Алексей Зотов - Приключения Бормалина

• Название: Приключения Бормалина
• Автор: Алексей Зотов
• Издательство: Канон
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-88373-123-6

Фантастическая история о необыкновенных приключениях московского школьника, попавшего на пиратский фрегат, который терпит крушение в водах зловещего острова Рикошет. Здесь бесследно пропадают монгольфьеры, аэропланы и корабли и обитает загадочное существо, наводящее ужас на весь океан. Проявляя смекалку и мужество, наш герой одерживает верх над злыми силами острова, чтобы вскоре оказаться на удивительном континенте, населенном коварными рабовладельцами, говорящими гиббонами и отважными моряками, где его ждут погони и рукопашные схватки, мустанги и дилижансы, где гремят пистолетные выстрелы, а девушка Мэри проявляет чудеса верности и любви.

Написанный с юмором и насыщенный иронией приключенческий роман молодого российского писателя Алексея Зотова адресован современным подросткам.

---

На том и порешили.

Я сидел с довольно легкомысленным видом, но за этим дутым легкомыслием скрывался опытный гимназист и видавший виды корсар. Я разглядывал легенду, я покоя ей не давал своим взглядом, который подробно цедил слово за словом, абзац за абзацем, призывая в союзники все разнообразные, но такие жалкие знания, полученные в гимназии «Просвет». Хоть и слыл я там не последним учеником, все же заметно ощущались пробелы в образовании. Вот когда сказались списанные упражнения, невыученные уроки и рассеянность, книги, которые мог бы, да не прочел, и мертвый груз забытых или пропущенных тем. Как тут не впасть в отчаяние от собственной беспомощности при виде легенды, где сокрыта загадка. О моя гимназия, о моя альма-матер,[2] я вернусь к тебе и все наверстаю! А сгину — не поминай лихом своего нерадивого ученика.

С годами все больше имеешь в виду. Это и есть опыт. Так любил повторять один мой мудрейший друг, философ, охотник и следопыт. Я всегда прислушивался к его советам и высказываниям, и они нередко помогали мне в жизни.

Вот и сейчас, имея в виду все на свете или почти все, принимая во внимание тьму-тьмущую догадок, наблюдений сегодняшнего дня и разнообразных выводов, я шарил глазами по легенде вверх и вниз, сравнивая стили верхнего отрывка и нижнего. И последний вызывал у меня беспокойство.

Было в нем что-то искусственное, инородное. Некоторые фразы, например, заканчивались как бы невзначай, словно повинуясь чьей-то чужой воле, точка ставилась явно насильственно и там, где ей по логике быть еще рано, и на диво неестественно начинались некоторые абзацы.

Словом, текст ниже черты был довольно антистилистическим, а вот первый отрывок заметно отличался в лучшую сторону, потому что был написан по всем правилам легенды без сучка, без задоринки, без натяжек. И это не осталось секретом даже для такого неискушенного филолога, каким был я.

Поэтому мое внимание было приковано главным образом ко второй части легенды, и, как оказалось, не зря.

Перебирая в уме все навыки и знания практического характера, приобретенные в гимназии, занимаясь, по сути, стилистическим сыском, я глядел на легенду с разных точек зрения.

Я даже, вспомнив про акростих, прочитал заглавные буквы первого отрывка сверху вниз, и получилась белиберда. По инерции прочитал я заглавные буквы и снизу вверх, и белиберда вышла еще пуще. Но когда я перевел взгляд ниже черты и сложил заглавные буквы второго отрывка, у меня тут же радостно забилось сердце.

Буквы сложились в слово «одиночество». Мы были на верном пути.

Я стал соображать дальше, стараясь по-прежнему все иметь в виду. Загадка второго отрывка открылась. Но постойте! Ведь прав, совершенно прав Роберт: неспроста проведена линия посреди легенды, и при достаточном воображении она вполне может сойти за дробную черту. А дроби — это мой конек, это мой Буцефал. Мы получаем дробь, где в знаменателе одиночество, а в числителе… А в числителе — первый отрывок с какой-то своей несомненной загадкой.

Однако недаром я имел в виду все или почти все. Вовремя пришла на ум загадка Самсонайта: чем знаменательна жизнь? И то ли сходя с ума, то ли просто следуя интуиции, которая часто совпадает с единственно верной гипотезой расследования, дрогнувшей рукой я написал дробь:

Икс: одиночество = жизнь.

Икс = жизнь * одиночество.

Проверял ли я гармонию алгеброй или просто кощунствовал, оперируя довольно серьезными категориями, трудно сказать. Так или иначе, я пришел к вопросу: «В чем смысл жизни?» — и у меня опустились руки. Да, немудрено, что умнейший Авант безуспешно бился над этой загадкой три года.

Это был проклятый вопрос, один из тех, которые мучат человечество на всем протяжении существования хомо сапиенс. Я и сам нередко слышал этот вопрос из уважаемых мной уст, но пока не получил ответа. «Этот вопрос сродни изобретению перпетуум мобиле, — говорили мне не раз и не два, — обреченное занятие».

— Роберт, — осторожно позвал я, — в чем смысл жизни попугая, не скажете?

Он резко вскинул голову, и наши взгляды встретились.

И понял я, что, ступая разными логическими путями: он — птичьими, а я — человеческими, мы уперлись в один и тот же вопрос, как упираются путники в неприступную стену, подходы к которой усеяны останками предшественников. Вот и мы потерпели крах. Ночь сгущалась, а море смеялось над нами. Впрочем, это был океан.

Глава 3 Влипли!

Когда поднимаешься крутой каменной тропой, и кущи острова остаются все ниже, а кругом — звездное небо, затонувшее в океане, что распростерся на тысячи миль…

Когда в одном кармане — дымовая шашка, в другом — охотничьи спички — собственность явления природы по имени Самсонайт, а в заднем кармане — сборник разнообразных морских ужасов, обросших подробностями и враньем…

Когда дважды два — пять, а до смысла жизни было только что подать рукой…

Когда по другую сторону баррикад — Черный Бандюгай со своими клевретами и его фрегат, нужный тебе позарез…

Когда на плече твоем сидит попугай, свесив лапы, и он разумен и говорящ…

Когда тебе слишком много лет, чтобы считать происходящее плодом воображения, но недостаточно для того, чтобы заранее избегать подобных сомнительных историй…

Когда путь твой лежит в направлении Южного Креста…

Когда все так, можно ли тебе позавидовать, Бормалин?

Я поднимался по каменистой тропинке. И вдруг…

— Феррум! — шепнул попугай. — Тсс!.. — И он силой заставил меня замереть.

Мы стали прислушиваться, и скоро до нас донесся железный скрежет. Донесся — и пропал. И снова донесся. Это был бархатный напильник, я узнал бы его на любом разумном расстоянии среди сотни других.

— Кто-то слесарит, — шепнул я Роберту. — Хорошо, что не электромонтерствует, верно? Не хватало нам только прожекторов, заливающих округу светом. Как мой фонарь под глазом, сэр Роберт, еще светится?

— Пожалуйста, тише! — зашипел попугай. — Почти погасла ваша лампочка, успокойтесь. Тут целебнейший климат, если вы успели заметить.

— Конечно, успел!.. Как не успеть… Как не успеть!..

Я стоял ни жив ни мертв и боялся опустить глаза, чтобы посмотреть вниз.

Кто-то быстро расстегивал мои сандалии!

— Ж-жулье! — шепотом рявкнул я, падая на корточки и хватая того, кто меня разувал. Смеху-то было, когда мои пальцы ухватили пустоту, да, пустоту! Никого под ногами, никого! Ускользнул… Ремешки моих сандалий были расстегнуты, и пряжки прилипли к камням. Я еле оторвал их, ничего не понимая. А оторвав, не успел застегнуть, как они снова выскочили из пальцев, как одушевленные, и вновь — шмяк! — приклеились к тем же черным гладким камням.

«Это же магнитные камни!» — наконец сообразил я и приободрился. Экие сюрпризы преподносит природа на каждом шагу!

— Что с вами, сэр? — заинтересовался Роберт моими телодвижениями.

— А, так, ерунда одна померещилась. По-моему, сэр Роберт, мы на вершине горы Взвидень. Если мне не изменяет память, высота семь тысяч пятьдесят футов над уровнем океана, небольшие магнитные аномалии… И кливаж налицо… Все это приметы вершины, как написано здесь. — Я похлопал себя по карману, в котором хранилась книга. — Вы уже ощущаете нехватку кислорода и чувство глубокого удовлетворения?

— А что такое кливаж, сэр? — хмуро спросил Роберт.

— Расщепление горных пород, сэр. Ну что, пошли на железный звон? — предложил я и на глазах попугая сделал восемь вдохов-выдохов без участия живота. С помощью методики, разработанной Тимом Харом на досуге, через пару минут я пришел в состояние, присущее штурмовому крюковику.[3]

Здесь, на вершине, было гораздо светлее, чем внизу. Мы поползли по-пластунски. И скоро к звукам напильника начали примешиваться еще и голоса. Это был прискорбный сюрприз.

«А вдруг там не один Самсонайт, а два или три? — ужаснулся я. — Где гарантии, что он единственный ребенок в семье?»

Итак, с попугаем через плечо я неслышно полз навстречу неизвестности.

— Вон она! — вдруг тихонько воскликнул Роберт. — Да поднимите же голову, сэр!

Среди камней и высоких правильных холмов, расположенных в определенной последовательности, устремлялось вверх белое сооружение вроде пожарной каланчи — Свеча Дьявола.

Все было смутно: камни и сумерки, железные звуки и тихие голоса, и какие-то силуэты, а вершина Свечи Дьявола, когда я задрал голову, терялась во мгле высоты.

Я напряженно прислушивался к голосам, вытянув шею. Повторяю, все было смутно.

— Форелли, Форелли! — горестно говорил кто-то зычным басом властелина или, скажем, калифа. — Вот и остались мы с тобой без огня. Это диверсия, и за нее кое-кому придется ответить шкурой. Ненавижу диверсантов с детства…

При этих словах Роберт задрожал и защелкал от страха клювом на языке морзе одно-единственное слово — «шкурой… шкурой…».