Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)

• Название: Бульвар под ливнем (Музыканты)
• Автор: Михаил Коршунов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1972
• ISBN: X-XXXX-XXXX-X

Автор прослеживает в романе судьбы юных музыкантов, начиная от музыкальной школы и кончая Консерваторией. Не сразу и не просто складываются творческие успехи героев — скрипачей Андрея Косарева, Лади Брагина и органистки Оли Гончаровой. Их воля, убежденность в призвании подвергаются серьезным испытаниям.

В мир, описанный в романе, широко входит жизнь современной молодежи: школьников, студентов, рабочих, и город, в котором они живут и который любят, — Москва.

---

Павлик плотно прикрыл дверь.

— Мне нужна… — начал Павлик.

— Струна, — сказал кладовщик.

— Скрипка. Чтобы вы ее сделали.

Павлик обошел кладовщика и показал на кучу старых скрипок.

— Из этих одну можете сделать?

— Не пойму я что-то тебя, — подозрительно сказал кладовщик. — Скрипки списаны и ни на что не пригодны.

— Только вы можете нам помочь.

Кладовщик продолжал подозрительно смотреть на Павлика.

— Скрипач погибает, вы это понимаете? — вдруг закричал Павлик.

— Вот-вот. Опять за свое!

— Хотите, кровью распишусь?

— Чьей кровью?

— Своей.

— Это зачем еще?

— Клятву дам, что скрипач погибает.

Павлик взял со стола кладовщика обыкновенную ручку с обыкновенным пером.

— Положи ручку, — сказал кладовщик неуверенно. — Давай это… без крови.

— А вы «быть или не быть» знаете? Гамлета, принца датского, знаете? — не успокаивался Павлик.

— Ладно, — вдруг сдался кладовщик. — Гамлета знаю и всю его семью.

— А Косарева Андрея вы знаете?

И Павлик рассказал кладовщику все об Андрее и его скрипке. Он очень волновался, потому что хотел, чтобы кладовщик понял, как все это серьезно, как все это по-настоящему серьезно. И надо помочь Андрею, и одна девочка придумала, как помочь. Он ей рассказал про склад инструментов, а она придумала. Рита Плетнева ее зовут. Она из другой школы пришла к ним специально, чтобы поговорить об Андрее. Павлик может ее позвать. Она сейчас здесь. Она ждет Киру Викторовну.

— Иди занимайся, — сказал кладовщик и пошел к горе скрипок.

Он долго стоял и молчал, разглядывая скрипки. Молчал и Павлик. Он хотел понять, о чем думал кладовщик.

— Попытаюсь, — тихо сказал кладовщик.

Павлик вышел со склада. Отыскал Риту. Она читала стенгазету «Мажоринки».

— Все о’кей, — сказал Павлик. Ему хотелось, чтобы Рита окончательно поверила в его силы и возможности и что в школе он не второстепенная личность.

Рита засмеялась, может быть, «о’кею», а может быть, чему-то в стенгазете «Мажоринки». Павлик не понял.

А через час у кладовщика сидели Кира Викторовна и Всеволод Николаевич.

— Если что-нибудь нужно, вы предупредите, — сказал Всеволод Николаевич кладовщику. — Клей, инструмент.

— Я могу попросить в мастерской Большого театра, — сказала Кира Викторовна.

Кладовщик молча разбирал старые скрипки. Он был очень серьезен. Перед ним на столе лежали головки, шейки, деки, струнодержатели. Он тихонько пощелкивал по деревянным частям, подносил их к близоруким глазам, к уху, слушал. Он слушал свое прошлое, он вспоминал его. И сейчас он не списывал инструмент, а возрождал его. И возрождал себя. Из прошлого.

— Вы не беспокойтесь, — сказал кладовщик. — Лак я достану сам, почти кремонский. Я знаю, где его можно найти. Там меня еще помнят. Грунт хороший достану.

— Может, не надо такой грунт и лак? — сказала Кира Викторовна.

— Да, — сказал директор. — Скрипка не должна быть в богатой одежде. Ни в коем случае. — Всеволод Николаевич сам начал простукивать разложенные на столе части. — Все, как есть здесь, все таким пусть и останется. Вы понимаете?

— Будут видны швы. Склейки.

— Пусть будут видны.

— Но получится инструмент, на котором пилила вся школа…

— Вот именно.

— Они обижаются, когда им говоришь об этом. Который кричал из них больше всех, он мне и заказ сделал. А теперь еще инструмент такого вида я ему дам… Позвольте сделать скрипку. Я видел скрипки самого Чернова, работал когда-то у Витачека. Вы же знаете. — Кладовщик полез в карман пиджака, достал потемневшую по краям от пальцев записную книжку и вынул из нее листок, похожий на обертку от лезвия безопасной бритвы. — Этикет Чернова. Храню.

Это был фирменный знак, который мастера клеили внутри сделанных ими инструментов. Кладовщик убрал бумажку в записную книжку.

Директор взглянул на Киру Викторовну. Кира Викторовна не знала, что сказать. Кладовщик, сутулый, близорукий, с длинными нескладными руками, стоял перед ними и был похож на тех певцов-иллюстраторов, которые приходят в школу и поют, помогают ребятам в занятиях по классу аккомпанемента.

Кира Викторовна никогда не могла спокойно смотреть на этих бывших певцов и певиц. Они пели с трудом, и у них было такое неподдельное волнение, такое желание не уходить от рояля, чтобы не сидеть с клубками шерсти или с книгой «Рыболов-спортсмен» в коридоре, в ожидании, когда они снова понадобятся, что Кира Викторовна старалась никогда не видеть их глаз, их неуверенных улыбок. Они работали на будущее, а сами были из далекого и часто неудавшегося прошлого. И теперь они надеялись на чужое будущее. И это было их жизнью.

Когда Кира Викторовна и Всеволод Николаевич уходили от кладовщика, он стоял над разложенными частями скрипок. Он надеялся на чужое будущее, и это стало жизнью для него, хотя бы на эти дни.

…«Что же такое музыка в судьбе человека? — думала Рита. — Или судьба человека в музыке? Разве только тщеславие, популярность, экран телевизора, эстрада? Внимание людей, которые тебя слушают и которыми ты в данный момент владеешь, если ты, конечно, настоящий талантливый музыкант? Но можно ли этим заниматься, планируя успех, славу? Потому что можно добиваться всего, только надо очень захотеть. Андрей, он что — захотел славы в музыке?» Рита никогда не давала ему возможности поговорить с ней серьезно, да и сама не думала об этом серьезно. Как сейчас. И это сделал Андрей, теперь, своим поступком. Подобный поступок нельзя запланировать; Андрей его совершил в определенную минуту, потому что многое совершается именно в данную минуту, и настоящего и лживого. Может быть, Андрей совершил что-то настоящее, хотя и очень тяжелое для себя? И для других тоже? Но прежде всего — для себя. Может быть, музыка в нем тоже была не настоящая, а лживая, запланированная? И теперь он от нее освободился, и ему стало легко, ну, не стало еще легко, а станет легче? А Рита пытается вернуть его к тому, от чего он уже отказался?

Рита стояла за столиком в кондитерской, ела пирожное. Она зашла в кондитерскую погреться, потом купила пирожное, потому что хотелось еще и подумать. Просто стоять и думать — глупый вид. А так, ешь пирожное и думаешь. И согреваешься заодно. Пирожное вкусное, черное, с орехами, думать приятно. О’кей. Ну надо же, этот Дед их! Потешная личность. Волосы гладко расчесаны на пробор, лицо важное, и держит себя серьезно, надувается изо всех сил.

Рита застегнула пальто и вышла на улицу.

Она энергично вмешалась в судьбу человека, и это уже не шутка, за это надо отвечать. Музыка или не музыка, какая разница, важно, что решается судьба, как бы заново все. И чего ей больше всех надо. Есть там эта самая девочка, органистка. Ясное дело, влюблена. Клавиши давит и не может от них оторваться, побеспокоиться, узнать, где Андрей, что с ним. А то вот надо приходить из другой школы и устраивать все эти дела. Нет, что-то она опять не так и не о том. Ей, конечно, льстило, что Андрей ею «интересуется», — это так Наташа говорит. Уж не влюблена ли Рита сама в Андрея? Ну это… не интересуется ли она сама им? Интересуется, это, пожалуй, все-таки не то слово. И неважно сейчас, какое слово тут должно быть, важны действия. А она всегда действовала, она не из тех, кто считает до десяти, а потом открывает глаза.

Рита неожиданно остановилась посредине тротуара. Медленно отошла в сторону. Парень с плетеной сумкой, в которой у него лежали пакеты с молоком, едва не наскочил на нее. Взглянул на Риту:

— Ты заболела?

— Нет, — ответила Рита одними губами, пытаясь сохранить спокойное, ровное дыхание, чтобы побороть эту всегда стремительно возникающую в груди боль. — Ничего. Со мной бывает.

— Что бывает? — Парень опустил на тротуар сумку с пакетами молока. — Грипп перенесла на ногах, что ли?

Рита прислонилась к дереву. Расстегнула верхнюю пуговицу на пальто, раздвинула на груди шарф. Парень остался стоять около нее.

— А ты зачем столько молока пьешь? — спросила Рита.

— Хочу и пью, — ответил парень. — Кому какое дело.

— Купил бы уж лучше корову.

Парень обиделся и ушел.

Рита еще немного постояла. Поправила шарф, застегнула пальто. Вначале пошла медленно, потом быстрее, а потом уже пошла так, как всегда. Как будто ничего с ней и не было.

Глава четырнадцатая

В учительской собралось заседание педагогического совета — обсуждались итоги прошедшего концерта. Висели мишени, только новые, с новыми пробоинами. Висели новые объявления: «Настольный теннис», «Пианисты — квартеты». Висели продуктовые записки Аллы Романовны. Текст их не изменился.

— Я полагаю, — сказал Всеволод Николаевич, — что в общем и целом мы справились с поставленной задачей. Школа продемонстрировала определенный уровень исполнительской культуры, возможности учеников, их техническую оснащенность, зрелость.