Андрей Иванов - Бизар

• Название: Бизар
• Автор: Андрей Иванов
• Жанр: Контркультура
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-386-07775-4

Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».

Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде. Отчаяние, неустроенность, безнадежность – вот бытийная суть эксцентричных – причудливых – странных. «Бизар» – роман о том, что ничего никто не в силах отменить: ни счастья, ни отчаяния, ни вожделения, ни любви – желания (вы)жить.

И в этом смысле мы все, все несколько БИЗАРы.

---

– Ммм, этот суп приправлен перцами! Фаршированными перцами! Это лучше, чем лечо! Даже лучше чили! Это не Индия тебе! Это Корея! Понимаешь?! Корея! А там народ знает море! Морской народ – морская еда! Настоящая пища для моряка!

Он еще раз многообещающе чмокнул губами. Суп стал быстро нагреваться, разваливаясь и пузырясь; в нем заиграли подозрительно синие оттенки, чадил он пуще, чем мотор; вонял каким-то гнилым шашлыком, тлевшим третьи сутки… Я даже ложку не взял – сказал, что лучше буду править на огоньки. Но Михаил бросил якорь.

– Есть будем в тишине, – в поэтической эйфории пробормотал он, облизывая ложку. – Постоим, послушаем плеск волны о борт нашей, нашей собственной лодки. Это даже вам не машина, это лодка! У тебя, Жень, была лодка в Ялте? – стал приставать ко мне Михаил. – Нет? Почему? Ты что! Лодка это не что-нибудь, а выход в море! Машина что? Сел да поехал. Без стереосистемы машина ничто. А тут и удочку кинуть можно, рыбину поймать. А рыба – это деньги! Я ходил в магазин. Я приценился. Килограмм трески… килограмм трески стоит сто крон, сто! Это же деликатес! А мы наловим и по пятьдесят продавать будем! Тем же беженцам! Да они с руками оторвут! Особенно арабы в Рамадан! Им же ничего, кроме рыбы, жрать нельзя! А китайцы! Тут, кстати, их много. Они же рыбу уважают. Пойдет – только в путь! Будем ловить каждый день по восемь – десять часов! Как на работу в море выходить будем, ни дня простоя! Морозилка у нас есть, и себя прокормим, и продадим. Сколько денег! И все откладывать будем! На машину, чтобы развозить рыбу! Мы ж в какой жопе живем, пешком, что ли, ходить? Купим наконец нормальную машину, с техосмотром, с номерами, не развалюху какую-то, а машину! Уже через месяц сможем позволить. Я уже ходил тут, приценился – за десять штук «жига» стоит, красавица! Глаз не отвести! Только после ремонта, все как надо. Будем ездить – никто не поймает. Новая машина, новые номера, новая жизнь! Никто не просечет!

Я так и не притронулся к супу, довольствовался бутербродами, которые Михаил выдал мне неохотно, сказав, что я посягнул на неприкосновенный запас. Иван замычал про шнапс.

– Шнапс само собой, – успокоил его Михаил. – Шнапс – это святое! Сам Бог велел! Подставляй стакан, братишка, давай остограммимся и – вперед навстречу ветру! Эх, а представьте, парус поставить и колонки! Врубить «Металлику» и – в открытое море! Это ж будет вообще…

Мы завелись. Поползли. Снова трясло, качало, летели брызги. Мы вышли из-за мыска, и вдруг ветер ударил, волна поднялась. Сквозь темноту недалеко от нас шел огромной глыбой паром. У меня сердце сжалось в орех. Нас чуть не опрокинуло. Я глянул на шкипера.

– Это на Киль он идет, на Киль! – кричал осведомленный Михаил, едва справляясь с собой.

В полной темноте. Буи. Огоньки на берегу… Михаил отклонился от фарватера, не пошел по буям.

– Так срежем, – сказал он, – я карту помню. Она у меня как перед глазами стоит, закрою глаза и вижу: там проход между островом и мысом Лиделсе, видите! Нам незачем идти по буям! Это даже опасно! Вот такой вот корабль пройдется по нам, и все! Амба! Даже не заметит, и кричать бессмысленно! А скорости у нас увернуться не хватит, так что срежем аккуратно…

Через полчаса после этих слов мы сели на мель; это было уже в полной темноте. Мы встали, Михаил вырубил мотор, посветили за корму в воду – там был песок.

– Вот те на, – сказал Михаил. – Гдей-то мы, а? Откуда мель-то?

Посветили вперед: метрах в пятнадцати – двадцати был берег, мне даже показалось, что я различил стаю птиц, сидящих на берегу; мне даже померещилось, что там были пеликаны, но наверняка это были видения. Противно хлюпало у бортов. Потихоньку шипел и хрюкал остывавший мотор.

Михаил сказал, что сразу рыпаться бессмысленно, завтра, мол, разберемся, утро вечера мудренее. «Разбили палатку в лодке, в которой сидели, пили шнапс и травили морские анекдоты» – так потом рассказывал о нашем приключении Михаил жене и Лизе. На самом деле было немножко иначе: пили шнапс и говорили жуткие пошлости о бабах, которых можно будет катать на лодке.

– Вот только кабину построим, – говорил Михаил, – и вперед, все бабы наши! Я уже объявление видел: ту фракке квине… эй, Жень, «фракке» – это что такое?

Я сказал, что это вроде как «разбитные».

– О, вишь, какие разбитные ищут познакомиться, две такие: тебе и мне.

– А тебе зачем? – вдруг спросил Иван. – У тебя жена есть.

– Ну, жена – это хлеб насущный, а иногда и пирожного хочется!

Я спать не мог всю ночь; было так холодно, что я стучал зубами сильнее, чем когда работал мотор; я не спал ни секунды… это была самая настоящая мука! А утро… О, что это было за утро! Туман стоял стеной, просто непроницаемой стеной. Я вообще ничего не видел. Только слышал звуки, искаженные туманом, как сквозь стены с подушками, как в той музыкальной шкатулке, в которой продержали Бекаса несколько недель. Можно было биться о них головой, можно было идти вслепую сквозь них, можно было сидеть на мели, можно было ползти, можно – сушить весла, плеваться, скрежетать зубами, дрочить, скоблить якорь, плести удавку из макарон, делать что хочешь, туман поглотил бы все – как негодование, так и бессилие, все было едино в этом тумане, и все бессмысленно…

Мы стояли на мели; берег, который мы видели ночью с фонарем, утром испарился; было не ясно, куда он делся, а еще меньше было понятно, куда плыть. Я посмотрел на Михаила: он же помнил карту наизусть! Он должен был все знать! Эй, шкипер! Он, видимо, ощутил едкость моего взгляда, но постарался вывернуться и не потерять лица, стал говорить, что, видимо, нас отнесло. Мне хотелось утопить его прямо там же или хотя бы просто воткнуть лицом в котелок с остатками корейского супа, чтоб заткнулся!

Они достали весла и стали толкать. Кое-как снялись. Пошли вдоль предполагаемого берега. Михаилом, конечно, предполагаемого. Он сказал, что мы все-таки вовремя бросили якорь.

– Если б мы продолжали идти в темноте, могли о камни разбиться, – рассуждал Михаил, – слава богу, меня интуиция не подвела!

Туман плыл вместе с нами, он ткался прямо на глазах, поднимался от волн, крался вдоль бортов, прикасался к пальцам, окутал и держал нас в мягких объятиях. Ощущения продвижения не было, было блуждание вокруг да около. Казалось, что лодка просто кружила. Михаил пытался припомнить карту, в которой больше не было надобности, – везде был туман. Но он продолжал усиленно припоминать.

Туман уплотнялся. Мы тыкались в берег, отталкивались от камней. Разворачивались и вновь утыкались в берег. Это было просто как во сне, из которого хочешь вырваться, хочешь проснуться, но вновь оказываешься в нем. Вновь открываешь глаза, вновь видишь туман. Все оставалось на месте: серое мглистое небо, белый мохнатый туман, песок, чавканье волн.

Вскоре мы снова застряли на мели, да так плотно, что не могли сняться на веслах; сколько ни толкали, все было без толку. Михаил сказал, что надо толкнуть лодку, как машину, надо лезть в воду, кому-то придется, у кого ноги длинные…

– Ну уж этого я делать не буду! – твердо сказал я. – У меня ноги не только не длинные, но и больные. Такие больные, что…

– Ну и кто ж?.. Кто ж тогда?.. – взвыл Михаил с перекошенной мордой. – Я, что ли, полезу?

И вдруг затараторил, понизив голос до какого-то молитвенного бубнежа, как дьякон какой-то, который неумело обращается к заблудшим.

– Ведь я же такой маленький! Я если прыгну в воду, так сразу по грудь! А ты с Иваном…

– А чё сразу с Иваном? – всполошился Иван. – Чё Иван-то? Чуть что сразу Иван! Зачем ваще двум в воду лезть?

– Да потому что кто-то один не толкнет, а двое наверняка! – объяснял Михаил. – А один править должен!

– И это ты, конечно, – сказал я едко.

– Ну не ты же! – огрызнулся он и пошел в атаку. – Ты же, блин, не можешь править нормально! Ты один раз правил. Мы из-за тебя отклонились и сбились затем с курса!

– Из-за… меня? – обомлел я. – Из-за меня?!

– А из-за кого ж еще, как не из-за тебя?! Ты же суп есть отказался, и, пока мы ели, ты все рулил и рулил, на камни…

– Какие камни?! Какие камни?! На огоньки!

– А теперь выяснилось, что на камни! И скажи спасибо, что нет пробоины! А то все были бы по уши в воде и черпали бы…

Я махнул рукой – спорить с ним было бессмысленно. Прыгнул в воду, за мной Иван, толкнули в два приема, влезли обратно. Мои ноги горели, я растер их, укутал в тряпки, но все было бесполезно: уже свело икру! Я застонал.

Медленно шли от мели до мели, ползли, как по минному полю. Михаил разглядывал дно с носа, командовал, куда нам поворачивать. Отталкивались веслами, дно было вязким, весла легко уходили в муть; иногда скребло по днищу, так отвратительно, как тряпка во рту, и вскоре мы снова засели, снова плотно; пришлось прыгать в воду опять; толкнули, пошли дальше… Продвижения не было никакого. Снова и снова мы с Иванушкой прыгали в воду и толкали лодку, снова и снова уходили веслами в вязкое дно, до которого было не так просто добраться… мокрые руки мерзли…