Андрей Уланов - Разведчик

• Название: Разведчик
• Автор: Андрей Уланов
• Издательство: Электрокнига
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2015

Янки при дворе Артура было не в пример легче. Всех проблем-то — за пару месяцев построить в раннем Средневековье развитой капитализм. Сержант Малахов мало что угодил из одной войны на другую, так и мирок ему попался позаковыристее: драконы, маги, орки, гоблины и прочая нечисть, что на сторону Тьмы глядит и норовит добрым людям жизнь испортить. В общем, особого выбора дивизионному разведчику образца 44-го года судьба не оставила. Приказ командования, автомат в руки — и грудью на амбразуру — или что там у них вместо нее. За Родину, за Сталина, за принцессу Дарсолану!

---

А вот чего ты точно не знаешь — как плохо мне из-за того, что ты — так далеко от меня!

Хоть и нет сейчас никого ближе.

А может, знаешь?

Так никогда и не понял: произнес я эти последние слова вслух или нет? И ответ ее — услышал или сам додумал, мысленно?

Впрочем, через миг это уже абсолютно неважно стало.

Ну, думаю, все. Нет у меня больше сил муку эту терпеть. И желания терпеть тоже нет. Не могу и не хочу. В этом лесу, в этом кругу нам никакие законы не писаны. И гори все синим болотным пламенем.

Подскочил я к Даре, схватил, к дереву ее прижал — и тут мы с ней словно обезумели. Я с нее рубашку рву, она с меня гимнастерку, а потом — откуда только сила взялась — как шмякнет меня об это самое дерево и начала целовать, всего, где только можно. А я голову запрокинул и только зубами скриплю и волосы ее шелковые глажу, никак нагладиться не могу.

А потом — кусками все помню, как обрывки кинопленки. Помню, Дара надо мной, голову запрокинула, вся, словно лук, выгнулась, и кожа ее в лунном свете — чистое молоко. Потом — она ко мне спиной и волосы ее прямо ко мне на лицо, глаза забили, нос, рот, а я их грызу зачем-то, и хрустят они на зубах, как сахаринки.

А потом — как взрыв, беззвучный, но страшной силы. И стоим мы посреди этой поляны, обнявшись — всей одежды — волосы эти, Дарины, а я смотрю и вижу: нет никого за кругом. Сначала не понял, а потом вспомнил Призраков Ужаса и то, как они по всей поляне лопались…

Эх, твари вы, думаю, безмозглые. Небось со всего леса сошлись, слетелись и сползлись. За поживой.

Всех их этим взрывом вымело, подчистую.

Минут через пять отдышался.

— Слушай, — шепчу. — Я вот одного понять не могу — почему «тщательный»?

— Что?

— Ну, — бормочу, — когда я тебя… То есть, мы… Короче, тогда… Ты меня тщательным назвала.

— Не могла я тебя так назвать!

— Но… я же слышал.

— Замечательным я тебя назвала! Понял, Малахов? Замечательный ты мой… самый-самый любимый… олух.

Потом она уснула, прижавшись ко мне. А я лежал, приподнявшись на локте, и смотрел. И отблески костра играли тенями на ее лице, и выглядела она так… доверчиво.

* * *

Утром я первый проснулся. Костерок наш еще тлел — я угли разворошил, подкинул веток… сел, колени обнял и думать начал. О том, что вчера было.

Занятно. Казалось — впору мне крыть себя распоследними словами. Потому как мы хоть с Карален ни в церкви венчаны, ни в загсе расписаны… но все равно измена с моей стороны налицо форменная.

Только вот нет у меня желания и настроения самозакапыванием заниматься. Странно — но вот чувствую я, что вспышка наша вчерашняя правильной была. Здесь, в этом лесу, в этом кругу, рядом с этим огнем — нельзя было по-другому.

Просто… просто придумать надо, как теперь дальше быть. Хотя и думать-то тоже особо нечего.

Тут и Дара проснулась. Глаза открыла, потянулась, меня увидела и сразу заулыбалась мечтательно так. Счастливая — смотреть больно.

— Утро тебе, Сергей.

— И тебе доброе.

— Доброе… — повторяет. — А что ты озабоченный весь такой, серьезный?

— Да так, — вздыхаю. — Мысли всякие думаю.

— О чем?

— О нас. О тебе. И о Каре.

— О Каре? — удивленно так переспрашивает Дарсолана.

— Ну да.

Дара улыбаться перестала.

— Сергей… ты мой, мой, отныне и на веки веков, от этой ночи и навсегда. А то, что было до этого, — его не было.

— Не-ет, — головой мотаю, — как раз наоборот.

— Сергей…

Интересно, думаю, ляпнет ли она что-нибудь насчет того, что она — королева, а Кара — всего-навсего дочь барона приграничного? Вряд ли. Умная она у меня девочка.,. Дара.

— Сергей… я ведь люблю тебя.

— Знаю. Самое, — говорю, — дурацкое, что я тебя тоже люблю… наверно. Только ведь она меня тоже любит. И она первая была.

— Но здесь-то ее нет! — Дара вроде бы и тихо говорит, а кажется: кричит что есть силы. — Здесь есть ты и я, и никого больше.

Тут уж я улыбнулся.

— Считаешь, — спрашиваю, — что это хоть какое-то значение имеет?

— Имеет. Ты теперь мой, мой, это твоя судьба, Малахов, твое Предназначение, и изменить его не в твоих силах и вообще не в чьих.

Та-ак, думаю, это уже у нас какой-то неправильный разговор пошел. Надо бы тональность сменить.

— Вот только не надо, — говорю, — рассказывать мне про мое задание и про то, что я в силах и что не в силах. — И за автоматом тянусь.

Дара на меня насмешливо так смотрит.

— От Судьбы не уйдешь, Сергей. И оружие твое ничего не решит.

— Знаешь что, — говорю, — вот эти слова — их ведь Дарсолана говорит. Дара, та Дара, которую я ночью на этой поляне любил… во всех мыслимых и немыслимых… никогда бы их не сказала. А оружие… ты эту кашу, конечно, помешивала, но заварил-то ее я.

Взял и упер ствол в подбородок.

— Ну так как, — бормочу. — Могу я изменить свою судьбу или нет? Если нажму на спуск, мне ведь и самый лучший маг череп потом не отреставрирует.

Дара в меня вгляделась — и кивнула.

— Глаза у тебя, — тихонько говорит, — сейчас бешеные. И ты действительно можешь все и никого, ничего не боишься.

— Могу, значит?

— Можешь. Убери автомат и давай думать, что дальше делать.

Я «шмайссер» с боевого взвода снял и в самом деле отодвинул, от греха подальше.

Закурить бы… пальцы дрожат.

— Я ведь ей врал сейчас. Никогда бы я на спуск не нажал. Старший сержант разведроты… не барышня… и дело даже не в том, что глупость все эти «ах, прощай, моя любовь», не пойму подобной чуши никогда, а в том, что есть Задание. И еще — те, кто жизни положил лишь затем, чтобы я до этой вот полянки дошел.

Только чтобы Дара мне поверила и опомнилась, пришлось самому почти поверить в то, что вот-вот — и нажму. Так, чтобы обмана было — с ноготь, не больше. Иначе никак. Она ведь у меня девочка умная… просто смотрела неправильно. А сейчас включит мозги — и все поймет, и блеф мой дурацкий, и то, зачем он нужен был.

Страх-то у меня есть — страх, что сделаю я глупость и из-за глупости этой дело завалю.

— Дара… — Что?

— Дурость ты сейчас делаешь.

— Какую?

— Думаешь не о том… о чем думать надо.

— А о чем надо?

— О том, чтобы дойти.

— А если, — медленно говорит она, — я не могу думать ни о чем ином… лишь о нас? О тебе? Сергей… неужели ты не понимаешь?…

— Понимаю. Все я понимаю. Дара коротко так головой качнула.

— Не верю.

— Веришь. Я ведь люблю тебя. А ты — меня. Как же, — говорю, — можно любить и не понимать, не верить?

— Можно, Сергей.

— Нет. Или, — говорю, — это не любовь настоящая, а черт-те что с розовым бантиком.

— Можно. Любят сердцем, не умом.

— Угу. Только… мы с тобой на войне, королева, а на войне и сердцу приказывают. Еще как приказывают.

— И как же?

— Просто. Так приказывают… что солдат, у которого сердце в клочья разорвалось… письмом… белым таким, треугольником… что жены и детей у него нет больше, одна бомба — и все. А он идет и берет «языка», живым берет — одного из них! И тащит на себе, ползком через «нейтралку»… он его дотащил до наших окопов целого, а еще дотащил в себе две пули и до санбата уже недотянул. Так вот приказывают. А ты — королева! — романтику тут разводишь… розами на киселе.

— Принцесса, — тихо повторяет Дара. — Да… я — королева! Знаешь…

— Знаю! — перебиваю ее. — Отлично знаю! Нагляделся…

…на капитана.

Конечно, сам он про это никогда и никому, даже внешне, по виду. Почти всегда. За год всего два раза — один, когда я случайно в окно избушки заглянул, и второй, так же случайно — разговор со старшиной услышал.

Капитану нашему было двадцать девять, старшине — чуть за тридцать, и мы для них были мальчишки.

И он не мог, не имел права ходить в каждый поиск, в каждый рейд… прикрыть, вывести из облавы, из-под огня!

Он даже плакать не имел права — на войне командиры не плачут.

Впрочем, капитан всегда был для нас больше, чем просто командир.

— Ты — королева. И у вас тут, похоже, это не просто титул, а еще и что-то вроде звания. На войне. А на войне рапорты о досрочной отставке лишь пули штампуют да осколки. По-другому…

И тут меня словно под локоть кто толкнул. Осекся, шагнул вперед, обнял ее, к груди прижал…

Минут пять мы с ней так стояли. Хотя, может, и больше. Потом Дара высвободилась, отстранилась чуть. Я глянул — глаза сухие… в отличие от гимнастерки моей.

— Все. — Голос у нее стал слегка подсевший, хрипловатый. — Я… поняла.

— Что?

— Тебя. Себя. И то, что ты прав.

— Ото ж, — улыбаюсь. — Глупо ведь зря сердце рвать и нервы расходовать. Проблемы надо решать по мере их важности и в порядке живой очереди поступления. И этот наш стихийно образовавшийся любовный треугольник… когда вернемся, сядем спокойненько и решим не хуже старика Пифагора.