Сергей Марков - Гарсиа Маркес

• Название: Гарсиа Маркес
• Автор: Сергей Марков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03734-2

Габриель Гарсиа Маркес (1927–2014), колумбийский писатель, лауреат Нобелевской премии, названный Сервантесом нашего времени, завоевал необычайную популярность на всех континентах. «Полковнику никто не пишет», «Сто лет одиночества», «Осень Патриарха», «Любовь во время холеры» и другие его произведения вошли в золотой фонд мировой литературы. Сергей Марков, известный журналист-международник, прозаик, которому довелось встречаться с Гарсиа Маркесом, как и с другими вершителями «бума» латиноамериканской литературы, например Хулио Кортасаром, создал наиболее полное на сегодня жизнеописание великого колумбийца на русском языке. Благодаря знакомству с близкими друзьями, соратниками, врагами своего героя С. Маркову удалось по-новому взглянуть на сложные, порой трагические коллизии, связанные с эпохальным расколом мира в XX веке на капиталистический и социалистический и последовавшим расколом среди крупнейших литераторов. Не обошёл он вниманием и многолетнюю, во многом загадочную дружбу Гарсиа Маркеса с известными личностями столетия: Фиделем Кастро, Франсуа Миттераном, Улофом Пальме, другими лидерами государств, а также его связи с СССР и Россией, отношение к диктаторам своего времени, его борьбу с терроризмом, бандитизмом, наркомафией… Но прежде всего эта книга, конечно, о латиноамериканском гении, чьё творчество пронизано страстью, любовью, эротикой, и о его бурной, порой шокирующей, но красивой и до конца фонтанирующей энергией жизни.

знак информационной продукции 16+

---

Маркес не бросал ни пить, ни курить (он бросит курить раз и навсегда много позже). Но новую жизнь начал — засел за книгу своей жизни. Во многом благодаря жене, как потом рассказывал, укреплявшей его в минуты сомнений, когда казалось, что ничего не выйдет.

Из беседы Гарсиа Маркеса с Плинио Мендосой в 1982 году:

«— …Знаю, что ты уже много времени работал над романом „Осень Патриарха“, но прервался, чтобы взяться за „Сто лет одиночества“. Почему?

— Потому, что толком не знал, каким должен быть роман. А „Сто лет одиночества“ действительно был задуман давно, и я не раз уже приступал к нему… И вот однажды по пути в Акапулько, куда мы с Мерседес и мальчишками отправились покупаться и позагорать, на меня будто снизошло озарение. Я вдруг понял, что должен излагать так, как это делала моя бабушка, рассказывая мне разные истории, и начать с того дня, когда дед повёл меня посмотреть на лёд. Я как бы услышал основную мелодию романа.

— И это правда, что ты развернулся на трассе, приехал домой и засел за сочинение романа?

— Именно так и было. На полпути в Акапулько.

(В который раз отметим: фантастика, волшебство сопутствуют Маркесу всю жизнь. Именно в тот день, когда он ехал с Мерседес на мексиканский курорт Акапулько и по дороге в машине „услышал мелодию“ своего главного романа „Сто лет одиночества“, на другой стороне Атлантического океана, в Португалии, родилась песня „Yesterday“ — на курорт Алгарве покупаться и позагорать ехал с подругой тогдашний бас-гитарист, солист группы „The Beatles“ Пол Маккартни и, внезапно услышав свою главную песню, в которой наконец-то мелодия срослась со стихами, развернул машину и улетел в Лондон, чтобы срочно записать песню в студии. Тут уж явно не без сигнала, без вмешательства — может быть, с других планет, выстроившихся на парад, из космоса, а скорее всего, и воли Всевышнего, изредка осеняющего избранных Им, направляющихся с подругами или жёнами к морю покупаться и позагорать. Случайным совпадением такое быть не может. А что касается Маккартни, „Битлз“ — это любимая группа Маркеса. Бах, Бетховен, Брамс, Барток, „Битлз“ — в шутку он говорил друзьям, что слушает только музыкантов на букву „Б“. В творчестве Маркеса и „Битлз“ есть общее — народность, то, что заставляет плакать, смеяться, любить, думать, мечтать сотни миллионов людей.)

— А что же Мерседес? — спрашивал друга Плинио Мендоса.

— Мальчишки, конечно, расстроились, захныкали. А Мерседес… Ты же знаешь Мерседес — она всегда терпеливо сносила мои причуды. Но многажды говорил и повторяю: без Мерседес я бы не написал эту книгу. Я в этом абсолютно убеждён».

Дом на улице Лома, в котором жила семья Маркесов, был большой, каменный, двухэтажный, с садом и просторным гаражом, где поместилось бы и четыре машины. С помощью своего привратника, того самого киллера, вдохновившего на написание сценария «Время умирать», в чуть ли не стометровой гостиной первого этажа Маркес выгородил щитами комнатушку три на два метра с одним окном, которую назвал Пещерой мафии. В комнатушке помещались стол, тахта, этажерка для необходимых в работе книг и электрообогреватель. Мерседес укоряла за то, что он «вечно что-то выдумывает, хотя мог бы и наверху обустроить нормальный кабинет». Но Маркес заверял, что всё хорошо, не сказав, что комнатушка, которую он себе сделал в этом большом престижном доме, — копия каморок, в которых живал у мадам Матильды в Картахене, у мадам Марии в Барранкилье, у мадам Лакруа на мансарде парижского отеля «Фландр».

Ровно в восемь утра, выпив кофе с галетами, он заводил свой белый «опель» и к началу занятий отвозил сыновей в колледж «Уильямс». После этого возвращался, загонял машину в гараж и удалялся в Пещеру мафии. Там он садился за машинку и писал до половины третьего, порой насильно удерживая себя от того, чтобы не встать и не пойти прогуляться или съездить на съёмки.

Он приказывал себе, он заставлял себя (как избавляются от наркозависимости) не перечитывать Фолкнера и Рабле, чтобы не попадать под влияние. Но шкодливая рука сама порой от пишущей машинки тянулась к читаному-перечитаному. Неоднократно Мерседес случайно (в Пещеру мафии она была не вхожа в священные рабочие часы) заставала мужа мечтательно листающим буклеты, пестрящие длинноногими блондинками в бикини, белоснежными яхтами, шикарными отелями (в их престижном районе почтовые ящики были забиты рекламой).

— Я где-то читала, что жена привязывала мужа-писателя к стулу, — говорила Мерседес, когда Габриель приходил по какому-то якобы делу, а на самом деле без всякого дела на кухню, — и не развязывала до тех пор, пока он не вырабатывал дневную норму. Может, и мне так делать?

— А кто установит норму? Иногда я за весь день и абзаца толкового не могу написать!

В три часа обедали. После обеда Маркес гулял с детьми или ложился отдохнуть, но больше тридцати-сорока минут сиесты Мерседес ему не позволяла — снова гнала за машинку. И он работал уже до изнеможения, до восьми — половины девятого, но заканчивать пытался, блюдя завет Хемингуэя, тогда, когда знал, что произойдёт в романе дальше. Вечером приходили друзья — кинорежиссёр Хоми Гарсиа Аскот с женой, Альваро Мутис тоже с женой, писательница Мария Луиса Элио, иногда заезжал, непременное новой пассией-актрисой усталый после съёмок, саркастичный Артуро Рипштейн…

Временами совсем не писалось: положенное время Маркес просто отсиживал за машинкой, вспоминая что-нибудь из детства или юности, мечтая о чём-нибудь таком, что было вполне доступным в холостяцкой жизни, но теперь стало почти нереальным… Ныл зуб мудрости… Беспокоила то ли аллергия, то ли простуда… Слишком шумно за щитами играли дети… Но и когда писалось, долго не оставляло ощущение, что пишется как-то слишком вязко, трудно, а следовательно, пишется не то. Хотелось на пляж в Акапулько или вдруг в Мадрид… Чтобы усидеть за столом, требовалось мужество.

Вот как писатель Юрий Казаков (кстати, того же «древесного кольца», ровесник нашего героя, 1927 года — и в чём-то неожиданно близок по манере письма, особенно с «Полковником», это у обоих, колумбийца и русского, от Хемингуэя) размышлял «О мужестве писателя»: «Писатель должен быть мужественен, думал я, потому что жизнь его тяжела. Когда он один на один с чистым белым листом бумаги, против него решительно всё. Против него миллионы написанных ранее книг — просто страшно подумать! — и мысли о том, зачем же ещё писать, когда про всё это уже было. Против него головная боль и неуверенность в себе в разные дни, и разные люди, которые в эту минуту звонят к нему или приходят, и всякие заботы, хлопоты…»

«Не замахивайся, — вспоминал Маркес уроки деда-полковника, — а замахнулся, так бей что есть силы. Не начинай, а начал — доводи до конца, как бы ни хотелось бросить».

Позже Маркес рассказывал, что, решившись на отречение от суеты, праздности и уныния, засев в Пещере мафии за машинку, он не сочинял, а напряжённо вспоминал, шаг за шагом восстанавливая, «прокручивая» в памяти, точно киноленту, события своей жизни с первых мгновений и отбирал, будто за монтажным столом, главное, нужное сюжету и поэтичное. Он возвращался памятью к дедовской дуэли — или убийству, к «банановой лихорадке», к расстрелам, к «электрифицированному курятнику»… Он называл себя не писателем, а унылым нотариусом (хотя знал, что творит грандиозное).

Седьмого (!) сентября 1965 года во Дворце изящных искусств проходил творческий вечер Карлоса Фуэнтеса, приуроченный к завершению романа «Мечта» (в окончательной редакции — «Смена кожи»). Присутствовал на вечере и Маркес. Заканчивая выступление, Фуэнтес вдруг заявил, что ценит и любит всех своих друзей, но с особым уважением относится к другу, соратнику по кино и замечательному, самобытному писателю Габриелю Гарсиа Маркесу: «Моё истинное восхищение вызывает оригинальный, ни на кого не похожий талант и глубокие познания этого певца старой доброй Аракатаки! И я уверен, что он создаст замечательное произведение!»

Аплодировали Маркесу почти так же, как кинозвезде Рите Маседо, он вынужден был — впервые на такой аудитории — встать и раскланяться. После вечера Мутис пригласил компанию к себе, и вышло так, что к полуночи героем стал не виновник торжества — Фуэнтес, а Маркес, сочиняющий, по слухам, что-то неслыханное. Те, кто уже читал куски из романа, расспрашивали о том, что будет дальше, говорили, что это нарушение законов литературы, но что это, например, зависающий в воздухе священник, напившийся кипящего шоколада, или честный цыган Мелькиадес, — гениально!..

В ноябре автор антологии «Наши» Харсс вновь приехал в Мехико, чтобы задать Маркесу несколько дополнительных вопросов для литературного портрета и узнать, как продвигается работа над романом «Сто лет одиночества», о котором уже много говорят.

«— Схожу с ума от счастья! — отвечал Маркес. — После пяти лет полного бесплодия эта книга бьёт из меня фонтаном, и я не испытываю никаких затруднений с языком!.. Надеюсь, да почти уверен, что закончу роман к весне 1966 года, крайний срок — апрель!..»