Илья Маркин - Люди грозных лет

• Название: Люди грозных лет
• Автор: Илья Маркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1959

Роман рассказывает о подвигах советских людей на фронте и в тылу, в самые трудные первые годы войны.

---

— И вы думаете, что ваше предложение о траншейной обороне это новое? — с иронией спросил Велигуров.

— Это не мое предложение, это то, что уже вошло в жизнь, применяется на фронте.

— Да вы, голубок, с этими траншеями назад тянете, к первой мировой войне. Там как раз траншея-то и задавила все. Почему первая мировая война зашла в позиционный тупик? А? Почему? Не потому ли, что все залезли в траншеи и решили там отсиживаться?

— Нет, не потому!

— А почему же?

— Причин для этого много, и главное — экономические возможности.

— Это, голубок, прописные истины. Сейчас ты скажешь, что средства обороны оказались сильнее средств наступления. Это правильно. А вот почему так получилось?

— В частности, из-за косности взглядов многих военных деятелей. Из-за того, что опыт войны не учли вовремя, новое не поддержали, не дали развиться, окрепнуть и стать решающей силой. Немцы, например, танки так и не признали до конца войны. А сейчас мы видим, что танки — страшная сила.

— Вот что, — взглянув на часы, не допускающим возражения тоном сказал Велигуров, — времени у нас для диспутов нет. Воевать нужно, а не спорить. Доклад ваш я не одобряю. Если он вам дорог, сберегите его на память, а посылать Васильеву запрещаю.

— Как запрещаете? — прошептал Бочаров.

— Очень просто. Я в корне не согласен с тем, что написано тут.

— А я отвечаю за каждую букву! — стараясь быть спокойным, решительно сказал Бочаров, но, сказав, почувствовал, что получилось это резко, и уже мягче, уговаривая Велигурова, продолжал: — Товарищ генерал, мы не имеем права молчать. Это молчание стоит крови. Я своими глазами видел, что многие у нас еще не отрешились от практики гражданской войны. Она не мало дала для нашего военного искусства, но многие положения устарели, они мешают, тормозят дело.

— Ну, голубок, о гражданской войне не вам судить, — перебил Велигуров, — вы были от горшка два вершка, когда мы этот опыт добывали. Он крови нам стоил, и мы никому не позволим отбрасывать его.

— Но одна война никогда не бывает похожей на другую. Нельзя держаться на опыте старого, нужно вперед двигаться.

— А мы и двигаемся. И так двигаемся, что весь мир ахает.

— Да плохо мы двигаемся! Нам страна дала богатейшую технику, а мы еще не научились использовать ее как следует. У нас прекрасные воины, а ими еще плохо командуем.

— Это уж ваше личное мнение, — решительно встал из-за стола Велигуров, — а доклад я не одобряю.

— А я не могу молчать.

— Ну посылайте, черт с вами! — вскипел Велигуров. — Но я подписывать не буду и требую, чтоб вы в конце приписали, что я не согласен со всем, что там изложено. Категорически не согласен! Вот и все! Будьте здоровы! Когда будете нужны — позову!

Расстроенный и возбужденный вышел Бочаров от Велигурова. Сопротивление генерала было для него странным и неожиданным. «Неужели я не прав?» — думал он, вновь перечитывая доклад. Он дважды все пересмотрел, критически проверил и не нашел ни одного положения, которое он не мог бы подтвердить фактами и которое вызывало бы сомнение.

Долго раздумывал Бочаров, но ответа на волновавшие его вопросы найти так и не мог. У него появилась было мысль несколько задержать доклад, попытаться доказать Велигурову свою правоту, но, вспомнив все, что видел и что пережил за последние дни, отбросил эту мысль.

— Я не могу молчать, — сказал он себе, — это будет и нечестно и даже преступно. Будь что будет. Я не Велигурову служу и работаю не ради его удовольствия. Пройдет время, и он все поймет.

Укрепясь в своем мнении, Бочаров пошел в оперативное управление, сдал доклад в секретную часть и потребовал с первым самолетом отправить в Москву.

Из оперативного управления Бочаров вышел с радостным сознанием честно исполненного долга, но как только вспомнил недавний разговор с Велигуровым, ему стало тоскливо и неприятно. Он понимал, что после такого разговора совместная работа с Велигуровым станет невыносимой, и, раздумывая о будущем, он медленно шагал по улице, то и дело отвечая на приветствия встречающихся военных.

— Бочаров, здорово! — окликнул его спешивший с большой папкой под мышкой заместитель начальника оперативного отдела, однокашник по академии, подполковник Савельев. — Тебя что-то совсем не видно, где пропадаешь?

— В войсках все время, только вернулся. А ты как?

— Да зарылся в бумагах и света белого не вижу.

— Познакомь меня с общим ходом боев.

Глядя на огромную, всю испещренную условными знаками карту Савельева, Бочаров не верил своим глазам. Весь наш фронт восточнее Курска, Белгорода, Харькова и дальше на юг был прорван. Синие стрелы немецких танковых, пехотных, моторизованных дивизий, объединенных в корпуса, армии, группы армий, продвинулись от недавней линии фронта далеко вперед и нацелились на Воронеж, на Старый и Новый Оскол, на Валуйки, на густо расположенные города Донбасса.

— Что, страшно? — видя, как меняется выражение лица Бочарова, спросил Савельев.

— Да, обстановочка, — прошептал Бочаров, — какие же силы он бросил?

— Силы огромные. Наступают две южные группы армий: группа «А» и группа «Б». В группе «А» — она в основном бьет на Донбасс и южнее — около сорока пяти дивизий, в группе «Б» — она здесь вот у нас фронт прорвала — более семидесяти дивизий. А всего, как видишь, около ста пятнадцати дивизий. И в центре, перед Москвой, он держит восемьдесят дивизий. Вот тебе картина. Но самое страшное в том, что фронт наш от Курска и почти до Азовского моря прорван.

Глава четырнадцатая

Павел Круглов очнулся в каком-то сыром, прохладном месте, пытался поднять голову, но острая боль резанула шею, затылок, и в полубеспамятстве мелькнула первая мысль: «Жив я или не жив?» Сразу же, как из тумана, всплыл в сознании несмолкающий дикий гул артиллерии, рев танков, ходуном ходивший блиндаж, Ивакин у пулемета, сам, он, Круглов, с поднятыми руками бежавший навстречу немцам.

— Кажется, в себя приходит, — глухо прозвучал тонкий, вроде женский, голос.

— Давайте повернем, дышать станет легче, — сказал второй, уже явно мужской голос.

Круглов почувствовал, как три пары рук осторожно приподняли его, перевернули и положили на спину.

— Лицо-то совсем разбито. Вот звери, — сказала женщина, и от ее сожалеющего, скорбного голоса у Круглова потекли слезы и вырвался тяжкий стон.

— Выпейте воды глоточек, — прошептала женщина.

После нескольких глотков воды полегчало, боль в затылке и в шее утихла, и только ныло все обессилевшее тело. Боясь пошевелиться, Круглов с трудом поднял распухшие веки и увидел двух мужчин, одну женщину и за ними какую-то стену с длинным и узким просветом.

— Где я? — спросил он и едва услышал свой голос.

— Вообще-то у немцев, а тут свои. Так что будь спокоен, — сказал бородатый мужчина в разорванной до пояса ситцевой рубахе, едва прикрывавшей всю испещренную синяками и ссадинами грудь.

— В бывшем колхозном сарае, а теперь вроде тюрьме, — разъяснил второй мужчина помоложе с распухшим, почти синим лицом. — Ты пленный, что ли?

Круглов ничего не ответил, осматривая сквозь кровавый туман бревенчатые стены и высокую крышу длинного и широкого сарая.

— Как же ты попал, голубчик? — спросила пожилая, с распущенными седыми волосами женщина. — Где же они сцапали тебя?

— А тебя как сцапали? — сердито проворчал бородатый.

— Меня-то что, я не солдат. Меня дома. Пришли и сграбастали.

— А его в бою, видать. Немцы-то опять наступают.

— Ну что наши, как там, держатся? — спросил второй мужчина.

— Плохо, — пробормотал Круглов, боясь поднять глаза, — немцев много, и у них танки.

— Иди вот тут приляжь на соломку, все легче будет, — заботливо хлопотала женщина, помогая Круглову переползти в угол, — и хлебушка возьми, есть немножко.

— Возьми вот, — подал бородатый две вареные картошки, — эти варвары совсем не кормят, а нам силы нужны, иначе погибнешь не за понюх табаку.

Давясь, Круглов с болью проглотил кусочек хлеба и сразу внутренне вздрогнул, почувствовав страшный голод. Задыхаясь и дрожа, он совал в рот то хлеб, то картошку, мысленно повторяя: «Жив! Жив!» Но и хлеб и картошка кончились так быстро, что он не сдержался и с отчаянием прохрипел:

— Дайте еще!

— Нету, милок, все, — горестно сказала женщина, но Круглов не поверил и от обиды чуть не заплакал. Он хотел сказать тем, кто сидел около него, что они жадные, что им не жаль человека, но на улице послышался шум, заскрипев, раскрылись ворота, и в просвете показались две женщины и парнишка-подросток. Четверо немцев прикладами загнали их в сарай и захлопнули ворота.

— Тетка Марья, ты тут, — вскрикнула одна из женщин, — а мы уж думали, что и в живых тебя нету.

— Как бы не так, — ответила тетка Марья, — я еще их всех проклятых переживу. Ты-то за что, Анна?