… Вот этим мы опрокинем узурпатора, а потом обуздаем и отечественных тиранов!

Помимо своей воли, скептический Галан на мгновение увлечен страстной верой Риэго.

Рафаэль продолжает:

— Ты постоянно указывал мне на короля и церковь… А я отвечал — народ, независимость! В конституции испанцы обрели главенство над династией. Дорога к деспотизму закрыта навсегда. Фердинанд Седьмой присягнет конституции на границе — иначе мы не пустим его в Испанию.

— Скоро ли это произойдет, Рафаэлито?

— День нашей победы близок! Французы уже не те. Говорят, Жозеф и его маршалы укладывают в сундуки добычу — церковные драгоценности и картины из дворцов. Пусть не забудут прихватить с собой и офранцуженных предателей!

— Но их много, десятки тысяч…