Сергей Марков - Гарсиа Маркес

• Название: Гарсиа Маркес
• Автор: Сергей Марков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03734-2

Габриель Гарсиа Маркес (1927–2014), колумбийский писатель, лауреат Нобелевской премии, названный Сервантесом нашего времени, завоевал необычайную популярность на всех континентах. «Полковнику никто не пишет», «Сто лет одиночества», «Осень Патриарха», «Любовь во время холеры» и другие его произведения вошли в золотой фонд мировой литературы. Сергей Марков, известный журналист-международник, прозаик, которому довелось встречаться с Гарсиа Маркесом, как и с другими вершителями «бума» латиноамериканской литературы, например Хулио Кортасаром, создал наиболее полное на сегодня жизнеописание великого колумбийца на русском языке. Благодаря знакомству с близкими друзьями, соратниками, врагами своего героя С. Маркову удалось по-новому взглянуть на сложные, порой трагические коллизии, связанные с эпохальным расколом мира в XX веке на капиталистический и социалистический и последовавшим расколом среди крупнейших литераторов. Не обошёл он вниманием и многолетнюю, во многом загадочную дружбу Гарсиа Маркеса с известными личностями столетия: Фиделем Кастро, Франсуа Миттераном, Улофом Пальме, другими лидерами государств, а также его связи с СССР и Россией, отношение к диктаторам своего времени, его борьбу с терроризмом, бандитизмом, наркомафией… Но прежде всего эта книга, конечно, о латиноамериканском гении, чьё творчество пронизано страстью, любовью, эротикой, и о его бурной, порой шокирующей, но красивой и до конца фонтанирующей энергией жизни.

знак информационной продукции 16+

---

В Рим он приехал во второй половине дня, когда рестораны были закрыты на сиесту. Колумбийский консул порекомендовал молодому журналисту поселиться у своих приятелей в небольшом семейном отеле неподалёку от виллы Боргезе, в котором часто останавливаются колумбийцы. На следующее же утро, за завтраком, наш герой познакомился с Рафаэлем Рибера Сильвой, тенором из Колумбии, который уже шесть лет в Милане, Неаполе и Риме учился у знаменитых итальянских мастеров пения. Они быстро подружились. Рафаэль не только показывал Маркесу Вечный город со всеми нюансами, но и переводил его интервью, в том числе довольно сложные, например, с самим папой римским Пием XII. (В Европу Маркес был направлен главным образом для освещения смерти понтифика.) Папу — благодаря и переводу Рафаэля — Маркес сумел обаять своим остроумием, оригинальностью взглядов, рассказов о жизни в Латинской Америке (как через годы — президентов, премьер-министров многих стран). Папа предложил продолжить диалог, они стали встречаться — и в Ватикане, и в других местах. Маркес написал пять очерков о папе. Вызывая зависть у аккредитованных при Ватикане именитых журналистов, Пий XII приглашал весёлого колумбийца в поездки по стране, рассказывал об истории Церкви, пытался обратить атеиста Габриэлло к Богу.

— А всё-таки, — пытал Маркес, — это правда, что в XIII веке папой римским была женщина, папесса Иоанна, Джиберта, как её называл Боккаччо, и родила от монаха прямо во время торжественной процессии?.. А почему на стене в Ватикане, где выбиты имена римских пап, не значится Иоанн XXIII, в миру Балтазар Косса, бывший пират, лишивший девственности сотни монашек и превративший монастыри в бордели, где устраивались оргии, а награбленные им сокровища легли в основу богатства дома Медичи?..

— Сын мой, — отвечал папа, — на всё воля Божия, но мне бы не хотелось упоминать даже имён антипап. Ты молод и неопытен, чтобы понимать, насколько дьявол силён, хитёр и коварен!.. А ты, судя по вопросам, веришь в потусторонние силы? В приметы? Во всякие эти гороскопы, созвездия? Суеверный?

— Ну, не так чтобы очень… — уклонялся от ответа журналист. — Но вот числа семь и тринадцать, например, мне приносят удачу. Люблю жёлтый цвет, хотя он считается цветом измены и несчастий. Верю снам. Верю предсказанию, что золото и счастье для дома — две вещи несовместные. Что нельзя курить в голом виде, извлекать материальную выгоду из своих физических недостатков, заниматься любовью в носках…

— Ха-ха-ха! Хорошо, что ты откровенен со мной, сын мой! Но не суеверным должно быть, а в Господа Бога нашего верить! Аминь!..

Вместо ожидавшегося развёрнутого некролога по поводу кончины папы римского в «Эль Эспектадор» Маркес послал из Рима очерк «Скандал из-за Вильмы Монтеси» — о загадочном убийстве красавицы, секс-символа середины 1950-х, в котором были замешаны политики. В этом очерке впервые в его творчестве появляется эротический оттенок. Написан очерк великолепно, сюжет и атмосфера захватывают, его можно назвать документальной детективной повестью. Прообразом «Истории убийства, о котором знали заранее» или — в другом переводе — «Хроники объявленной смерти».

— Такое ощущение, Габо, — сказал Рафаэль Рибера Сильва, прочитав «Скандал», — что ты был соучастником убийства, можно было бы тебя и привлечь! Казалось бы, мутная история: некая дочь плотника была убита почти два года назад… И что в этом ты нашёл?

Но история подтвердила «чутьё» Маркеса — убийство Вильмы Монтеси вдохновило Федерико Феллини на создание шедевра «Сладкая жизнь».

На Бьеннале в Венеции, где вблизи видел много всемирных знаменитостей, а затем и в Риме — тогда мировой столице самого массового из искусств — Маркес «заболел» кинематографом. Он просил знакомых помочь ему взять интервью у Витторио Де Сика, сценариста Чезаре Дзаваттини, Джины Лоллобриджиды — но кинозвёзды в Италии были сродни небожителям и недоступны для какого-то колумбийского журналиста.

Габриель «кинематографично», как вспоминал Рафаэль, рассказывал о Праге, о Варшаве, которые посетил летом, — о колоссальной улице Сталина, о районе Стара Прага, где было варшавское еврейское гетто, полностью уничтоженное немцами, о Нове Мисто, где в 1944 году вспыхнуло Варшавское восстание, о красоте полек…

— Они не похожи на наших латиноамериканок или итальянок! — уверял Маркес за бутылкой кьянти. — Одеты бедновато, однообразно. Но сами высокие, светловолосые, белокожие, голубоглазые, длинноногие, полногрудые, гордые… И к иностранцам благосклонны. А однажды в парке на набережной Вислы полубезумный старик попросил угостить сигаретой, сказал, что с войны не курил приличных.

Почти каждый вечер, вспоминал Маркес, отправлялись на прогулки по Риму, предпочитая окрестности парка виллы Боргезе, где работало неисчислимое количество проституток, многие из которых были уже близко знакомы с Рафаэлем. «Иногда одна из них приглашала нас на мороженое. Однажды я не пошёл на прогулку, заснул. Разбудил меня робкий стук в дверь. Полусонный, я открыл её и в темноте коридора увидел образ будто из бредового сна. Передо мной стояла обнажённая девушка, очень красивая. Она только что приняла ванну и вся благоухала; её тело покрывал тальк. „Buona sera, — промолвила она ангельским голоском. — Я — подарок от tenore“». В очерке «Рим весной» Маркес назовёт тот очаровательный подарок «одной из грустных шлюх», как бы провозвестив книгу «Вспоминая моих грустных шлюх», которую напишет через полвека.

По протекции аргентинского кинокритика и сценариста Фернандо Бирри, с которым познакомился в Венеции и к которому было рекомендательное письмо от Альберто Саламея, Маркес поступил на режиссёрские курсы Экспериментального центра кинематографии Италии. Фернандо предложил Габриелю из отеля перебраться к нему на площадь Испании. (Велика роль друзей и покровителей в судьбе Маркеса, просто врождённый талант дружить.) С самого начала в лице Бирри Гарсиа Маркес обрёл ещё одного друга на всю жизнь, который принял в его судьбе живое участие. Фернандо познакомил Габо со своими друзьями с Кубы Томасом Гутьерресом Алеа и Хулио Гарсиа Эспиносой, подарил широкого покроя пальто и берет, как у кубинцев.

Посмотрев неореалистические фильмы, Маркес пришёл к выводу, что своим всемирным успехом итальянское кино обязано не столько игре кинозвёзд и режиссуре, сколько сценариям. Пропуская лекции, он засел в архиве Центра и стал анализировать сценарии — как уже поставленных и завоевавших высшие награды картин, так и непоставленных. Он брал сюжеты своего романа «Дом» и перерабатывал их в сценарном ключе, так, чтобы каждый фрагмент, каждый эпизод был зрелищен, предметен, со своей «изюминкой», а диалоги короткими и выразительными. Постепенно из романа стала выплетаться линия полковника, доживавшего свои дни с женой и бойцовым петухом и тщетно ожидающего пенсию от правительства, но не утратившего достоинства. «Как в кино, я увидел идущего по затопленному солнцем пыльному городку полковника с прямой спиной, с упрямо поднятым подбородком и с цветастым петухом в руках», — вспоминал Маркес.

Он часами бродил по Риму, изучал историю, искусство Возрождения, вникал в тонкости итальянской кухни, вин. Прочитав и перечитав сценарии Пьера Паоло Пазолини, Микеланджело Антониони, Федерико Феллини, многих других, он понял, что его призвание — кинематограф. Околдовал и многое открыл Чезаре Дзаваттини, особенно его «Некоторые мысли о кино». «Я — дитя Дзаваттини, — скажет Маркес. — Он — „машина для придумывания сюжетов“. Они из него так и прут. Дзаваттини заставил нас понять, что чувства важнее, чем интеллектуальные принципы». Обретя с помощью Фернандо Бирри нечто вроде абонемента, Маркес порой смотрел по несколько фильмов в день. Он был потрясён картинами Лукино Висконти «Почтальон всегда звонит дважды», «Земля дрожит», «Самая красивая», «Мы, женщины», «Семья Малаволья», снятый в сицилийском рыбачьем посёлке с участием непрофессиональных исполнителей, говорящих на местном диалекте; именно в этом духе он, Габриель, и хотел бы работать! Упивался картинами Роберто Росселлини «Рим — открытый город», «Машина, убивающая плохих», «Где свобода?». Восторгался и пересматривал снова и снова сразу ставшие классикой картины Витторио Де Сика «Маддалена, ноль за поведение», «Шуша», «Похитители велосипедов». С первого взгляда влюбился в поэтические картины Феллини «Под небом Сицилии», «Дорога» с Джульеттой Мазиной. Был взбудоражен и вдохновлён документальными картинами Антониони «Дом уродов», «Суеверие», «Семь тростей, один костюм» — всё о трагическом, неизбывном одиночестве человека.

Благодаря итальянскому кинематографу Маркес всерьёз задумался о возможностях искусства. Висит в зале простыня, называемая экраном. Зал заполняется. Гаснет свет. На простыне появляются какие-то люди, начинают что-то говорить, есть, пить, бегать друг за другом, падать, целоваться, а сидящие в зале то замирают, то смеются, то плачут, то вскакивают и аплодируют, счастливые, то орут и свистят… Но появляется слово «Конец», зажигается свет — и вновь висит на стене обыкновенная белая простыня. И ещё благодаря итальянскому кино он по-настоящему, как бы через художественную призму, взглянул на одиночество. В разговоре с Фернандо Бирри тогда, осенью 1955 года, он впервые употребил эти два слова — «вековое одиночество» или «сто лет одиночества».