Юрий Либединский - Зарево

• Название: Зарево
• Автор: Юрий Либединский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Крупный роман советского писателя Юрия Либединского «Зарево» посвящен революционному движению на Кавказе в 1913–1914 гг.

---

Но я также имею дело с солдатами, и ранеными и здоровыми, с офицерами, кадровыми и пришедшими из запаса, с военными врачами и санитарами — и утверждаю, что при наличии известных элементов одичания происходит также пробуждение от умственной спячки, в которую было погружено человечество».

Людмила написала, но потом подумала о цензоре и зачеркнула. Ей хотелось написать о том, что она не считает дело революции проигранным. Ей хотелось бы описать, как во время войны она встретилась с бакинцами — друзьями Константина: со сдержанным и немногоречивым Буниатом, острым на язык Ванечкой. В Баку ей удалось прослушать разящую, гневную, направленную против социалистов, изменивших знамени Интернационала, речь Степана Шаумяна. Нет, он не считал дело социализма проигранным! Наоборот, он доказывал, что война неминуемо породит революцию, что вооружение народов приведет к победе революции.

А как эти друзья Константина хорошо встретили ее, как внимательно с ней обошлись, когда она, плача, рассказывала им о гибели Константина.

Но разве обо всем этом можно написать в письме, которое пройдет через руки цензоров?

Людмила вздохнула и продолжала писать…

«Теперь о теории минутных наслаждений. Я, конечно, не знаю человека, которого ты называешь своим возлюбленным, но понимаю, почему ты, дочь Якова Замятина, офицера, отказавшегося стрелять в рабочих, с такой горечью пишешь о нем. Ты не можешь смириться с мордобоем, которым занимается твой муж…»

«Что только я пишу? — подумала Людмила. — Ну да ладно, черт с ним, с цензором».

«Так думаю я, зная тебя…»

Она писала и прислушивалась — в доме неподалеку сквозь раскрытое окно слышно было попискивание телефона. С досадой оторвавшись от письма, Людмила сунула его в карман халата, широким шагом прошла в канцелярию и взяла трубку телефона.

— Слушает врач Гедеминова, — сказала она.

— Очень удачно, Людмила Евгеньевна. — Она узнала пришепетывающий голос главного врача армии. — Вы-то мне и нужны. Через час заеду за вами, и мы проследуем на фронт, есть случай, подозрительный на пестис. Вы поняли меня?

— Я все поняла и буду готова, — ответила Людмила.

2

Темиркан взял трубку телефона и, как это требовалось особой инструкцией, известил главного врача армии о том, что среди пленных обнаружен подозрительный по чуме случай. Но тут же главный врач армии спросил, общался ли сам Темиркан с чумным, и потребовал, чтобы Темиркан немедленно и обязательно по телефону сдал командование своему заместителю. Главный врач предложил Темиркану немедленно изолироваться, а также изолировать всех имевших соприкосновение с чумным во временном карантине.

— Об остальном не беспокойтесь, я сам буду у вас через час. Не падайте духом, будем надеяться, что все закончится благополучно!

Падать духом! С чего он взял, эта клистирная трубка с погонами полковника, что он, Темиркан Батыжев, известный в армии своей храбростью, может «пасть духом»? Но нужно признаться, что сырой холод отвращения коснулся его сердца, когда он подумал о возможности заболеть чумой.

Прочь это все! И чтобы окончательно прогнать страх, он сказал себе: «Чума так чума. Неужто Батыжев отступит перед чумой? И раз на предмет борьбы с чумой имеется предписание армейского начальства, которое я обязан исполнить, значит я займусь исполнением этого предписания…»

Старший урядник Булавин и рядовой казак Лиходеев, доставившие чумного в штаб полка, а также Смолин, сделавший первую попытку допросить взятого в плен чумного, были вызваны в штаб полка и изолированы. Спустя некоторое время появился главный врач армии в белой маске и белом халате. Он вошел к Темиркану в его оборудованный под карантин домик и прежде всего отметил исключительную расторопность и распорядительность Темиркана.

— Все предупредительные меры проведены вами безукоризненно, можно не сомневаться, что возможность дальнейшего распространения чумы пресечена.

Главного врача сопровождала какая-то безмолвная женская фигура в белом халате и белой маске. Договорив свои комплименты по адресу Темиркана, главный врач, обернувшись к этой белой женщине, сказал:

— А теперь действуйте, Людмила Евгеньевна.

И Темиркан почувствовал, что с этого момента начальником вместо него стала эта женщина — теперь все повиновались ее низкому и звучному, хорошо приспособленному для команды голосу.

Прибыли два санитарных грузовика, в один поставили носилки с чумным, другой предназначался для взятых в карантин.

Главный врач, попросив Темиркана и мистера Седжера надеть маски и халаты, в виде исключения взялся лично доставить их на своем автомобиле в место расположения эпидемического пункта. Последним впечатлением Темиркана перед тем как он сел в автомобиль была все та же внушительная фигура женщины в белом. Указывая рукой в резиновой перчатке, она командовала:

— Я это вам говорю, фельдшер Гавриленок! Подвергнуть немедленной дезинфекции весь этот дом. — И она указывала на открытые двери домика, который только что оставил Темиркан.

— Может быть, мне назначить эту даму замещать меня в качестве начальника штаба? — спросил Темиркан, когда машина тронулась.

— Да, уж это, знаете, такая девица, у-у-у, огонь! Я сам, батенька, признаться, ее побаиваюсь, — не поворачиваясь к Темиркану, который вместе с Седжером сидел позади, ответил главврач.

Главврач занял место рядом с шофером, тоже облаченным в белый халат и в маску, — он, видимо, был напуган и подавлен всей ситуацией…

Встречные казаки и офицеры придерживали встающих на дыбы лошадей, женщины, старики и дети из армянских деревень со страхом и любопытством смотрели на автомобиль, который, оставляя облако пыли, быстро мчал куда-то эти четыре зловеще-белые фигуры.

На противоэпидемическом пункте автомобиль встретили такие же фигуры в белых халатах и в белых масках. Домик для карантина был уже приготовлен. Через четверть часа привезли на грузовике под водительством сухощавой, с хриплым голосом девушки — вполне под стать своему начальнику — всех остальных, подлежащих карантину. Офицеры расположились в двух новеньких домиках, нижние чины — в палатке.

Темиркан и мистер Седжер заняли комнату поменьше. Из их окна было видно странное строение под куполом, которое казалось им зловещим, — они знали, что носилки, на которых лежал подозрительный по чуме, доставлены непосредственно в это здание.

Младшие офицеры расположились в комнате побольше; в ней же на большом столе подали чай, так как многие из офицеров, попавших под карантин, с утра ничего не ели.

— А знаете, кто нас в плен взял? — спросил Смолин. — Ведь это Людка Гедеминова, наша краснорецкая, дочь доктора Гедеминова. В гимназии такая была тихоня, а гляди-ка…

— Красавица, наверно… — мечтательно проговорил Мурадян.

— На чей вкус, не люблю я таких телок… — грубо сказал Смолин. — Да, к бабам в плен… И хоть бы бабы-то были настоящие…

— Как же это вы беретесь на глаз определить, что они не настоящие? — спросил Мурадян.

— А вы глазу не доверяете?

Не принимавший участия в этом разговоре капитан Зюзин, который вошел к Темиркану, когда тот говорил по телефону с главврачом и, таким образом, тоже попал в карантин, с озабоченным лицом, словно ища что-то, обошел весь домик и вдруг, сорвав с большой, сильно облысевшей головы фуражку, весело воскликнул:

— Вот где я высплюсь!

Над ним посмеялись. Но и Мурадян, выпив два стакана чаю, лег в постель. Смолин некоторое время глядел в окно и занимался наблюдением за женским персоналом санпропускника, а потом начал зевать и тоже улегся.

Англичанин записывал что-то в свою записную книжку, Темиркан ходил по комнатам и поглядывал в окно. Все пусто, неподвижно, только голые остроконечные горы, лиловые, зеленоватые, синие, высились повсюду. В другом, обращенном на запад окне видна была прямая, пустынная, уводившая на фронт каменистая дорога. Вот проскакал верховой, и, судя по тому, как он гнал лошадь, видно, со срочным донесением, может быть, как раз о военных действиях его отряда. Темиркан был с такой молниеносной быстротой выключен из обычных условий жизни и поставлен лицом к лицу с необычной смертью, что ему пришли вдруг в голову мысли, которые где-то за порогом его сознания все время ждали возможности заговорить с ним.

Он подумал о письме Гинцбурга: Анна Ивановна снова манила его к себе. Но путь к ней был заказан. Похоже, что его подвели к луже зловонной грязи, по другую сторону которой стояла она со своим белым телом и светлыми глазами, глядела ему в сердце и звала к себе. Но пройти к ней через грязь и бесчестье — значит перестать быть собой и отказаться от семьи, от веры предков, как будто бы и ненужной ему… А от всего этого нельзя отказываться, как от цвета своих волос…