Кнуд Ромер - «В Датском королевстве…»

• Название: «В Датском королевстве…»
• Автор: Кнуд Ромер
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Публицистика
• Год: 2014

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков.

В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoавтора, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства.

Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года.

Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

---

Драма «Слово» занимает особое место в наследии автора и в Датском культурном каноне, где она стоит рядом с давно причисленными к классике нравоописательными комедиями Хольберга и сказочной драматической поэмой Эленшлегера. Написанная Мунком по заказу Королевского театра Дании в 1925 году по следам реального события — смерти молодой роженицы в приходе, где Мунк служил, — она была напечатана и с большим успехом поставлена в 1932-м. С тех пор пьеса не сходит со сцен мира (в 2008 году крупный французский режиссер Артюр Носисьель показал ее в литературной обработке Мари Даррьесек на Авиньонском фестивале и в культурном центре Со под Парижем, а на следующий год — в столичном театре Рон-Пуэн). Ее экранизировали в Швеции в 1943-м и Финляндии в 1962-м, но событием мирового значения стал фильм «Слово», созданный в 1955-м на основе драмы великим датским мастером Карлом Дрейером. Картина получила американский «Золотой глобус», венецианского «Золотого льва» и — в трех номинациях — крупнейшую датскую кинопремию «Бодил», она неизменно и на первых позициях входит в самые разные списки лучших фильмов всех стран и времен.

Вероятно, главная особенность драмы Мунка и для его современников, и для нас сегодня в том, что это миракль — гость на театральных сценах XX века достаточно редкий. Тем более если принадлежит современному автору (тут вспоминается разве что Поль Клодель). И еще более — когда перед зрителями шаг за шагом разворачивается скрупулезно реалистическая история из крестьянского быта глухой провинции; евангельский сплав быта и чуда, кухни и храма еще нагляднее и драматичнее представлен в фильме Дрейера, сократившего пьесу на две трети. Отмечу особую, как бы ритуальную замедленность действия драмы и вместе с тем чрезвычайную насыщенность каждой ее сцены живой речью (не зря же она названа «Слово»). Персонажи тут не просто без остановки, без привычных для нас пауз и подтекстом говорят — они, что еще необычнее, беспрерывно слушают, поскольку все время обращены друг к другу. Если резюмировать совсем коротко и общо, тема мунковской драмы — возможность чуда в современном мире, в повседневном течении жизни, вернее, личная способность человека к ожиданию и приходу невероятного, к «адвенту», который ведь и значит «приход».

Если иметь в виду основных участников полемики на сцене (а пьеса Мунка, как всякий миракль, это еще и прение, спор о душе), то их, опять-таки обобщенно говоря, четыре. Это сторонник просветительских идей знаменитого пастора XIX века Николая Грундтвига, свободомысл-хуторянин Миккель Борген, его прямой противник портной-фундаменталист Петерсен, позитивист-доктор (вместе со своим фактическим сторонником, осмотрительным новым пастором местного прихода) и — противостоящий им всем — юродивый сын старика Боргена, его несбывшаяся надежда как хозяина и как верующего Йоханнес. Этот сын (два других — намеренно бледные сценические тени, явные не герои) — своего рода «рыцарь веры», который, прямо-таки по «Страху и трепету» Киркегора, вступил в «несчастное отношение с так называемой действительностью» и потому сочтен сумасшедшим. Ему и предстоит разрешить главную коллизию замечательной мистериальной драмы Кая Мунка — конфликт между привычной жизнью в теплом сообществе верных и собственным абсурдным шагом рискующего индивида навстречу небывалому. Добавлю, что это право на свободу и сомнение Мунк как священник и публицист защищал в деле пастора Отто Ларсена против церкви, слушавшемся в Дании как раз в год публикации и премьеры мунковского «Слова».

Слово Пьеса © Перевод Ирина Куприянова

Нет, его праздничная одежда должна всегда висеть наготове, потому что ведь никогда не знаешь, не придет ли он как-нибудь однажды пасхальным утром.

Здравомыслящая вдова хуторянина из Ведерсё[54].

I

Хутор Боргенсгор.

Миккель. До свидания, Ингер.

Ингер. До свидания, Миккель.

Миккель. Посмотрим, как ты справишься.

Ингер. Не волнуйся, я сделаю все, что смогу.

Миккель. Может, я лучше останусь дома и помогу тебе?

Ингер. Ты прекрасно знаешь: если он меня не послушает, что бы вы остальные ни придумали, все равно не поможет.

Миккель. Это верно. Но будь осторожна. Помни о своем положении, женушка!

Ингер. Уф, вечно вы напоминаете о моем положении!

Миккель. Ну, Ингер!

Ингер. Ладно, ладно! Не обращай внимания. Это все, очевидно, из-за моего положения.

Миккель. Андерс вообще не должен был вмешивать тебя. Зря он это сделал.

Ингер. Не начинай теперь винить своего бедного брата, ему и так сейчас…

Миккель. Ты и правда все уладишь. Только бы отец не очень разозлился!

Ингер. Наверняка разозлится. Но я гораздо больше боюсь, что он расстроится. Ты увидишь, Миккель, я все улажу. А теперь отправляйся! И будь осторожен, не провались под лед!

Миккель. Я буду посматривать, не вернулся ли Андерс.

Ингер. Да, последи! Может случиться что-то совсем скверное, и хорошо, чтобы ты был рядом.

Миккель. Прощай, девочка моя.

Ингер. Прощай, мальчик мой. Надо же, можно подумать, мы только-только обручились.

Миккель. Так оно и есть, Ингер.

Ингер. Да уж! Восемь лет как женаты. Черт возьми, кофе закипел!

Миккель. Всего восемь коротких лет!

Ингер. Ну, мне кажется, до золотой свадьбы еще далеко.

Миккель. Совсем недалеко, женушка, недалеко. Ладно, прощай пока. И действуй осторожно.

Ингер. Разве я бываю неосторожной?

Миккель. Нет, так сказать было бы грешно. Удачи!

Ингер. Спасибо, друг мой!

Миккель уходит.

Благодарю тебя, милый Господи. Благодарю за все! Будь же и сегодня мне помощником! Аминь.

Старый Миккель Борген входит.

Борген. Это оттого, что вода просочилась. Но я сейчас заделаю.

Ингер. Ой, дедушка, ты меня напугал! О чем ты говоришь?

Борген. Пятно там наверху, на которое ты стояла и смотрела, это дождевая вода. Крыша протекает около трубы. Кровельщик Кристен все же недотепа, даром что из обращенных. Кобыла еще не встала?

Ингер. Я думаю, она вот-вот встанет.

Борген (в дверях). Катинка, скажи им, чтобы подсыпали кобыле побольше, и пусть работник присмотрит за свиноматкой, пока я не приду.

Ингер. Ты так мало поспал после обеда…

Борген. Проклятая подагра! Погода меняется. И мне лучше, если я на ногах. Что это? Будем пить кофе в такое время?

Ингер. Сегодня так холодно, дедушка.

Борген. Значит, поэтому будем пить кофе?

Ингер. Да, хотя нет, не совсем. Ты трубку ищешь? Вот, пожалуйста.

Борген. Дай-ка мне сегодня длинную. Но ее надо набить. Ты и это можешь?

Ингер. Я все могу, дедушка.

Борген. Только не можешь рожать мальчиков.

Ингер. Не надо так!

Борген. И еще дай спичку. Спасибо! Ах, Ингер, право слово, ты мастерица варить кофе. Не слишком слабый и не слишком крепкий.

Ингер. Я со временем поняла, какой тебе нравится. Ну вот, теперь я посижу здесь в тепле, и мы за кофе немного поговорим, а потом почищу картошку.

Борген. У нас сегодня картошка на ужин?

Ингер. Да, но сейчас надо немного согреться. Подумать только, новый священник еще не побывал здесь, в Боргенсгоре.

Борген. Он же не грундтвигианец[55].

Ингер. Но ведь и не миссионер[56].

Борген. То есть ни рыба ни мясо.

Ингер. Вечно ты недоволен, дедушка.

Борген. Да, Ингер, и горжусь этим, потому что таким был всю жизнь — всегда недовольным тем, что неправильно. Миккель и Андерс, верно, тростник режут?

Ингер. Да… да. Миккель, он пошел туда, как раз когда ты встал. Однако он хорошо говорит с кафедры.

Борген. Священник — да. Поэтому мы в конце концов и остановились на нем. Мне говорили, что он из тех, кого церковное одеяние возвышает.

Ингер. Что делает?

Борген. Что он становится… что исполнение должности придает ему уверенности. Ну да там видно будет.

Йоханнес (просовывает в дверь голову). Мертвое тело в парадной комнате! Мертвое тело в парадной комнате!

Ингер. Что это он говорит?

Борген. Замолчи, Йоханнес, и закрой дверь.

Йоханнес. Мертвое тело в парадной комнате! И так должен мой Отец прославляться?