Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

• Название: Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
• Автор: Виталий Федоров
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2015

В этой книге автор рассказывает нам историю своей жизни. Он рос босоногим мальчишкой в глухом удмуртском селе, но мечтал водить поезда.

Виталий Hиколаевич Фёдоров бережно сохранил в памяти и перенёс на бумагу общую атмосферу тридцатых-шестидесятых годов двадцатого века, уделяя особое внимание мелочам быта. Описал то, какое влияние на судьбы простых людей оказала война, как в их жизнь вмешивалась большая политика.

В книге использованы фотографии из личного архива автора.

© Автор Виталий Фёдоров

© Редактор Владимир Фёдоров, e-mail: [email protected]

© Корректор Ольга Давыденко

---

Дедушка – мамин отец, узнав, что наш отец погиб на фронте, решил нас, как мог, утешить и кое в чём помочь по хозяйству. Пришёл к нам в деревню. Жили они в Пермской области, оттуда он доехал поездом до станции Балезино, побывал в гостях у старшей дочери Анфисы и пешком отправился к нам. Я его не видел около шести лет. Был он невысокого роста, с окладистой чёрной бородой, говорил глуховатым голосом.

Узнав, что у меня сломались лыжи, дедушка сразу дал мне на покупку новых 30 рублей. Без лыж в нашем снежном крае очень плохо, особенно мальчишкам. Даже в школу иногда ходили на лыжах, особенно при снежных заносах. Да и на уроки физкультуры просили приходить на лыжах. Проводились и соревнования на дистанции три километра, на время и с отметкой в журнале. Правда, можно было «схалтурить», так как половину дистанции шли вперёд и разворачивались на обозначенном указателем месте, и обратно шли по той же лыжне. «Судьи» на месте разворота не было, и некоторые разворачивались, не доходя до знака. Сашка «срезал» метров 30-40, а я шёл за ним и был удивлён, но не последовал его примеру, а дошёл до знака и на обратном пути нагнал его. Он не стремился победить и шёл спокойно. Лыжи на соревнование мне достала у старшеклассников наша учительница Екатерина Ивановна – родня всё-таки.

Через несколько дней дедушка уехал, пребывая в полной уверенности, что сделал доброе дело, обеспечив внука лыжами. Но лыж я не купил…

Был сбор средств на постройку танков. Каждый ученик должен был внести именно 30 рублей! В наш класс в конце уроков пришли директор школы (женщина) и военрук, который с пятого по седьмой вёл в школе военное дело и физкультуру. Они потребовали, чтобы каждый ученик внёс в ближайшие дни эту сумму. Заносили учеников в список, указывали сумму и просили расписаться. Я довольно скоро согласился, поскольку деньги у меня были, и расписался своей фирменной подписью, придуманной мною ещё классе во втором – из заглавных букв своих инициалов я вывел тогда единый знак. Кто записался, того отпускали домой. Кто не имел средств или упрямился, того задержали. Например, Сашка просидел два часа и согласился внести лишь пять рублей. Домой он пришёл, когда на улице уже стемнело. Так я остался без лыж. А так хотелось после школы вечером покататься с ребятами с горки на лыжах!

Непревзойдённым горнолыжником у нас был Витя Петров. А мне оставалось лишь вздыхать и завидовать. Приходилось кататься на санках, хотя для них я был уже переростком.

Кончилась зима, начальную школу – 4 класса – я закончил вполне прилично по тем временам, хотя заимел в табеле одну «удовлетворительную» отметку по географии. У нас в четвёртом классе уже были выпускные экзамены, и по географии я получил три балла. Всю дорогу до дома я шёл (а может, бежал) и плакал – оплакивал первый в жизни «трояк». Благо, я был один и никто не видел моего горя.

Сашка завершил своё образование четырьмя классами. Учёба у него шла довольно туго. Он перешёл работать во взрослую бригаду пахарей. Я же остался в прежней бригаде, на старой работе. Но лошадки были ещё моложе Зайчика и его компании. Мне дали сразу двух необъезженных лошадок гнедой масти, чтобы я их приручил (объездил). Лошадки были почти жеребятами, очень доверчивые, привыкли ко мне быстро и даже приходили утром сами к нашему дому. Я ездил на них верхом по очереди. Запрягал я их двоих в одну борону, которую они вдвоём и таскали.

* * *

Этим летом 1944 года у нас появился гость. Это был мой двоюродный брат Валентин, сын старшей сестры отца. Высоких худощавый юноша лет пятнадцати-шестнадцати, приблатнённый «Ижевский атаман». Он показывал ребятам в клубе различные фокусы с картами и лентами. А самый запомнившийся мне трюк был с ножом-финкой. Положив на стол левую руку ладонью вниз, он нешироко раздвигал пальцы остриём финки бил по столу между пальцев поочерёдно, каждый раз возвращаясь к большому пальцу. Делал он это настолько быстро, что трудно было уследить за мельканием ножа. Казалось, он вот-вот проткнёт какой-нибудь палец, но ничего не случалось. На то он и «урка». Так и прозвали его наши ребята.

Однажды он решил научить меня плавать. Правда, я об этом не знал. Дело было так. Мы с ним стояли около мельницы на плотине, обсыхая после первого купания. Я был «в чём мать родила», а Валя в трусах. Неожиданно, ни слова не сказав, он схватил меня и бросил в воду, в самое глубокое место, где вода проходила на мельничное колесо. Ширина этого прохода была около шести метров. Мельница не работала, поэтому вода была спокойной. Попав в воду и зная, что здесь глубоко, я начал барахтаться и как-то переплыл на другую сторону водовода. А там меня подхватил Валя. Я не успел по-настоящему испугаться, а инстинкт самосохранения заставил меня барахтаться и плыть. Валя меня успокоил, похвалил, что я хорошо доплыл и предложил ещё раз переплыть это место, объяснив, как нужно работать руками. Я согласился, и в этот раз достиг другой стороны быстрее и более спокойно. Так я перестал бояться глубоких мест и научился держаться на воде и потихоньку плавать.

Родители Валентина жили на станции Балезино. А он, по его словам, мотался между Ижевском и Балезино. Поговаривали, что он «сидел» за какие-то грешки, но недолго. Вскоре он уехал, но появлялся ещё раз зимой. Помню, был в длинном чёрном пальто и чёрной шляпе. Его мать была уроженкой деревни Квака, моей тётей и по совместительству крёстной. Звали её Харитонья. Но я не помню, чтобы она когда-нибудь бывала у нас.

* * *

Лето 1944 года выдалось сухим и жарким. Днём всё население было на работе. Малышня была дома, предоставленная самой себе, и творила, что хотела. Двое мальчишек – братьев четырёх и шести лет – решили из мусора во дворе под навесом развести костёр. Только где они нашли спички? Их тогда «днём с огнём» найти было невозможно. Выходит, родители были запасливыми. Отец их бы на фронте, мать работала в поле. Так или иначе, ребятишки развели костёр, и он разгорелся так, что пошло полыхать всё, что попадалось на его пути. Навес находился между домом и хлевом. Все постройки загорелись. Мальчишки, спасаясь от огня, выбежали на улицу и, плача и крича, побежали вдоль неё. Кто-то начал бить в набат, в нашем случае по рельсу, созывая народ на тушение пожара. Люди бросали работу и бежали в деревню. Кто тушить пожар, а кто спасать своё имущество. Тем временем огонь перекинулся через улицу на дом дедушки Ильи. Попробовали вывезти деревенскую «пожарную машину», но насос оказался неисправным – поршни приржавели к цилиндрам и четыре человека не могли их сдвинуть. А пожарный – сторож Василий – сидел около этой техники, протирая штаны.

Тут меня послали на коне верхом за пожарной машиной в Архангельское. Коня дали хорошего, и я поскакал во весь опор. Но, не доехав до села, увидел, что навстречу скачет тройка коней, запряжённых в специальную телегу, на которой смонтирована пожарная машина. Архангельские пожарные увидели дым и сами бросились на помощь. Я повернул коня и вместе с ними вернулся в деревню, где продолжался страшный переполох. Из нашего дома мама и девочки уже начали выносить имущество на лужайку возле речки за огородом. Я включился в эту работу. Пожар всё полыхал, огонь шёл вдоль деревни. Горело уже полдесятка домов. Хотя до нас было огню далеко, но мы подстраховались и вынесли из дома и амбара всё, что возможно. Мама пошла «на пожар», а мы, дети, остались в огороде около вещей.

Источником воды для тушения пожара были колодцы. Также в середине деревни бил родник с сильным потоком воды, и хотя спуск-подъём к нему был очень крутым, всё равно набирали в бочки воду и возили на лошадях к пожару. Архангельская пожарная бригада из четырёх человек работала без остановки, лишь бы успевали подвозить воду. Старались поливать водой и дома, находящиеся рядом с горящими, чтобы на них не перекинулся огонь.

Рассказывали, что моя мама обошла с иконой в руках вокруг пожарища. И там, где она прошла, огонь периметр не пересёк.

Ветер начал стихать к вечеру, пожар угомонился. Сгорели полностью семь домов с подворьем. Человеческих жертв не было, домашние животные были на пастбище; погибли только куры. Все погорельцы были одной фамилии – Фёдоровы. Семьи три-четыре не успели вынести ничего из имущества, огонь всё уничтожил. Лишь одежда, в которой они были на работе, у них и осталась. Приютили погорельцев ближайшие родственники.

На следующий день большинство жителей, даже некоторые погорельцы, вышли на работу в поле. Никакой помощи от государства лишившиеся крова и имущества люди не увидели. Шла война. Забирали на фронт молодёжь, от крестьян требовали хлеб, мясо, масло, яйца, шерсть и т.д., какая уж тут помощь?

Сгорел дом и моего одноклассника Серафима. Его отец Захар – пожилой мужчина, по возрасту его уже в армию не брали. Кстати, его старший сын Борис, брат Серафима, был ровесником моего отца, и они даже дружили. У меня сохранилась их совместная фотография. Захар Фёдоров был человек несгибаемый, а в колхозе – незаменимый работник. Он трудился на молотилке, и через его руки проходил каждый сноп, колосок и зёрнышко. В свои шестьдесят с лишним лет он стоял у молотилки целыми днями и бесперебойно складывал в её жерло снопы, которые превращались в солому, мякину и зерно. А какая жуткая пыль шла от молотилки во время её работы! Гумно, в котором находилась молотилка, было крытым и плохо проветривалось, и пылью там можно было задохнуться. Захар работал в очках, но без респиратора (о нём мы в то время и не слышали). Когда останавливали молотилку, он выходил из своей «преисподней» с сантиметровым слоем пыли, раздевался и перетряхивал всю одежду. Захар первым начал строить дом. К осени у него уже стоял сруб.