Хеммонд Иннес - Воздушная тревога

• Название: Воздушная тревога
• Автор: Хеммонд Иннес
• Издательство: Казахстан
• Жанр: О войне
• Год: 1989
• ISBN: 5-615-00442

---

За утро лишь дважды объявляли тревогу. Марион не появлялась, и после ленча я сам отправился на плац в надежде встретить какую-нибудь знакомую девушку из ЖВС, чтобы узнать от нее, что случилось с Марион. После немецкого налета приказ безвылазно сидеть на позиции утратил для меня значение, и я знал, что Лэнгдон не станет особенно возражать против моей отлучки.

Но мне не повезло, знакомых девушек я не встретил. На территории жилого городка копошились рабочие, разбиравшие руины и грузившие обломки на машины. Я невольно подумал о том, что если каждая база, подвергнувшаяся нападению, вынуждена прибегать к услугам гражданских рабочих для наведения порядка, значит, на всех аэродромах должно быть полным-полно шпионов. Для меня это казалось естественным, и я чувствовал себя очень неважно, возращаясь на позицию.

И тут сердце мое ушло в пятки от страха. Может, это была случайность, не знаю: на аэродроме прежде такое бывало. Но теперь, когда это произошло со мной, когда я чуть не отправился на тот свет, случайность приобрела совсем другой смысл и значение.

Я проходил мимо ближайшего к позиции капонира, ярдах в двухстах от орудия. Там стояли «харрикейны», я заметил это потому, что обратил внимание на сильно потрепанный хвост одного из них. Достав из портсигара сигарету, я резко остановился, чтобы прикурить, и тут же раздался треск пулемета. Мимо меня пронеслась очередь трассирующих пуль, пронеслась так близко, что стоило мне протянуть руку, и ее оторвало бы напрочь.

Стрельба оборвалась так же внезапно, как и началась. Я ошалело огляделся по сторонам. Способность соображать вернулась ко мне лишь после того, как горящая спичка обожгла мне пальцы. Отшвырнув ее, я метнул взгляд в сторону капонира. Там ничего не изменилось: по-прежнему стояли два «харрикейна», почти касаясь друг дружки кончиками крыльев, по-прежнему дрожал над гудроном раскаленный воздух. Никакого движения я не заметил, а ведь эта очередь трассирующими пулями раздалась именно с капонира.

Вот когда меня прошиб холодный пот… Не остановись я так резко, чтобы зажечь сигарету, лежал бы сейчас посреди дороги, изрешеченный пулями!

Мною овладело неистовое желание бежать. Каждую секунду пулемет мог заговорить снова, а я теперь был неподвижной мишенью. Я насильно заставил себя подойти к капониру. Там никого не было, как не было никого и в обеих машинах. Это меня озадачило: обычно пулеметы не стреляют сами по себе, какая бы ни стояла жара.

У выхода в задней части капонира появился вдруг дежурный, протирая со сна глаза.

— Мне послышался какой-то шум, — сказал он.

Я рассказал ему, что произошло, и он осторожно осмотрел носки крыла ближайшей к нему машины.

— Ну вот, — сказал он и показал мне почерневшую амбразуру одного из пулеметов. — Не могу, правда, понять, почему он выстрелил. Тут сейчас никого, кроме меня, нет, все пулеметы стояли на предохранителях.

Почему он выстрелил, я так и не узнал, но я нисколько не сомневался в том, что очередь раздалась не случайно и что она должна была прикончить меня.

Когда я вернулся на позицию, меня всего трясло.

— Что это с тобой? — спросил Четвуд. — Встретил привидение?

— Н-нет. А что?

— Господи, да скажите ему, кто-нибудь! — воскликнул Мики.

— Ты бледен, как полотно, — сообщил Кэн.

Я рассказал им, что произошло.

— Надо подать рапорт, браток, — сказал Мики. — Это все из-за халатности. В мае то же самое случилось с одним парнем по фамилии Теннисон. Пули просвистели буквально рядом с ним.

— Эге, — подал голос Худ, — наш Джонс снова ожил.

Утром Мики сидел на своем посту у орудия, но все время угрюмо молчал, что было совсем на него не похоже.

— Я не потерплю выльгарности ни от тебя, ни от кого другого, — заявил Мики, который терпеть не мог, когда его называли по фамилии.

— Да, выльгарности! — вскричал его партнер Фуллер, и все захохотали.

— К орудию!

Когда мы выбежали из барака, эскадрилья «Тигр», уже по меньшей мере минут пять гонявшая двигатели на полных оборотах, потянулась от капониров к взлетной полосе.

На этот раз мы сидели у пушки почти два часа. Над Мейдстоном дрались истребители, и мы видели этот бой, но в нашу сторону ни один самолет не пошел. Эскадрилья «Ласточкин хвост» поднялась вслед за «Тиграми», и я мельком увидел Джона Найтингейла, когда тот пронесся мимо в своей маленькой зеленой спортивной машине. Я с тревогой подумал, не забыл ли он о картах. Сегодня он взлетал уже в третий раз, вряд ли у него нашлось время и силы на поиски каких-то там карт для явно спятившего артиллериста.

Но этот вопрос недолго волновал меня, потому что вскоре вернулся страх и вытравил из моей головы все остальные мысли. Предварительного оповещения о налете не было. Телефонную линию, связывающую наш окоп с капониром к северу от нас, чинили трое рабочих, и спустя какое-то время я вдруг заметил, что один из них — низкорослый человечек с резкими чертами лица, в очках в стальной оправе — то и дело прерывает работу, чтобы поглазеть на нас. Сперва я просто спросил себя, что в нас такого уж интересного, потом принялся следить за рабочим специально, карауля момент, когда очкарик поднимет глаза. По-моему, однажды наши взгляды встретились, хотя расстояние было слишком большим, чтобы утверждать это наверняка. Только после этого он больше не смотрел в нашу сторону, причем, похоже, сознательно заставлял себя не делать этого. И вот тогда-то я по-настоящему встревожился. Я попытался убедить себя, что из-за событий последних дней у меня поистрепались нервы и что надо просто хорошенько выспаться. Но толку от этого не было. Да и как я мог найти доводы, способные развеять это чувство тревоги, столь похожее на ощущение, испытанное накануне ночью в карауле, когда я подскакивал, заслышав какой-нибудь безобидный звук, которого прежде и не заметил бы? Слишком ярки были воспоминания о резком толчке в шею, когда в мою каску угодила пуля, и о трассирующей очереди, чудом миновавшей меня час тому назад.

Когда исправленный «танной» передал сигнал предварительного оповещения, трое рабочих собрали свой инструмент и быстро зашагали по гудрону мимо нашего окопа, направляясь в убежище. Я пристально посмотрел на очкарика, когда он поравнялся со мной. У него были выцветшие, слишком близко поставленные глаза и тонкий нос, весь его облик показался мне каким-то таинственным. Очкарик ни разу не взглянул в нашу сторону, не заговорил с приятелями. Я обратил внимание на его мягкую пружинистую походку.

Я попытался позабыть о нем, и на какое-то время, пока наблюдал за воздушной схваткой к юго-востоку от нас, мне это удалось.

Затем вдруг я снова увидел его — он стоял у капонира, между нами и лагерем, у того самого капонира, с которого меня чуть не убили. Не знаю, почему, но у меня душа ушла в пятки, когда я его там увидел.

Я с опаской огляделся, пытаясь прикинуть, с какой точки сподручнее всего было бы пустить в наш окоп пулю. Ждать удара свинцового комочка, который может последовать каждую секунду и в любом месте, не ахти как сладко. Несмотря на жару, меня знобило, а ладони были потными от страха.

Воздушной тревоге, казалось, не будет конца. Мы следили за нашими истребителями, заходившими один за другим на посадку, и жадно смотрели в бинокль, сорваны ли брезентовые заслонки пулеметных портов — верный знак того, что самолеты побывали в драке.

На пару минут забежал поболтать знакомец Лэнгдона, офицер-летчик. Он участвовал в воздушном бою над Мейдстоном и сбил два «мессершмитта-109». Офицер рассказал, что видел, как Найтингейл выпрыгнул с парашютом из горящей машины, предварительно бросив ее в пике на таран немецкого истребителя. Больше всего меня расстроило известие о том, что мишенью налета на сей раз стал аэродром Крейтон и что утром нападению подверглись еще две базы. Все это прекрасно укладывалось в мои представления о плане немцев.

Именно тогда я впервые подумал о необходимости выбраться из Торби.

Интересно, так ли уж много в мире людей, испытавших в своей жизни настоящий страх? Чувство жуткое. Я замерзал и в то же время обливался потом, ощущал противную слабость в коленях и не смел посмотреть в лицо ребятам, чтобы они не увидели того, что отражается в моих глазах. Я утратил всякую веру в собственные силы; ощущение, что мы сидим в Торби, будто в клетке, обострилось как никогда. Мне была видна загородка из колючей проволоки посредине холма между нашим бараком и рощицей в низине; она, казалось, отмечает, будто ниточкой, границу между смертью и жизнью. И я знал, что не буду в безопасности, пока не окажусь по другую ее сторону. Ведь на мою шкуру покушались уже дважды, и жив я только по воле случая. В следующий, третий раз, может не повезти. Из Торби надо бежать. Непременно. Бежать, бежать, бежать, — это слово барабанной дробью билось в моем перепуганном мозгу до тех пор, пока я не почувствовал, как в ушах пульсирует кровь…