Билл Брайсон - Краткая история быта и частной жизни

• Название: Краткая история быта и частной жизни
• Автор: Билл Брайсон
• Издательство: ACT
• Жанр: Культурология
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083335-1

Билл Брайсон — автор мирового бестселлера «Краткая история почти всего на свете». После феноменального успеха этой книги, посвященной «большим» проблемам — рождению Вселенной, развитию планеты Земля, происхождению жизни, — он решил сосредоточиться на, казалось бы, более мелких вопросах, которые, тем не менее, чрезвычайно близки большинству из нас: на истории частной жизни, быта и домашнего уюта. Рассказ о житейских мелочах и предметах домашнего убранства превращается в историческое повествование, уводящее нас в глубокое прошлое человеческой культуры.

---

Когда краски стали популярными, люди пожелали, чтобы они были максимально яркими. Приглушенные тона, которые мы обычно ассоциируем с георгианским интерьером в Британии или колониальным декором в Америке, — это следствие выцветания, а не изначальной сдержанности цветов. В 1979 году, когда в поместье Маунт-Вернон начали перекрашивать интерьеры в исторически верные цвета, посетители были очень недовольны, с улыбкой рассказывал мне куратор Деннис Пуог:

— Они говорили, что мы делаем Маунт-Вернон вызывающе ярким. Они были правы — да, мы сделали его ярким, но только потому, что когда-то он и был таким. Многим было нелегко понять, что мы возвращаем зданию его первоначальный вид.

Даже сейчас считается, что краски в колониальную эпоху были приглушенными. На самом деле в то время почти всегда пользовались глубокими, насыщенными, иногда даже пугающе насыщенными тонами. Чем ярче был цвет, которого вы могли добиться, тем больше вами восхищались. Прежде всего, насыщенные цвета означали большие затраты, поскольку для их приготовления требовалось много пигмента. К тому же следует помнить, что насыщенные цвета лучше видны в свете свечей, поэтому маляры старались взять краску поярче, чтобы она производила впечатление даже в полутьме.

То же самое сейчас происходит в Монтичелло, где несколько комнат выкрашены в весьма яркие желтые и зеленые тона. Внезапно выяснилось, что у Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона были цветовые вкусы как у хиппи. Впрочем, по сравнению с тем, что началось дальше, эти вкусы вполне можно назвать сдержанными.

Когда во второй половине XIX века на рынке появились первые готовые краски, люди накинулись на них как одержимые. Стало модным не только красить яркими красками, но и красить одну комнату в семь-восемь разных цветов.

Если присмотреться внимательнее, можно заметить одну странность: во времена мистера Маршема как будто не существовало двух самых основных красок — чисто белой и чисто черной. Самая светлая из возможных красок представляла собой довольно скучный песочный оттенок, и хотя на протяжении XIX века белила постепенно улучшалась, лишь в 1940-х появилась по-настоящему белая краска на основе диоксида титана.

Отсутствие белил особенно заметно в Новой Англии, ибо пуритане не только не имели белой краски, но и вообще не красили свои дома (они считали это безвкусным). Так что все эти нарядные белые церквушки, которые мы ассоциируем с городками Новой Англии, на самом деле явление относительно недавнее.

Что же касается стойкой черной краски, которую получали из смолы и вара, то она стала широко доступной только в конце XIX века. Поэтому блестящие черные парадные двери, перила, ворота, фонарные столбы, водосточные трубы и другие элементы, столь характерные для улиц сегодняшнего Лондона, на самом деле появились не так уж и давно.

Если бы мы могли перенестись в эпоху диккенсовского Лондона, нас бы поразило отсутствие черных крашеных поверхностей. Во времена Диккенса почти все железные детали были зелеными, светло-голубыми или скучно-серыми.

А теперь поднимемся наверх, в комнату, которая никогда никого не убивала, но зато является местом страданий и отчаяния, чем и отличается от всех других комнат в доме.

Глава 15 Спальня

I

Спальня — странное место. Здесь мы проводим больше всего времени, почти ничего не делая, однако именно в спальне разыгрывается множество самых драматических сюжетов нашей жизни. Если вы умираете, плохо себя чувствуете, устали, тоскуете, у вас проблемы сексуального характера, если вам хочется плакать или вы чем-то расстроены — так сильно, что хотите укрыться от окружающего мира, — то вас, скорее всего, можно будет застать именно в спальне.

Так было на протяжении многих веков, но примерно в то время, когда преподобный мистер Маршем строил свой дом, к жизни за дверью спальни добавилось совершенно новое измерение — страх. Никогда раньше люди не испытывали столько тревог в маленьком помещении, сколько викторианцы в своих спальнях.

Сами наши тела служили отдельным источником беспокойства. Даже самые чистоплотные люди под покровом ночи превращались в источники токсинов. «Вода, выделяемая во время дыхания, — объясняла Ширли Форстер Мерфи в своей книге «Наши дома и как сделать их «здоровыми»» (1883), — содержит посторонние включения; она осаждается на внутренних поверхностях зданий, стекает зловонными ручейками и… впитывается в стены», причиняя серьезный, но несколько неопределенный вред. Почему же эта вода не причиняет вреда человеку, находясь в его организме? Такой вопрос даже не рассматривается. Достаточно и того, что дышать по ночам вредно.

Женатым парам рекомендовалось спать в отдельных односпальных кроватях — не только для того, чтобы избежать постыдного возбуждения при случайном прикосновении, но и для того, чтобы снизить риск смешения индивидуальной нечистоты друг друга. Ведущие медики того времени мрачно предупреждали: «Воздух, который окружает тело под ночными одеждами, крайне загрязнен и насыщен ядовитыми веществами, которые просачиваются через поры кожи». По подсчетам одного викторианского врача, до 40 % смертей в Америке происходило из-за постоянного пребывания в нездоровом воздухе во время сна.

С кроватями тоже приходилось повозиться. Следовало регулярно переворачивать и взбивать матрасы, что было нелегкой задачей. Обычная перьевая перина содержала сорок фунтов перьев. В подушках и валиках было примерно столько же, и все это требовалось время от времени вспарывать и проветривать, чтобы перья не начали плохо пахнуть.

Многие владельцы загородных домов держали гусей, которых ощипывали по три раза в году, чтобы наполнить свои перины новыми перьями (неприятная процедура как для гусей, так и для слуг). Взбитая перина выглядела божественно, но тот, кто на ней спал, погружался в глубокую душную расщелину между вздымающимися холмами. Перина опиралась на веревочную сетку, натянутую на каркас кровати. Сетку можно было подтянуть, когда она начинала провисать, но она все равно не обеспечивала достаточного удобства. Пружинный матрас изобрели в 1865 году, но сначала он был не слишком надежным: пружины то и дело протыкали обивку и могли коварно уколоть спящего.

Популярная американская «Энциклопедия Гудхолма» XIX века разделила матрасы на десять степеней комфортности в зависимости от их набивки: пух, перо, шерсть, шерстяные очески, волос, хлопок, древесная стружка, морские водоросли, опилки, солома.

Если древесная стружка и опилки попадают в десятку лучших материалов для набивки матрасов, значит, на дворе стоят довольно грубые времена. Матрасы были раем не только для клопов, блох и моли (все они обожали старые перья), но и для мышей и крыс. По ночам люди нередко просыпались от тихого копошения и шуршания в собственной перине.

Дети, которые спали на низких выдвижных кроватях, скорее всего, больше всех страдали от нашествия этих усатых тварей. Где бы ни находились люди, крысы сопровождали их повсюду. Американка Элиза Энн Саммерс вспоминала в 1867 году, как они с сестрой каждую ночь брали с собой в постель охапки туфель, чтобы кидаться ими в крыс, бегавших по полу. Сюзанна Августа Фенимор Купер, дочь знаменитого писателя, рассказывала, что никогда не забудет, как по ее кровати сновали крысы.

Уже Томас Трайон, автор «Книги о здоровье и благополучии» (1683), жаловался на то, что перья привлекают клопов, и советовал набивать матрасы свежей соломой. Кроме того, он полагал (не без основания), что перья обычно бывают испачканы фекалиями несчастных напуганных птиц, из которых эти перья выщипали.

Исторически самым обычным наполнителем была солома, которая, однако, кололась через тиковый чехол, и потому спать на таких матрасах было мучением. Но часто использовали и другие доступные наполнители. В детстве Авраама Линкольна матрасы и подушки набивали сухой листовой оберткой кукурузы — наверное, она громко хрустела и была неудобной. Если человек не мог позволить себе перьевой матрас, он набивал его шерстью или конским волосом, которые были дешевле, но обычно издавали неприятный запах.

В шерсти часто заводилась моль. Для того чтобы от нее избавиться, шерсть вынимали и кипятили — такая процедура была весьма утомительной. В самых бедных домах иногда вешали на столбик кровати коровью лепешку, полагая, что она отпугивает моль.

Летом в жарком климате комнаты наводняли разные насекомые; некоторые просто раздражали, а некоторые были опасны. Иногда кровать защищали сеткой, однако это было рискованно: сетки легко воспламенялись. Один путешественник, побывавший в северной части штата Нью-Йорк в 1790-х годах, писал, что хозяева дома, где он жил, действуя из лучших побуждений, в целях дезинфекции перед сном наполняли его комнату дымом и ему приходилось задыхаясь, на ощупь пробираться к своей кровати. Стальные сетки от насекомых появились довольно рано — они, например, были у Джефферсона в Монтичелло, — но не пользовались большим спросом из-за дороговизны.