Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)

• Название: Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
• Автор: Алексей Меняйлов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Психология
• Год: 2005
• ISBN: 5-93675-099-X

В мировой культуре присутствует ряд «проклятых» вопросов. Скажем, каким способом клинический импотент Гитлер вёл обильную «половую» жизнь? Почему миллионы женщин объяснялись ему в страстной любви? Почему столь многие авторы оболгали супружескую жизнь Льва Толстого, в сущности, оплевав великого писателя? Почему так мало известно об интимной жизни Сталина? Какие стороны своей жизни во все века скрывают экстрасенсы-целители, скажем, тот же Гришка Распутин? Есть ли у человека половинка, как её встретить и распознать? В чём принципиальное отличие половинки от партнёра?

Оригинальный, поражающий воображение своими результатами метод психотерапии помогает найти ответы на эти и другие вопросы. Метод прост, доступен каждому и упоминается даже в Библии (у пророка Даниила).

В книге доступно изложен психоанализ половинок (П. и его Возлюбленной) — принципиально новые результаты психологической науки.

Книга увлекательна, написана хорошим языком. Она адресована широкому кругу читателей: от старшеклассников до профессиональных психотерапевтов. Но главные её читатели — те, кто ещё не успел совершить непоправимых ошибок в своей семейной жизни.

---

В.: Ужасно.

П.: Хорошо ещё, что этой «первой любовью» ты не первая занималась. Однажды лечил я одну психологиню, в сумасшедшем доме работает, и как-то в разговоре то ли она мне подсказала, то ли я сам догадался, что выбор объекта этой «первой любви» был произведён помимо моей не только воли, а вообще помимо меня! Правда, мы шли путём логическим, но тем более — логическое осознание от боли не освобождает… Так я после этого с той психологиней вообще не мог общаться. Ты представь себе: без малого восемнадцать лет мучиться с разными жёнами, думать при этом о другой, не в силах чего-либо в своих чувствах изменить — что тут может гордость подсказать? Вот, дескать, какое загадочное и прекрасное это чувство — любовь, что так сильно переживаю. А раз так сильно переживаю и мучаюсь, то каков я, и насколько прекрасно моё сердце! Глубо-о-окая натура! А тут какая-то психологиня отнимает такую игрушку самовосхищения! Выбор, видишь ли, не моей волей и помимо меня! Поневоле возненавидишь! Мы с той психологиней ещё встречались, в одну компанию пару раз были приглашены, но я ей так и сказал: «Конечно, путь к самоосознанию, следовательно, к свободе — это прекрасно, но не могу! Прости меня!»

В.: Так и не помирился?

П.: Нет. Так я и говорю: хорошо, что это упражнение для гордости я пережёвывал до тебя. А не то бы поссорились с тобой. Хотя… Что вообще люди о себе могут знать?..

В.: Что-нибудь ещё хочешь сказать?

П.: А что тут можно сказать?.. Разве что… А может, эта вторая слева — и есть та самая главная из подавляющих?! Та царица, восточное божество, которое мелькнуло, когда мне было восемнадцать лет? Помнишь? Мы тогда вокруг её головы позолоту обдирали.

В.: Помню. Как ты скажешь, надо выяснять: она это или не она?

П.: Нет, не надо. Всё ясно. Она.

В.: В таком случае, это воздействие, которое она оказала на тебя, — в каком оно виде? Что это?

П.: А его уже нет. То ли оно исчезло от рассмотрения ситуации, то ли когда раньше — не знаю.

В.: Продолжим сегодня работу? Хочешь?

П.: Хочу… Только…

В.: Что — только?

П.: Только я думаю… Та «первая любовь»… Ведь я однажды в Ленкином альбоме свои фотографии нашёл. А она засмеялась смущённо, как будто поймали за руку, и говорит: «Только не гордись, пожалуйста!» Опять-таки, домой приглашала… А может… А может, она тоже в том коридоре получила самую сильную в своей жизни травму?!..

Глава пятьдесят первая Золотая рыбка

… В: Разве надо — глаза открывать? Нет? Тогда закрой… А всё потому, что ты мне сопротивляешься! Я так устаю от этого… Твоё сопротивление обессиливает меня.

П.: Ох уж эти женщины! Сопротивляться им — ни-ни! А что, я тебе во всех ситуациях сопротивляюсь?

В.: Не во всех.

П.: Да я и сам чувствую, что сопротивляюсь. И даже догадываюсь когда. Когда невроз нейтральный, от наших с тобой взаимоотношений абстрагированный предельно, — я не сопротивляюсь. А когда реализация невроза хотя бы отчасти с тобой связана, начинаю сопротивляться. Больно. Но теперь начинаю понимать, что моё при этом напряжение вовсе не из-за тебя, не из-за твоих свойств как личности. Это какая-то неадекватность… Во мне. Сам в себе поначалу ревностью называл. Но с каждым выброшенным куском металла прихожу к выводу, что это не ревность. Да и вообще, похоже, в понятие «ревность» вкладывают множество смыслов.

В.: Хорошо. С чем у тебя ассоциируется твоё мне ложное сопротивление? Какой это предмет?

П.: Э… Весы! Вижу весы.

В.: Какие?

П.: Обыкновенные. Весы, как на старинных гравюрах. Две чашечки на коромысле.

В.: Вот как? И что же там, на чашечке? Нет, прежде скажи мне, какая из них перевешивает?

П.: Левая. Та, что от меня слева.

В.: Так. А что на ней?

П.: Гиря.

В.: Какая?

П.: Обыкновенная такая гиря. Стандартная магазинная. Железная. Цилиндрическая.

В.: Понятно… Железная, говоришь?.. Так… А что на другой чашечке?

П.: Стеклянный сосуд. Напоминает по форме старинную чернильницу. Сосуд из закопчённого стекла. Стекло тонкое и могло бы быть очень прозрачным.

В.: А что там внутри?

П.: На дне — чернила. Высохшие.

В.: Высохшие?.. Так… А скажи, которая из чашечек должна перевешивать?

П.: Конечно, со стеклянным сосудом! Кстати, у него и размер с чернильницу. Но вот если бы эту «чернильницу» сделать побольше… И воды налить… Нет. Надо прежде что-то сделать с гирей.

В.: Хорошо. А какой внутренний смысл этой гири?

П.: А в ней… в ней — удивительно! — золотая рыбка!

В.: Золотая рыбка? Действительно, удивительно.

П.: И ты знаешь, очень такая хорошая, красивая и здоровая золотая рыбка.

В.: Здоровая?

П.: Да. Ведь обычно заглянешь в какой-нибудь аквариум с золотой рыбкой — непременно она там с каким-нибудь изъяном. А эта совершенно здоровая… Красивая такая! Прямо удовольствие смотреть.

В.: А что это такое: золотая рыбка? Что первое в голову приходит?

П.: Это? Это… — любовь!

В.: Что?!

П.: Да! Я, между прочим, как только за железом рыбку разглядел, так сразу и подумал, что — любовь. Ещё до того, как ты спросила. Вернее, не то чтобы подумал, а так… как бы подумал…

В.: А причём здесь гиря?

П.: А это — железо. Забитость стрессами. Закована она, рыбка, в железо… Это мне… Это мне мать сделала!

В.: Железо… Внутри спрятано… Чтобы не видно… и не выплывала…

П.: Закована! Заклёпана!

В.: Ты знаешь, а ведь во всём этом есть определённая логика… Весь этот многочисленный металл от неё… Неудачный выбор женщин для брака… Жить с ними невозможно — в этом для неё выигрыш! Ты от них неизменно домой возвращался. Всегда, получается, при ней был. И остаёшься.

П.: Да. Так получается. И, кстати, не такой уж и редкий случай. Об этом много в специальной литературе есть. Мать, в особенности если она не в состоянии полюбить мужа, компенсируется на сыне. Каким-либо образом, скорее всего, бессознательно, внушает ему, что женщины — мерзость. Или он сам — ничтожество. И он обречён всегда, следовательно, быть при ней. Без жены. Жертва, естественно, воспевает мать как, разумеется, самое прекрасное и бескорыстное любящее создание. Только я мать не воспевал. В особенности после того, как оказалось, что она отцу изменила.

В.: Я знаю.

П.: Интересно узнать, что и я из тех же… Закованных матерью. Спасибо. Да плюс к тому теперь и механизм знаем: заковать во внушения… Железной убедительности. Впрочем, неудачными браки были ещё и потому, что я, как и положено, выбирал мать. Подавляющих. А с ними не договоришься.

В.: Хорошо. Продолжим. А что надо сделать, чтобы рыбка, наконец, обрела свободу? Она её хочет?

П.: Странный вопрос! Конечно же, хочет! Только надо сначала сосуд подготовить. Очистить.

В.: Как?

П.: Прежде всего, очистить от копоти. Протереть.

В.: Ну так и…

П.: Уже. А затем — водой. Чтобы очистить от высохших чернил.

В.: И…

П.: Всё. Чисто. Только надо бы ещё и форму сосуда изменить.

В.: На какую?

П.: Да я, собственно, уже изменил. Красивая такая форма… Только я названия её никак вспомнить не могу… Древнегреческий стандарт. Пифос?.. Нет, не помню. Красивая такая — но не амфора.

В.: А что такое амфора?

П.: А это с двумя ручками. Могла быть сделана из чего угодно — из стекла, бронзы… Попроще — те из глины. В них хранили вино и масло. У некоторых амфор бывало плоское донышко, и они могли стоять вертикально. А у прочих дно было коническое, поэтому вертикально стоять они могли только в специальных гнёздах. Рядами. В подвалах хранились, или на кораблях перевозили в них зерно, вино, масло. Кстати, достают их именно с древних затонувших кораблей. А я вот, понимаешь, — из собственного подсознания… Ясно, что такое амфора?

В.: Ясно.

П.: Так я на весах не амфору сделал. А ёмкость гораздо более красивой формы. Очень красивой. А теперь надо распилить гирю… Так. Всё. Пополам. И рыбка теперь плавает. Хорошо ей. И чашечка с этой красотой перевесила!

В.: Какой у тебя глубокий вздох облегчения! Красиво! А с половинками гири что делать?

П.: А ничего. Пусть там и лежат. В назидание потомкам.

В.: Может быть, их куда-нибудь выбросить?

П.: А зачем? Они не мешают… Послушай, милая ты моя, родная, прости ты меня, пожалуйста… За всё! Что уставала со мной! Это я из-за железа тебе сопротивлялся! В сущности, подавляющая мать — проклятие на всю жизнь! И то, что ты не похожа, будет вызывать некое тебя неприятие… Но только некое! Прости меня, пожалуйста!

В.: Что ты! Я уже давно всё простила. Да и разве это была усталость?

П.: Ну всё равно, после ссор, помнишь, из головы у тебя стружку выметали?

В.: Зато сейчас ничего не остаётся.