Аркадий Гайдар - Том 4. В дни поражений и побед. Дневники

• Название: Том 4. В дни поражений и побед. Дневники
• Автор: Аркадий Гайдар
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Аркадий Гайдар – русский советский писатель, нашедший призвание в детской литературе. Он сумел по-своему поведать детям о фронтовом товариществе и высокой романтике революционной борьбы. Среди его произведений полубиографическая повесть «Школа», повесть «Дальние страны», «Военная тайна», «Тимур и его команда», послужившая развитию тимуровского движения в стране.

В четвертый том вошли: «В дни поражений и побед», «На графских развалинах», «Обыкновенная биография», «Глина», «Синие звезды», «Бумбараш», фельетоны и очерки, незаконченные произведения, из писем и дневников.

Рисунки художников Д. Хайкина, И. Ильинского, А. Иткина.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Озорное эхо откликнулось ему со всех концов леса, и не успели еще ошеломленные монахи опомниться, как он скрылся в кустах.

Но этого ему было мало. Отойдя не очень далеко, он загогокал протяжно и глухо… Потом засвистел уже на другой лад… потом, перебравшись далеко в сторону, приложил руки ко рту и загудел, подражая сигналу военной трубы, затем поднял чурбак и принялся колотить им о ствол дуплистой сосны.

Наконец он утомился. Переждал немного и крадучись вернулся к костру. Монахов возле него не было и в помине. Он набросал около костра травы, положил в изголовье сумку, укрылся просторным подрясником и, утомленный странными событиями минувшего дня, крепко уснул.

Часть вторая

С пакетом за пазухой, с ременной нагайкой, которую он нашел близ дороги, Иртыш – веселая голова смело держал путь на Россошанск.

В кармане его широких штанов бренчали три винтовочных патрона, предохранительное кольцо от бомбы и пустая обойма от большого браунинга. Но самого оружия у Иртыша – увы! – не было.

Даже по ночам снились ему боевые надежные трехлинейки, вороненые японские «арисаки», широкоствольные, как пушки, итальянские «гра», неуклюжие, но дальнобойные американские «винчестеры», бесшумно скользящие затвором австрийские карабины и даже скромные однозарядные берданы. Все они стояли перед ним грозным, но покорным ему строем и нетерпеливо ожидали, на какой из них он остановит свой выбор.

Но, мимо всех остальных, он уверенно подходил к русской драгунке. Она не так тяжела, как винтовки пехоты, но и не так слаба, как кавалерийский карабин. Раз, два!.. К бою… готовься!

Иртыш перескочил канаву и напрямик через картофельное поле вошел в деревеньку, от которой до Россошанска оставалось еще верст пятнадцать. Здесь надо было ночевать.

Он постучался в первую попавшуюся избу. Ему отворила красивая черноволосая, чуть постарше его, девчонка с опухшими от слез глазами.

– Хозяева дома? – спросил Иртыш таким тоном, как будто у него было очень важное дело.

– Я хозяйка, – сердито ответила девчонка. – Куда же ты лезешь?

– Здравствуй, коли ты хозяйка! Переночевать можно?

– Кого бог принес? – раздался дребезжащий голос, и дряхлая, подслеповатая старушонка высунула с печки голову.

– Да вот какой-то тут… переночевать просится.

– Заходи, батюшка! Заходи, милостивый! – жалобным голосом взвыла старуха. – Валька, подай прохожему табуретку. Ох, и беда у нас, батюшка!.. Садись, дорогой, разве места жалко…

– Дак он же еще мальчишка! – огрызнулась на старуху обиженная Валька. – Ты глаза сначала протри, а то… батюшка да батюшка! Вон табуретка – сам сядет!

Но старуха, очевидно, была не только подслеповата, но и глуховата, потому что она не обратила никакого внимания на Валькину поправку и продолжала рассказывать про свое горе.

А горе было такое. Ее сын – Валькин отец – поехал еще позавчера в Россошанск на базар купить соли и мыла и по сю пору домой не вернулся. На базаре односельчане его видели. Видели и в чайной уже незадолго до вечера. Однако куда он потом провалился – этого никто не знал. А время было кругом неспокойное. Дороги опасные. Вот почему бабка на печи охала, а у Вальки были заплаканы глаза.

– Вернется! – громко успокоил Иртыш. – Он, должно быть, поехал в Мантурово, покупать телку. Или в Кожухово, сменить у телеги колеса. Ведь телега-то у вас, поди, старая?

– Старая, батюшка! Это верно, что старая! – радостно завопила обнадеженная бабка и от волнения даже свесила ноги с печки. – Достань, Валька, из печки горшок… миску поставь. Ужинать будем.

Валька подернула плечами, бросила на Иртыша удивленный, но уже не сердитый взгляд и, забирая кочергу, недоверчиво спросила:

– Что же это он колеса менять бы вздумал? Он когда уезжал, про колеса ничего не говорил.

– А это уже характер у него такой, – важно объяснил Иртыш. – Станет он обо всем с вами разговаривать!

– Не станет, батюшка, – слезая с печи, охотно согласилась старуха. – Это верно, что характер у него такой крутой, натурный. Валька, слазь в подпол, достань крынку молока. Ах ты боже мой! Вот послал господь утешителя!

Утешитель Иртыш самодовольно улыбнулся. Он помог Вальке открыть тяжелую крышку подпола, наточил тупой нож о печку и вежливо попросил Вальку, чтобы она подала ему воды умыться.

Валька улыбнулась и подала.

После ужина они были уже почти друзьями.

Бабка опять залезла на печку. Валька насухо вытерла стол и сняла со стены жестяную лампу. Иртыш взял с подоконника Валькину тетрадь и огрызок карандаша.

– Хочешь, я тебя нарисую? – предложил он. – Ты сиди смирно, а я раз-раз – и портрет будет.

– Бумагу-то портить! – недоверчиво ответила Валька. А сама быстро поправила волосы и вытерла рукавом губы. – Ну, рисуй, если хочешь!

– Зачем же портить? – самоуверенно возразил Иртыш. И, окинув прищуренным глазом девчонку, он зачертил карандашом по бумаге. – Так… Ты сиди, не ворочайся!.. Вот и нос готов… сюда брови… Вот один глаз, вот другой… Глаза-то у тебя опухли, заплаканные…

– А ты не опухлые рисуй! – забеспокоилась Валька. – Ты рисуй, чтобы было красиво.

– Я и так, чтобы красиво… Ты кончик языка убери. А то так с языком и нарисую! Ну вот волосы – раз… раз, и готово! Смотри, пожалуйста, разве не похожа? – И он протянул ей портрет красавицы с тонкими губами, с длинными ресницами и гибкими бровями.

– Похоже, – прошептала Валька. – Эх, как ты здорово! Только вот нос… Он как-то немного кривой… Разве же у меня кривой? Ты посмотри поближе… Подвинь лампу.

– Что нос? Нос – дело пустяковое. Дай-ка резинку… Нос я тебе какой хочешь нарисую. Хочешь – прямой, хочешь – как у цыганки с горбинкой… Вот такой нравится?

– Такой лучше, – согласилась Валька. – Ой, да ты же мне и сережки в ушах нарисовал!

– Золотые! – важно подтвердил Иртыш. – Постой, я в них сейчас бриллианты вставлю! Один бриллиант – раз… другой – два… Эх, ты! Засверкали! Ты в городе бываешь, Валька?

– Бываю, – не отрываясь от портрета, тихо ответила Валька. – С отцом на базаре.

– Тогда найду!.. А вон и ворота скрипят. Беги, встречай батьку!

– Ты колдун, что ли? Ой! А ведь правда, кто-то подъехал.

В избу вошел отец. Он был зол.

Вчера в лесу его встретили четверо из долгунцовской банды, вскочили на телегу и заставили свернуть на Семикрутово…

* * *

Против двухсот пехотинцев, полусотни казаков и двух орудий у города Россошанска было только восемьдесят два человека и три пулемета.

Однако отбивался Россошанск пока не унывая. Стоял он на крутых зеленых холмах. С трех сторон его охватывали поросшие камышом речки Синявка и Ульва. А с четвертой – от поля – на самой окраине торчала каменная тюрьма с четырьмя облупленными башенками.

День и ночь тут дежурила сторожевая застава. Пули за каменными бойницами были ей не страшны, а тургачевские орудия по тюрьме не били, потому что сидели в ней заложниками жена Тургачева и ее сын Степка.

Было еще совсем рано, когда Иртыш подбежал к ограде и застучал в окованные рваным железом ворота.

– Что гремишь? – спросил его через окошечко надзиратель. – Кого надо?

– Трубников Павел в карауле? Отворите, Семен Петрович. Беда как повидать надо!

– Эх, какой ты, молодец, быстрый! А пропуск? Это тебе, милый, тюрьма, а не церква.

– Так мне же нужно по самому спешному и важному! Вы там откиньте слева крючок, а засов ногою отпихните. Я быстренько. Мне только к Пашке Трубникову… к брату…

– К брату? – высовывая бородатое лицо, удивился надзиратель. – А я тебя, молодец, спросонок и не признал. Так это, говорят, ваша компания у меня в саду две яблони-скороспелки наголо подчистила?

– Бог с вами, Семен Петрович! – хлопнув рукой об руку, возмутился Иртыш. – С какой компанией? Какие яблоки? Ах, вот что! Это вы, наверно, приходили недавно в сад. Где яблоки? Нет яблок. А все очень просто! Когда в прошлую пятницу стреляли белые из орудий, он – снаряд – как рванет… В воздухе гром, сотрясение!.. У Каблуковых все стекла полопались, трубу набок свернуло. Где же тут яблоку удержаться? Яблоки у вас сочные, спелые, их как тряханет – они, поди, и посыпались…

– То-то, посыпались! А куда же они с земли пропали? Сгорели?

– Зачем сгорели? Иные червь сточил, иные ёж закатал. А там, глядишь, малые ребятишки растащили. «Дай, думают, подберем, все равно на земле сопреет». А чтобы мы… чтобы я?.. Господи, добро бы хоть яблоко какое – анисовка или ранет, а то… фють, скороспелка!

– Мне яблок не жалко, – отпирая тяжелую калитку, пробурчал старик. – А я в нонешное время жуликов не уважаю. Люди за добрую жизнь головы наземь ложут, а вы вон что, шелапутники!.. Ты лесом бежал, белых не встретил?