Сергей Пролеев - Энциклопедия пороков

• Название: Энциклопедия пороков
• Автор: Сергей Пролеев
• Издательство: Наукова думка
• Жанр: Психология
• Год: 1996
• ISBN: 5-12-004R11-0

В энциклопедии, точнее энциклопедии-эссе, живым, образным языком описаны свыше 100 пороков и крайностей человеческой натуры. Вопреки ожиданию, все они трактуются в поистине белом — не красном, не черном, но ином — свете. В результате слабости и изъяны нашей с Вами, читатель, природы не порицаются, а… Впрочем, об этом судить не издателю. Книга весьма необычна. Едва ли кто-нибудь примет ее полностью, но мало кого она оставит равнодушным.

Encyclopedia of the vices: justification of the human natures defects and weak points.

In the encyclopedia in the encyclopedia-essay, to be more exact, more than 100 vices and extremes of the human nature are depicted by means of the vivid, picturesque language Regardless of all expectation, all of them are treated in the white color neither in red, nor in black, nor in any other color. As a result, the weak points and the defects of our common nature, which we share with you, dear reader, are not censured, but Nevertheless, it is not the publisher to judge it. This book is highly unusual Someone could hardly accept it entirely, but there arc a very few people it will remain indifferent

---

Гордыня

Гордыню бичуют как один из смертных грехов. На самом же деле, что отличает гордыню от других состояний души, так это редкостное бескорыстие.

В гордости человек отвергает многое из того, чем неразборчивый пользуется и на чем нередко паразитирует. Гордыня, вероятно, вызывает наибольшее презрение у торгаша, ибо более других чувств противится расчету. "Глупа ты, безнадежно глупа", — усмехается низкий человек, подбирая подпорченные, лишь немного тронутые гниением плоды, валяющиеся у ног статуи гордости. Насытившись, он начинает со статуей диалог, долженствующий выяснить ее непомерную глупость.

"Ну и что приобрела ты, глядя только перед собой и никогда не опуская голову? Зачем блюдешь себя, будто не видишь, что преуспевают только ловкие и небрезгливые?"…Но молчит статуя, и глядит поверх его головы. Тогда раздражение овладевает сытым, и он грозно вопиет: "Смирись, хуже будет!" — но икота прерывает его окрик. А статуя никак не отвечает ему…

Гордыня — высшее искушение. Кто не изведал его, тот не узнает цену смирения. Ниспровергают мятущиеся статую гордыни, но и низверженная — она возносится! Разъяренные, враги гордыни пинают статую и разбивают ее на куски, злобно смеясь. Но, о несчастье их! и один кусок статуи больше их! Так, желая низвергнуть гордыню, они вознесли ее — ведь пережитое страдание возвышает того, кто перенес его.

Ужас охватывает ниспровергателей и презрение их превращается в зависть. Так тайное становится явным. Ибо ничья гордыня не унизит того, кто имеет достоинство свое. И лишь ощутивший ущербность свою, пораженный изъяном своим, уязвляется гордыней чужой. Пусть же каждый приобретет достоинство свое, и тогда ничья гордость не смутит его.

А кто на это не способен, того я утешу: благодаря гордыне человек становится безобиднее мухи. Раз уяснив, что для него преисполнено достоинства, мы можем строить свои отношения, исходя из этого знания. И никогда не ошибемся: чужая гордыня нас не подведет. Поверьте, легко и удобно с гордым человеком, и ни в ком вы не найдете столь бесстрастно спокойного отношения к тому, чем мы, негордые, торопливо и без брезгливости пользуемся.

Неверность

…как таковая

Неверность коренится в самой природе человека. Никто из людей не остается вечно одним и тем же. Как утверждают медики, за определенный срок полностью обновляется печень, так же почки, еще быстрее — кровь, и в целом через некоторое время человек сменяет все клетки тела. Следовательно, даже наше естество не хранит верности и постоянства. Чего же требовать от более динамичного и прихотливого духа?

Впрочем едва ли есть смысл говорить о неверности в общем виде — слишком своеобразны ее проявления в различных сферах жизни. Всмотримся в некоторые из них.

Неверность в любви, или…

В том, что человек изменяет возлюбленному, виновата сама любовь. И вовсе не то имеется в виду, что прежнее чувство угасло, переродилось в привычку и утратило привкус неожиданного приключения. В этом, действительно, часто кроется причина супружеских измен, и оптимизм в их оценке можно почерпнуть разве что из бессмертного чеховского афоризма: "Если Вам изменила жена — радуйтесь, что она изменила Вам, а не отечеству". Большинство такого рода измен совершается в объятиях собственного супруга. Разве отдаться со скукой, разве овладевать без страсти — это не измена тому, кого называешь "возлюбленным"? Разве целовать одно лицо, и в то же время невольно видеть иные черты — не измена чувству?

Эти, как и многие иные, подобные им, проявления любовной неверности никем не судятся строго, поскольку почти никогда не обнаруживаются обманутым. Да и тем, кто их испытывает, они столь же редко сознаются с ясностью. Однако если бы существовали незримые весы, способные взвесить тяжесть измены, некоторые из этих зыбких и неосязаемых состояний перевесили бы явные прегрешения против супружеского долга. В смутных и неосознаваемых движениях души содержится подчас большее отчуждение от возлюбленного, чем в случаях прямой супружеской измены.

Изменяющий от скуки действует по расчету. Не берусь судить, насколько этот расчет оправдан. Очевидно лишь, что он преследует цель вывести личность за пределы постылой жизни, и именно поэтому результаты его обычно жалки, а удовлетворенность — мимолетна. Любовь нельзя обмануть, используя ее для достижения иных целей, чем она сама.

Измена

С тяжелым сердцем приступаю я к оправданию измен. Признаюсь, что множество чувств во мне протестует против этой затеи. Больше всего я боюсь ранить тех, кому измена близкого человека принесла страдание и неизбывную горечь. Ведь, действительно, нет большей боли, чем обнаружить, что любимое тобой стало чужим, а то, в чем видел надежду и опору своей жизни — не более чем иллюзия. Тяжелее всего мы переносим разочарования, которые ничем не поправить, и утраты, которые уже не возместить. Но как бы ни были горьки переживания измены, есть вещи, которые больше наших чувств. Где невыносимо чувствовать — там следует понимать.

Стоит начертать слово "измена", как останавливаешься, словно перед незримым препятствием. Душу охватывает безотчетная тревога и понимаешь, что подошел, пожалуй, к самой критической точке всего дела. Почему? Потому что всего труднее и всего опаснее покуситься на права любви. Любовь — могущественное, всевластное божество всех живых существ — ревниво и жестоко относится ко всякому, посмевшему усомниться в его безраздельной воле. Легче восславить подлость, чем сказать слово в пользу измены, этого нарушения завета любви. Ведь в случае подлости можно предположить некие скрытые причины, или невольность подлого поступка, или неокончательность его. Но крайний случай отступничества, который являет нам измена, превращает судящего о ней человека в слепое, глухое и беспощадное существо. Измена, пожалуй, единственное порочное действие, которое в полной мере не прощается никогда никем. Таковы законы рабства, в которое нас, человеков, заключила любовь.

Положение мое крайне затруднительно. Я преисполнен сочувствия к жертвам измен, я искренне сопереживаю их боли, я готов поддержать уязвленного предательством и осудить его обидчика. Но вместе с тем я не могу не видеть в измене проявления какой-то могучей силы, какого-то неизъяснимого таинственного порыва, природу которых еще только предстоит постичь мудрецам, исследователям и утешителям рода человеческого. Легко проклясть измену; но наблюдая сокрушающее действие ее, производящее великий переворот в человеческой душе, невольно думаешь: а не есть ли измена проявлением самой любви? Не она ли, всевластная, подчиняет себе отступника?

Большинство измен вообще не заслуживают этого имени. Они возникают там, где прежние чувства пожухли или умерли, где мужчину и женщину держит вместе лишь привычка и житейские обстоятельства, где место стремления друг к другу заняло глухое раздражение и желание свести счеты. Тут измена не попирает прав любви, а констатирует ее кончину; тут, налицо лишь нарушение долга, что судится иначе.

Странные приходится говорить вещи, но очевидно: изменяющий стремится вернуться в любовь, восстановить ее власть в своей жизни. Правда, это не любовь к тому, кому изменяют. Но не будь нового чувства, не было бы и измены. Можно сказать, что изменой любовь стремится восстановить самое себя. Да позволено мне будет здесь немного пофилософствовать. Древние греки представляли любовь силой, находящейся вне человека и лишь овладевающей его существом. "Эрос" — звали они эту вселенскую силу, запечатлевая ее свойства в облике многих богов.

Так и мне любовь кажется силой, заключенной во всем мире. Сила эта дарит человека могуществом и талантом, отвагой и весельем. Нет более великого наслаждения, чем наслаждение любовью. В любви человек соответствует своей истинной природе. А раз так, то можно ли осудить за неверность того, кто любит, кто вожделеет, кто горит страстью? Пренебрегая интересами своего прежнего возлюбленного, любящий, а значит вдохновленный Эросом, верен более высокому призванию, чем простое служение интересам другого человека. Ведь в любовном порыве каждый верен своей скрытной сущности, своему истинному предназначению, и потому в самой любви и следовании ее побуждениям нет ничего порочного, сколько бы ни внушали нам обратное. Самые основательные аргументы сознания то и дело оказываются бессильны перед правдой нашего непосредственного чувства. И я не думаю, что побуждения нашего сердца более ложны, чем предписания ума.

Даже если влюбленный безумен, его безумие — священно: ибо подчинившийся Эросу сам становится частью вселенской силы, два лика которой — жизнь и смерть. Наша беда в том, что мы не умеем ни доверять чувству, ни распознавать его внушений. Страдания и горе приносит не любовная страсть, а то, что люди с ней делают. Что способно стать источником воодушевления и обновления жизни превращается в истязание и позор; что могло возвысить, становится тошнотворным и постылым; а в том, в чем открыта возможность обрести себя, мы теряем даже то немногое, что имеем. Так мстит Эрос, чей великий дар мы пытаемся разменять на мелочные желания и жалкие потуги самолюбия. Нигде так не проявляется суть человека, как в тот момент, когда свершилась близость, когда самый неудержимый порыв желания утолен и нужно жить дальше, с этим вошедшим в твою жизнь событием. Описывая многообразие реакций в этих ситуациях, можно составить целую энциклопедию человеческих типов. Задача эта, может быть, будет решена когда-нибудь, мы же вернемся к основной мысли: изменяя, не человек предает человека, а в смертном существе торжествует и властвует любовная страсть.