Шерли Грау - Кондор улетает

• Название: Кондор улетает
• Автор: Шерли Грау
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1974

Автор книги обращается к важнейшим проблемам жизни американского общества и среди них — к негритянской, которая на Юге звучит особенно остро.

В центре повествования — история трех поколений семьи новоорлеанского миллионера Томаса Генри Оливера, прошедшего пресловутый «американский» путь от нищеты к богатству. На сей раз это путь от вора-карманника до контрабандиста, от хозяина казино и публичного дома до владельца нефтяных промыслов, банков, обширных земельных участков и т. д.

События и характеры даются автором в оценке негра-дворецкого Стэнли, который противопоставлен в книге белым богачам — хозяевам Америки. В конце концов Стэнли покидает дом своего господина, не желая иметь ничего общего с миром наживы и алчности, где достоинство человека определяется только деньгами.

---

— Я не знал, — сказал Оливер.

Острые карие глазки Манцини оглядели его с головы до ног.

— Я уже видел ребят вроде тебя. Как сколотите немного деньжат, так норовите открыть свое заведение.

Оливер покачал головой и стал протирать бокалы. Джулия требовала, чтобы бокалы блестели. Манцини продолжал:

— Когда решишь, зайди, потолкуем. Может быть, я смогу тебе помочь.

— Может быть, — сказал Оливер.

— Зеленное дело я бы поручил жене и сыну, а себе нашел бы что-нибудь подоходнее.

— Есть всякие трудности.

— Не так уж и много. А джентльмен, который сидит наверху, — мой родственник.

В конце концов Оливер написал матери и попросил продать одну ферму. А через полгода в компании с Манцини уже открыл собственное заведение. Не в Сторивиле, где конкуренция была ожесточенной и полицейские брали много, а на Конти-стрит, которая считалась скромным городским предместьем. Заведение было тихое, респектабельное и очень доходное.

Оливер выполнял обязанности бармена и швейцара — вышибалы, говорили люди. Манцини занимался девицами, мадам и полицией.

— Ты еще молод, — объяснил он Оливеру. — И выглядишь молодо. А потому я возьму на себя те дела, которые можно уладить с помощью денег, добрым словом, шуточкой или шлепком по заду. Ведь девки, как терьеры, без конца тявкают. Значит, этим занимаюсь я. А тебе остается бар и все ночные часы — все, с чем может справиться молодой мужчина, все, что требует силы, трезвой головы и крепкого кулака. И мы будем хорошими партнерами.

Так и вышло. Оливер регулярно проверял его, но ни разу не поймал на обмане. Манцини тоже следил за ним, осторожно, почтительно, въедливо. И у обоих не было причин для недовольства.

На свои первые доходы Оливер купил там же, на Конти-стрит, два небольших дома и сдал их респектабельным семейным людям.

— Откуда у тебя столько денег? — вздыхал Манцини. — Моя жена вздумала свозить свою бабушку в Лурд, хотя старуха наверняка не выдержит дороги. Они ждут чуда, а я должен за это платить.

— У меня нет никаких расходов, — сказал Оливер.

Он жил все в том же доме на Мюзик-стрит и аккуратно каждый понедельник отдавал хозяйке все ту же квартирную плату. Его хозяйка, мать шестерых детей (от лихорадки умер седьмой), говорила, что ей его бог послал. Такой тихий жилец, такой работящий, приходит домой рано утром, а под вечер уходит. Он говорил отрывисто, как янки, но всегда негромко и вежливо. Он не пил, не водил к себе женщин и даже, кажется, не был знаком ни с кем из соседей. Она давно хотела спросить, где он работает, но почему-то все не спрашивала. По возрасту он годился ей в сыновья, но в нем было что-то такое, что мешало задавать вопросы.

Должно быть, она меня побаивается, думал Оливер. Чем-то я нагоняю на нее страх. Я не ворчу, не ругаюсь, но, наверно, выгляжу очень внушительно.

Он взял зеркальце для бритья и стал изучать свое лицо: тяжелый подбородок, светлые усы, близко по саженные глаза. Как будто ничего особенного.

И все же, подумал Оливер, глядя в окно на пыльную Мюзик-стрит, хорошо, когда тебя не донимают бесконечными вопросами. В конце концов, неважно почему — важен результат.

В эти первые годы в Новом Орлеане, когда пришел конец его долгим странствиям и постоянной смене впечатлений, у него появилась возможность поразмыслить о Томасе Генри Оливере. Каждое утро, перед тем как заснуть, Он обдумывал свое будущее — отвлеченно и подробно. Он заранее наметил, что ему следует сделать в том или ином году как в деловом, так и в личном плане. Он все расписал по срокам и отступать от них был не намерен.

А пока он усердно трудился. Каждую неделю он приходил получить плату за свои два домика и внимательно их осматривал — один вид его массивной фигуры побуждал жильцов к аккуратности и опрятности. Он подумывал о покупке небольшого ресторана с баром. Ресторан этот был рядом, за углом. Все вполне законно, без девиц. Он легко бы справился. Но цена была высокой… Он отложил окончательное решение.

Манцини приходил каждый день в семь утра и оставался до пяти, до прихода Оливера. Они вместе проверяли счета и выручку, и после короткого разговора Манцини уходил домой, а Оливер проводил там вечер и ночь. Все шло гладко — лишь изредка между девицами вспыхивала ссора или приходилось тихо выпроводить пьяного клиента. Ночи были заполнены пьяным смехом мужчин, металлическим звоном женских голосов и неумолчными, нескончаемыми звуками рояля, на котором барабанил старичок-негр по имени Джозеф.

Оливер ненавидел эти джазовые мелодии. Он не различал их — одна и та же дробь высоких нот и басового аккомпанемента. Как-то в начале дождливого вечера, когда в заведении не было посетителей, он попросил Джозефа сыграть что-нибудь другое. И Джозеф сыграл тихий и нежный «Спинет из красного дерева», а потом «Хуаниту». За все годы, которые Оливер провел на Конти-стрит, он не услышал больше ни одной знакомой мелодии.

Утром он отправлялся домой и шел пешком две мили. Летом было уже светло, на улицах сновали люди, торговцы выкрикивали свой товар с козел высоких фургонов. Зимой небо было еще черным, дома стояли по-ночному запертые, окутанные мраком улицы дышали холодом. Он обгонял лишь редких старух, которые семенили к ранней мессе, укутавшись в черные мантильи и шали. Оливер глубоко вдыхал пропахший торфом воздух и шагал все быстрее, чувствуя, как легкий ветер щекочет ему щеки, словно перышком. Он столько часов расхаживал по комнатам, гостиным и коридорам, что ему требовалось прогнать их духоту из своих мышц.

И все это время он обходился без женщин. Он был хозяином дома терпимости, но спать с проститутками не хотел. С него хватит. Та, в Баие, была последней. Его девицы заигрывали с ним, а одна — Джульетта — была очень хорошенькой, но Оливер не обращал на нее внимания.

В конце концов он решил, что ему требуется женщина. Он присмотрел ее несколько недель назад. Она подметала крыльцо маленькой пекарни на площади Лепаж. Подходит, думал он. Вполне подходит.

На следующее утро он зашел в пекарню. Хлеб еще не готов. Может быть, он подождет? Она, не поднимая головы, тщательно протирала мыльной тряпкой полки и ящики.

— Я каждое утро вижу, как вы подметаете крыльцо, — сказал он, словно это давало ему на нее какие-то права.

Она посмотрела на него:

— А я каждое утро вижу, как вы проходите мимо.

Не красавица, подумал он. Очень уж худое лицо.

Но в этом платье в черно-белую полоску и большом белом фартуке она выглядела скромной и милой. Да, она ему подходит.

Ее звали Эдна. Она жила с родителями в доме позади пекарни. И она приходила к Оливеру в тенистый сквер на другой стороне улицы, стоило ему позвать.

Но звал он ее не часто, да она как будто этого и не ждала. Угловатая, тощая, она мало походила на женщину, и с него было достаточно нескольких минут у темных дубов в сквере. Именно этого он и хотел. Ему приходилось иногда давать поблажку своему телу, но ж зато потом оно во всем подчинялось его воле.

Морской загар сошел с его кожи. Она стала желтоватой, потом бело-розовой. Он редко высыпался, его глаза опухли, под ними лежали темные круги. В рабочие часы он пил пиво — кружку за кружкой, чтобы снять усталость. Он разжирел — живот начал выпирать из-под подтяжек, воротнички не застегивались.

Манцини заметил это.

— Отдохнул бы ты денек, — сказал он. — Съезди на озеро или еще куда-нибудь. Сейчас все ездят в Абита-Спрингс. Не хочешь?

Оливер покачал головой.

— Я не собираюсь тратить деньги на воздух.

— Нет, ты завтра же устрой себе передышку, — настаивал Манцини. — А то схватишь чахотку — что тогда будет с нашим заведением? Закрывать придется.

И Оливер согласился отдохнуть два дня. Первые сутки он спал почти беспробудно — вставал только для того, чтобы сходить к помойному ведру. Наверно, он проспал бы и вторые, если бы хозяйка не принялась стучать в дверь.

— Я уж думала, вы умерли.

Его часы остановились.

— Который час? — крикнул он.

— Половина одиннадцатого.

Оливер побрился и оделся. Казалось странным, что ему нечего делать. Он медленно побрел по городу и попал на большой оптовый базар, где некоторое время кружил в лабиринте повозок, мулов, корзин и мешков. Поглядев на горы рыбы и креветок, он решил, что это была пятница. Он зашел в пивную; кругом все говорили по-итальянски, и его голос прозвучал странно. Невысокий брюнет потряс ему руку и предложил выпить по кружке. Сайя — Оливер помнил только его фамилию — поставлял спиртные напитки на Конти-стрит и почти всегда привозил их сам. Оливер выпил с ним, послушал базарные новости, пожал руки другим знакомым.

Час спустя он ушел и направился к докам. По дороге остановился, чтобы взглянуть на прибитое к столбу траурное объявление. Тридцать семь лет. Не успел пожить, бедняга, подумал Оливер.