Юрий Татаринов - Посланник Аллаха

• Название: Посланник Аллаха
• Автор: Юрий Татаринов
• Жанр: Исторические любовные романы

Любовно-исторический и мистический роман о страсти хана Батыя во время нашествия его орды на белорусские земли.

---

Светлейший собрал приближенных, чтобы выработать план взятия Новогородской крепости. Сказав, что не намерен засиживаться, хан давал понять, что отклонит всякое предложение, связанное с длительной осадой...

Наместник Кайдан, учитывая особую крутизну горы, на которой находилась крепость, предложил сделать подкоп.

— Выведем ход прямо на крепостной двор, — сказал он.

— Сколько времени это займет? — поинтересовался светлейший.

— Три дня, — ответил наместник.

— Немало, — отреагировал хан. — Три дня я должен держать людей в напряжении. И при этом еще находиться в неведении: возьму крепость или нет?.. Какие еще предложения?

На минуту в шатре воцарилась тягостная пауза... Люди Баты-хана устали воевать — прежнего энтузиазма уже не было.

— Что скажешь, слепой? — обратился светлейший к главному советнику.

Кара-Кариз помедлил. Потом начал с обычной для него витиеватостью:

— Думаю, поджилки князя Александра будут трястись вне зависимости от того, сколько мы тут простоим. Два дня или даже неделя — это ничего не меняет. А вот жертв желательно поменьше... Если наместник Кайдан уверен в трех днях, следует дать ему шанс. Ибо подкоп — это прежде всего малое число погибших с нашей стороны. Но если наместник не уверен, то следует выслушать другие предложения.

— Предлагаю поджечь городскую стену, — взял слово Байдар, двоюродный брат Баты-хана. — Сегодня это удалось. Пока нет дождей, бревна можно поджечь даже стрелами.

— Едва ли, — тут же возразил опытный Кайдан. — Без смолы стены не загорятся. Но мы не сможем вкатить смоляные бочки на такую крутизну!

— Я бы поддержал брата Байдара, — высказал свое мнение светлейший, — но мне жаль моих людей. Открытый штурм — это всегда много потерь. Сия ничтожная крепость не стоит жизни даже сотни моих воинов!

Новая пауза вызвала у подданных светлейшего уже настоящее уныние. Кажется, почувствовав это, повелитель, привыкший решать вопросы быстро, сказал:

— Ну что ж, пусть будет три дня. Дарую эту крепость тебе, Кайдан. Через три дня она должна быть сожжена!

На этом совет закончился, все были отпущены. Через некоторое время в шатре остались только хан, слепой и Швейбан.

Светлейший пересел за столик с шахматами. Начав расставлять фигуры, он ласково пожурил племянника:

— Ты опоздал сегодня, мой мальчик. Уж не из объятий ли прекрасных дев вытащил тебя мой гонец? — он засмеялся тем добродушным смехом, который свидетельствовал, что светлейший прощает племяннику его недисциплинированность. — Если и тут потребуется помощь, обращайся, — пошутил он. И тут же признался: — Шучу, не по мне это — тешиться с девами. Мы уж лучше в шахматы. Правда, слепой?

Кара-Кариз, прислушиваясь к стуку шахматных фигур о доску, не ответил — зато Швейбан, желая настроить дядю, чтобы тот не обиделся за подарок, вдруг поддержал шутку громким смехом...

Красавец умел расположить к себе... Еще не так давно светлейший был так же обаятелен. Со временем многое изменилось. Вечно живя заботой о том, как бы не погубить войско, фанатик войны стал совсем другим. Груз ответственности, постоянно довлевший над ним, сделал беднягу замкнутым и даже мрачным человеком, угодить которому было просто невозможно. Светлейшему потому и нравился Швейбан, что они были чем-то похожи...

— У меня к тебе дело, дядя,

— Какое, мой мальчик?

— Мы не виделись два месяца, от самого Каменца. Вдобавок ты так помог мне сегодня...

— С этим городом ты мог бы справиться сам!

— Ты преподал мне урок. Теперь я знаю, как надо воевать... А чтобы отблагодарить, хочу сделать тебе подарок.

— Вот как! — светлейший наконец оглянулся на племянника. Любопытство читалось в его темных глазах. Черная борода его затряслась, а лысина заискрилась капельками пота. Он глухо засмеялся. — Что ты придумал?

Угадав в голосе светлейшего недоверие, Швейбан настороженно улыбнулся: он все еще опасался, что хан выкажет недовольство, когда увидит подарок. Сверкнув серьгой, бедняга сказал:

— Только прежде хочу заручиться твоим словом: чур, не обижаться!

Кажется, ему удалось заинтриговать светлейшего. Баты-хан вовсе забыл про шахматы. Глаза его, обращенные на племянника, заметно округлились, а на высоком лбу обозначились морщины.

— Что ты придумал, негодник? — повторил он ласково.

— Нет, пообещай! — не отступался молодой.

— Ну, хорошо, хорошо. Обещаю, — согласился светлейший. И тут же добавил: — Только без шуточек! Ты же знаешь, я и без обиды могу выставить вон!

Угадав, что любопытство дяди распалено, Швейбан наконец хлопнул в ладоши.

Пола холщовой занавески, отделявшей прихожую шатра от общей залы, дрогнула и вдруг поднялась. В зал вошла, а точнее, вплыла, ни жива ни мертва, наша пленница. Швейбан шагнул к ней — и сорвал с ее головы большой белый платок...

На пленнице было белоснежное платье до земли и короткий златотканый жилет, застегнутый на все перламутровые пуговицы. Пышные черные волосы бедняжки свисали до пояса, прикрывали ее грудь и осиную талию.

Может быть, как раз движение и блеск волос пленницы в ту минуту, когда Швейбан скинул с нее платок, и вызвали у светлейшего уже с первого мгновения какой-то особый интерес к подаренной наложнице. Баты-хан сразу и безоговорочно признал, что перед ним истинная красавица. И все же не красота пленницы и даже не мысль о том, что это чудесное существо отныне его собственность, так взволновали светлейшего. Настоящий интерес вызвал у него стеснительный взгляд рабыни. Хан встал со скамейки, шагнул к прибывшей и стал ждать, когда она поднимет на него глаза. Ему важно было знать ее первую реакцию от встречи с ним... Увы, упрямица так и не удосужила его взглядом: казалось, что ее больше интересовал подол собственного платья, обшитый кружевами... И тогда хан понял, что перед ним самолюбивая, знающая только себя гордячка.

— Какая дикарка! — признался он, впрочем, вложив в свое восклицание больше очарованности, чем разочарования. — Готов поспорить, что она не видит нас с вами!

Молодой наместник уже ругал себя за выбор — в эту минуту он был уверен, что не угодил дяде...

Между тем он ошибался. Повелитель никогда не выказывал радости там, где действительно был рад. Даже к победам своим он относился скептически, тем самым как бы предупреждая себя и других, что завтра с таким же успехом можно горько заплакать. Для него являлось обычным вести себя как бы в противовес своим настоящим чувствам. И, конечно, такое поведение вводило в заблуждение тех, кто его плохо знал.

Вот и на этот раз все было не так, как казалось на первый взгляд: светлейший сразу почувствовал влечение к подаренной рабыне, но усилием воли сумел скрыть это.

Пляшущий огонь факелов, установленных на специальных вилках, как бы дополнял и множил исключительность рабыни — удлинял ее и без того длинные ресницы, делал бездонными глаза и длиннее тонкую белую шею. Ее волосы, казалось, рассыпали сиреневые искры. Красавица выглядела послушной, скромной и спокойной. Казалось, ее не волновали ни откровенные взгляды мужчин, ни даже будущее, которое готовила ей эта встреча...

Между тем затянувшуюся паузу, в течение которой светлейший и его племянник взирали на пленницу, по-своему оценил слепой. Сидя за шахматным столиком, тот наконец пошевелился и стал кашлять — напомнил о своем присутствии. Предчувствие беды посетило старика. Он поспешил заметить:

— О повелитель, знаю, что здесь женщина. И потому спешу напомнить давно известную истину: все беды от женщин! Смотри на нее просто как на роженицу и не внушай себе космических мыслей! Это не богиня! Это обычный комок грязи!

Слепой так и продолжал бы в том же духе, но тут в шатре неожиданно прозвучала команда светлейшего:

— Выйдите все! — и специально, чтобы не обидеть советника, Баты-хан добавил: — И ты тоже, слепой!..

Только тогда Швейбан понял, что угодил. Радуясь, молодой воскликнул:

— Я был уверен, что она понравится тебе, дядя! У нее такие глаза! Да и вся она!..

— Довольно! — грубо остановил его хан.

Швейбан радовался и одновременно чувствовал, что его сосет червь ревности: в глубине души бедняга уже жалел, что расстался с такой жемчужиной...

Но особенно негодовал слепой. Этот готов был убить пленницу... Швейбан вышел, а Кара-Кариз еще некоторое время сидел за столиком. Наконец встал и, всем своим видом давая понять, что недоволен, направился вон из шатра...

Когда оба удалились, светлейший решительно взял красавицу за руку и подвел ближе к огню. А сам опустился напротив в кресло. Так, в молчании, они провели несколько минут...

Баты-хан давно не имел женщин. В поход он их не брал. Тяжелые переходы, кровопролитные сражения убивали в нем всякое желание связываться с любовницей. Женщина могла внести только смуту в его походную жизнь, а в душу — раздражение. «Чтобы знаться с любовницей, — размышлял он, — душа должна быть свободной от страха и бесконечных забот». Развлечение с женщиной, когда каждый день уносил сотни, а порой и тысячи жизней, виделось ему верхом бесхарактерности. Только сумасшедший, по его мнению, мог думать о бабенке, когда перед глазами лились реки крови и вздымались горы трупов. Даже в молодости он не позволял себе глупить в подобных ситуациях. Ну, а в последние годы, и вовсе отказывался от сладких утех. И только бесшабашный Швейбан мог додуматься сделать ему такой подарок... Светлейший выкинул бы девицу из шатра, если бы сразу, с первого же мгновения, его не посетило странное, тут же возымевшее над ним власть удивление: ему почудилось, будто он вступил в пределы иного мира... Это была судьба. Вот так же звезды миллионы лет светят независимо друг от друга, но приходит минута — и иные из них вдруг сталкиваются... Пленница принесла с собой какую-то загадку. Как человек, привыкший доводить всякое дело до конца, Баты-хан понял, что должен разрешить эту загадку. Тем более что ему ужасно захотелось этого! Вместе со страстью, которая вдруг пришла к нему, он угадал в себе необыкновенный интерес к жизни — понял, что знает не все ее таинства...