Рафаэль Муссафир - Паршивка

• Название: Паршивка
• Автор: Рафаэль Муссафир
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-386-01164-2

Как объяснить чужой тете с подозрительным названием «психоаналитик», почему ты спишь в одежде, а собственным родителям — что ты в свои восемь лет уже прекрасно знаешь, что дети делаются совсем не так, как это следует из их рассказа о маминой розочке и папиных семечках? Почему иногда хочется придушить любимого младшего брата — приставучего, вредного и занудного типа? А еще понять, зачем Боженька так неожиданно забрал на небо твою любимую подружку и оставил тебя совсем одну на всем белом свете?

Если вы зададитесь целью как можно быстрее прочитать роман Рафаэль Муссафир, чтобы вместе с ее героиней Рашель «перепрыгнуть через папу, маму, бабушку, дедушку, учительницу и Деда Мороза» и окончательно стать взрослой, у вас ничего не получится. Потому что этот изящный, одновременно грустный и уморительно смешной рассказ о маленькой паршивке увлечет вас так, что вы не сможете пропустить ни единой строчки.

---

Рафаэль Муссафир Паршивка

Часть 1 ВЕТЕР ОБДУВАЕТ МНЕ НОГИ

Моей Коломбе и моей кузине… двум милым девочкам, которые не встретятся…

Предисловие

Нет ничего хуже, чем детская речь из уст взрослого автора, изображающего ребенка. Я знаю это не понаслышке. Но как же легко, а главное, как радостно держать в руках книгу, которую держите вы. Я начал ее читать с тревожным чувством. А закончил в состоянии умиротворения. Такое бывает редко. Поверьте мне, редко.

Говар Бютен

Ты станешь героем, да, ты станешь генералом (…), все эти бездельники не знают, кто ты (…). Слегка подталкивая свою мать, я уже довел ее до такси, как вдруг лицо ее сделалось растерянным, губы начали дрожать, и я снова услышал жуткую фразу, фразу, которую она не раз повторяла:

— Ты что, стыдишься своей старой матери?

Ромен Гари Обещание на рассвете

Маленький пролог

Уже целую неделю я получаю плохие оценки, мучаюсь от головной боли и сплю полностью одетая, с рюкзаком и мешком со спортивным костюмом, чтобы утром не опоздать в школу, и поэтому мама предложила мне посетить госпожу Требла, даму, которая разговаривает с детьми, заставляет их сделать несколько рисунков, а потом ей удается убедить их снимать рюкзак и ботинки и надевать пижаму перед тем, как залезть под одеяло.

Я пойду к ней во вторник, а потом в пятницу. Мама будет ждать меня после школы, потому что она боится, как бы меня не украли в автобусе и не раздавили при переходе через улицу, затем отведет к госпоже Требла, а вечером женщина, которая за мной присматривает, встретит меня, и мы вернемся домой пешком, потому что мама боится, что мы пропустим нашу остановку, заедем бог знает куда и пропадем совсем. Когда мама придет за мной в школу, я, наверное, подожду ее на углу, на улице, так будет лучше, потому что мама — толстая, и я не хочу, чтобы мои друзья ее видели. Мама считает, что для начала неплохо посещать госпожу Требла и рассказывать ей о моих неприятностях два раза в неделю.

Госпожа Требла очень милая. В кабинете у нее лежат конфеты, фломастеры, носовые платки, а на стенах висят плакаты с надписями типа: «Если тебя не заинтересовала жизнь, заинтересуйся собой», «„Свинка“ может подложить тебе свинью» или «Ребенок, лишенный свободы, похож на взрослого, заключенного под стражу. Вы хотите, чтобы ваши дети росли в тюрьме?» Последняя надпись мне особенно нравится. Я жду, пока госпожа Требла устроится поудобнее, и снова и снова перечитываю ее.

Первый сеанс

У госпожи Требла пахнет кофе и сигаретами. Мне очень нравится запах сигарет, но мама говорит, что госпожа Требла зря, конечно, курит там, где полно детей, и будет чудо, если от ковра и от дыма у меня не начнется приступ астмы, даже если я и не астматик.

Госпожа Требла сказала мне, чтобы я усаживалась, она вернется через две минуты. Она вернулась через пять, с испачканным шоколадом уголком рта и с прилипшим к большому пальцу руки клочком туалетной бумаги.

— У вас бумага для подтирания на большом пальце, госпожа Требла, — сказала я.

Госпожа Требла вытерла большой палец и объяснила мне, что у нее на кухне не осталось чистых полотенец для рук, а «бумаге для подтирания» она предпочла бы «туалетную бумагу», если я ничего не имею против.

Потом она села, посмотрела на меня так, словно я была на удивление нормальной, словно все обстояло на удивление хорошо, словно я оказалась в ее кабинете по удивительной случайности, и сказала:

— Тебе что-нибудь понравилось, Рашель?

— Что что-нибудь, госпожа Требла?

— Плакаты. Я заметила, что ты девочка любопытная, ты их рассматривала, какой-нибудь тебе понравился?

Мне захотелось сказать госпоже Требла, что я вовсе не любопытная, просто, когда мне нечем заняться, я, как и все, делаю вид, что читаю надписи на стенах, чтобы никому не показывать, что мне скучно.

— Да, госпожа Требла, мне действительно понравилась надпись про детей в тюрьме..

— А можешь объяснить мне почему?

— Н-ну… нет, просто так..

— Хорошо, хорошо, хорошо, Рашель…

Наступила долгая пауза, я сделала вид, что рассматриваю что-то очень интересное за окном, и мне было неловко, оттого что мы молчим.

Потом, мне кажется, госпожа Требла сделала вид, что выбирает, поговорить ли со мной о том, что «положительно все времена года стали похожими друг на друга, Рашель», или же спросить, почему я сплю одетая с рюкзаком, и словно случайно выбрала вопрос про рюкзак:

— Почему ты спишь одетая и с рюкзаком, Рашель?

— Потому что мне так хочется.

— А почему тебе хочется?

— Н-ну… просто так…

— Ты можешь попытаться поразмышлять над этим немножко, Рашель?

Госпожа Требла произносит «Рашель» и «немножко» как минимум семьдесят раз за сеанс.

— Бывает ли тебе немножко тревожно, Рашель?

— Да, госпожа Требла, немножко.

— Если я дам тебе листок бумаги и цветные карандаши, Рашель, ты нарисуешь мне свою школу?

Мне показалось, что госпожа Требла принимает меня за умственно отсталую. Тогда, чтобы она не принялась объяснять мне, что такое листок бумаги и цветные карандаши, я ответила:

— Нет, госпожа Требла, я совсем не умею рисовать, я повсюду оставляю следы грязных пальцев, и это неопрятно немножко. Даже на Праздник матерей учительница каждый год поручает Клер сделать вместо меня рисунок для моей мамы.

Тут у госпожи Требла стало такое выражение лица, словно я сказала ей, что под ее кресло подложена бомба.

— Ну да, госпожа Требла, Клер классно рисует, но мама у нее умерла, поэтому всю неделю, когда все занимаются подарками, она скучает. И часто рисует вместо меня подарок для моей мамы. Учительница говорит, что и Клер делом занята, и маме все-таки приятнее получить хороший подарок, нарисованный Клер, а не мою обычную пачкотню.

И еще я сказала госпоже Требла, что так очень хорошо, потому что мама всегда рада, она говорит мне спасибо, моя милая, очень красиво, вот видишь, ведь можешь рисовать, когда захочешь.

Госпожа Требла спросила, не смущает ли меня то, что подарок для моей мамы делает Клер, я ответила, что нет. На самом деле такого вопроса я себе никогда даже и не задавала, потому что выхода-то нет.

— Как зовут твою учительницу, Рашель?

— Госпожа Даниель.

— Госпожа Даниель… Хорошо…

Госпожа Требла уставилась на меня с таким видом, словно я — Рашель, должна объяснить ей, психологу, что же обстоит не так с госпожой Даниель. Как говорит мой папа, проблема в том, что, если дорожишь жизнью, не нужно подвергать сомнениям ее основные ценности: своего отца, даже если мы евреи, и изобретателя картофельной запеканки с мясом, даже если та уже осточертела. Ну, то же самое и с госпожой Даниель противно, а есть надо, потому что это считается вкусным, и дело с концом. И тут даже есть выгода, потому что в школе госпожу Даниель все обожают, оттого что от нее хорошо пахнет клубничными конфетками «тагада», оттого что она похожа на чудесную фею, оттого что у нее длинные волосы, покрашенные в цвет яичного желтка, и, если хорошо учить уроки, можно получить разрешение расчесывать их во время перемены. Госпожа Даниель говорит, что нет ничего постыднее, чем явиться в школу с растрепанными волосами. Между прочим, если я, по несчастью, натыкаюсь на нее в школьном дворе на перемене, она хватает меня за ухо и спрашивает, видела ли я когда-нибудь расческу и позволяю ли я себе ходить в свою синагогу в таком же грязном и растрепанном виде… Я мечтаю сказать однажды: «Знаете, госпожа Даниель, хоть мне и девять лет, я отлично вижу, что вы — дура». Она мне тогда ответит, что вовсе нет, а я ей скажу: «Правда? А кто говорит вместо „аэропорт“ — „ареопорт“? Кто говорит вместо „волосы госпожи Даниель“ — „волосы у госпожи Даниель“? Может быть, я? Заметьте, это никуда не годится!» Тут я схвачу ее за ухо и ударю, скажу, что настала моя очередь причесать ее, и обрею ей голову папиной газонокосилкой…

На прошлой неделе она попросила нас написать сочинение на тему «Автопортрет». Это кажется мне идиотизмом, к тому же я похожа на маленького мальчика с темно-русыми волосами, который плохо учится, но я написала, что считаю себя очень белокурой, очень красивой, очень умной и так себя люблю, что иногда даже сама себя целую. Госпожа Даниель вовсе не нашла это смешным и вызвала в школу маму, чтобы нажаловаться. Мама ей возразила: «А вы, госпожа Даниель, что бы ответили на такой вопрос?» С тех пор госпожа Даниель все время ко мне придирается, недавно она мне сказала: «Попросим мадемуазель Рашель Гладстейн, витающую в своих таинственных мирах, повторить то, что я сказала… Ну-ка, мадемуазель Гладстейн?»