Николай Камбулов - Ракетный гром

• Название: Ракетный гром
• Автор: Николай Камбулов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971

...Новый роман Николая Камбулова «Ракетный гром» является продолжением романа «Разводящий еще не пришел». Он также посвящен современной жизни Советской Армии, ее солдатам и офицерам, во имя мира и безопасности нашей Родины осваивающим грозную боевую технику. Писатель показал, как в армейских условиях растут и воспитываются люди, как успешно решаются ими важнейшие проблемы, стоящие перед нашими Вооруженными Силами.

---

— Не заперты, входите.

На крыльцо поднялся Савушка. Он подошел косолапой походкой, молча сел напротив Водолазова, спросил:

— Не спится?

Савушка поискал что-то в карманах. В руках его Водолазов увидел конверт.

— Мне, что ли? — спросил он и сбросил с плеч плащ-накидку.

— Дед Горбыль захворал, умирает в городской больнице, — наконец заговорил Савушка. — Сто двадцать пять лет прожил Горбылев... Неужели Дроздов его поднимет?

— Тебя-то хворого поднял...

— Я молодой, мне двадцать один год... Меня еще в армию возьмут. Я бы в танкисты пошел. Возьмут, товарищ полковник?

Было уже светло. Водолазов стоял перед Савушкой в нижнем белье. «Полковник», — скривил рот в горькой усмешке. Он быстро оделся, умылся во дворе под краном. Вешая плащ на гвоздик, вбитый на крыльце в почерневший стояк, сказал:

— А что с Горбылевым?

— Шастал по лесу, говорят, отравился какими-то ягодами. Ломает его, как в молотилке. Стонет: «Вот и смерть моя пришла... Сколько было дарено жизнью, столько и отгрохал». Дроздов ему капли, а он требует стакан зверобойки. Посинел весь... А доктору хочется спасти. И чего он, Владимир Иванович, возится с этими стариками? Говорят, доктор каждый год во время своего отпуска в горы поднимается, ищет там стариков и в Москву сообщает, кто сколько лет живет из них... Только пусть он не ходит в горы...

— Это почему же?

— Разобьется... Без проводника разобьется...

— Он науку разрабатывает о долгожительстве людей на земле...

— Все равно пусть не ходит в горы... Разобьется.

По крыше слабо пробарабанил дождик. Водолазов насторожился, сбежал с крыльца. Тощее облачко, подгоняемое ветром, уходило к лесу. Михаил Сергеевич смотрел на него просящим взглядом: остановись, полей наши земли.

Савушка, поняв его мысли, помахал конвертом:

— Михаил Сергеевич, от папани, для вас...

Дмитрич писал:

«Здравствуй-живешь, товарищ председатель колхоза! Пишет вам из заключения Дмитрич, знакомый ваш шабашник, кулак и вор колхозных гусей. Припоминаете? Жизня моя тут идет чисто, в кандалах не хожу, валим лес, плоты гоняем по реке, доски даем государству. Вначале мысля тревожила: заключенный, арестант! Потом рубли пошли — аж чудно: в тюряге платят деньги. Даже тоска по Дарьюшке притупилась — высылаю ей переводы, этим и сшибаю с себя тоску по ней. Однако же хочется вытребовать ее сюда, но начальники не позволяют, говорят: это отбывка, а не Ялта-курорт...

Такова моя жизня, товарищ председатель.

Теперь о деле. Получил от Савушки письмо. Оказывается, все у вас по-прежнему, как и было: Дарьюшка на колхозной ферме, военные палят по-прежнему по мишеням, изничтожают государственную фанеру и доски, вы гоняете «газика» по степи, командуете бригадами. Признаюсь, не думал, не гадал, чтобы вы могли задержаться в нашем колхозе. Меня это аж заинтересовало: пенсия свыше ста рублей в один месяц, а он, этот отставной погониик, тянет груз председателя колхоза! Знать, руки у вас работящие, знать, душа у вас крестьянская, знать, с вами можно иметь дело. И Савушку приучили управлять автомобилем.

Вы просили через Савушку, чтобы я открыл вам секрет Лохматого кургана... Вот оно что! И как это пришло вам в голову. Подумать только, какие мысли могут посетить человека!

Могу коротко, могу длинно написать об этом вопросе. Длинно будет так... Был я мальчишкой, ходил еще без штанов, приютил меня Савва Дикой, бездетный кулак, потому что отец и мать мои умерли с голодухи. Дикой относился ко мне как к родному сыну, даже одевал меня по-барски. Но и мытарил тоже по-господски: я был крепким и сильным, на мои плечи взвалили самые тяжелые работы. Наши поля граничили с полями такого же богатея, как и Савва Дикой, с Басько Кубышкой. На меже был громадный родник, вода из него била. Задумал Савва приспособить этот родник для полива своих земель. Басько Кубышка встал на дыбы, и началась тяжба долгая, на разор. Басько Кубышка не жалел денег. И уже дело клонилось в сторону Кубышки: он позабористей был Дикого.

И вдруг в одну ночь совершилось чудо — на месте родника вырос курган. Спустя недели три или более Савва позвал меня и сказал:

— Я уезжаю в Петроград. Земли свои бросаю.

И уехал. Потом года через два пронесся слух: Савва Дикой скупает земли. Первым за бесценок продал Басько Кубышка. Без воды земли совсем запаршивели, многие участки превратились в пустошь, или, как теперь говорят, в целину... Но тут пронеслась еще одна новость: Савва Дикой по пути в Сибирь перепился в московском кабаке и сиганул из окна четвертого этажа, разбился насмерть...

Курган остался. С годами он оброс растениями, поэтому и зовут его Лохматым курганом...

Это длинно, товарищ председатель. Коротко будет так. Под курганом таится вода. Заложите пудов десять аммоналки и рваните... Мы тут тоже иногда применяем аммоналку, скалы летят в воздух, силища в ней огромная!..»

Письмо заканчивалось тем, чем и начиналось:

«Повторяю: в кандалах я тут не хожу, скоро возвращусь».

Но это уже не интересовало Водолазова, он еще раз перечитал о Лохматом кургане и наконец воскликнул:

— Савелий, поехали!

— Куда, товарищ полковник?

— Скорей, скорей. — Водолазов сбежал по лестнице и, поторапливая Савушку, сел в «газик». — Твой отчим сообщил в письме, где находится клад, — сказал он, когда они выехали на дорогу.

Савушка засмеялся.

— Ты чего, не веришь?

— Не такой папаня, чтобы другим клады раскрывать.

— А вот пишет, клад находится под курганом.

— Лохматым?

— Да, под Лохматым.

— Брехня. Ежели бы он там лежал, папаня давно бы отрыл. Я знаю папаню, за рубль ежа проглотит...

Машину оставили у дороги. Теперь Водолазов по-другому смотрел на курган. Оказывается, Лохматый находился в небольшой низине, как бы в громадной плоской тарелке. Михаил Сергеевич заметил и другое — зеленую полосу, идущую от кургана на север и юг. С маковки это хорошо виделось. Он опустился на колени, прижался ухом к горячей земле, затаив дыхание, прислушался. Ему послышался какой-то шепот. И хотя этот шум не был похож на всплеск воды, он поднял голову и, глядя на Савушку, сказал:

— Тут. — И снова припал к земле. Опять вроде бы шепот. Поднялся и долго смотрел на поля. Ветер волнил рожь, пшеницу, пожелтевшую траву, а ему казалось, что это вода бежит по полям: и там и тут — кругом, утоляя жажду иссушенных земель.

— Что же тут зарыто? — спросил Савушка, когда Водолазов наконец поднялся и начал закуривать.

— Вода... Много воды. Она для нас дороже золота. Взрывчатки бы достать и рвануть...

— У военных попросите.

— Не дадут...

— Дадут... Вам дадут, товарищ полковник...

Водолазов подумал: «А что? Попрошу. Поеду к Петру Михайловичу. Он теперь большой начальник». И с улыбкой Савушке:

— Говоришь, военные помогут?

— А как же! Они тоже хлеб едят.

— Тогда поехали. Но сначала к старому Горбылеву, он, наверное, знает про этот клад.

В больницу попали в полдень. В коридоре их встретил Дроздов. Владимир Иванович сидел за столиком, что-то записывал в большую конторскую книгу. Он сразу узнал Водолазова. Его лохматые брови поплыли на лоб, и он протянул руку:

— Михаил Сергеевич! Давненько я вас не видел...

— Три года, Владимир Иванович, всего три года, — подсказал Водолазов и, заметив на враче куртку с застежкой-«молнией» и множеством карманов, воскликнул: — В запасе или опять в горы собрались?

— Угадали. Нашелся интересный старик, участник турецко-болгарской войны, на Шипке сражался... А как ваше сердечко, валидол принимаете?

— Времени не хватает...

— Ходите?

— Хожу и езжу...

— За рулем? Это полезно, но ходить лучше, в день часа три, очень укрепляет мышцу сердца...

— Помню, помню, в моем кабинете давали совет: «Товарищ полковник, не щадите сердце, иначе оно обленится, одряхлеет». Полагали, что в запасе я буду лежать на диване. Какой там диван! Сразу же всучили портфель председателя колхоза. Теперь я — белка в колесе. Хозяйство не меньше, чем гвардейский артиллерийский полк. — Вспомнив, что он об этом уже как-то рассказывал Дроздову, Водолазов показал на дверь: — Что со стариком?

Глаза Дроздова потускнели, ушли под тенистый навес тяжелых бовей. Горбылев умирал... своей смертью. Он обманул Дроздова: сказал, что отравился дикой ягодой. Анализы разоблачили старика. С этим фактом Дроздов столкнулся впервые: собранная им картотека о долгожителях, та самая картотека, которую он отправил московскому институту, утверждает обратное: все долгожители (а их в его картотеке числится свыше двух тысяч!) умерли от различных болезней.

— Мне надо поговорить с ним, — сказал Водолазов. — Разрешите.

— Сестра! — позвал Дроздов. — Принесите два халата.

Горбылев лежал в отдельной палате. Голова его возвышалась на трех подушках, и он как бы полусидел.

— Еще одного... привели... профессор? — с хрипотцой прошептал старик, поведя стеклянными глазами в сторону Водолазова. — Зачем?.. Ягода там растворилась, в кровь пошла... носом выкачайте кровь... посмотрите. — Тонкие, будто опаленные жаром губы чуть дрогнули в уголках. Усмешка напугала Водолазова, ему стало как-то не по себе, и он, чтобы освободиться от этого чувства, поспешил: