Песах Амнуэль - Искатель, 2013 № 10

• Название: Искатель, 2013 № 10
• Автор: Песах Амнуэль
• Издательство: ООО "Издательство "МИР ИСКАТЕЛЯ"
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2013
• ISBN: ISSN 0130-66-34

«ИСКАТЕЛЬ» — советский и российский литературный альманах. Издаётся с 1961 года. Публикует фантастические, приключенческие, детективные, военно-патриотические произведения, научно-популярные очерки и статьи. В 1961–1996 годах — литературное приложение к журналу «Вокруг света», с 1996 года — независимое издание.

В 1961–1996 годах выходил шесть раз в год, в 1997–2002 годах — ежемесячно; с 2003 года выходит непериодически.

Содержание:

Павел Амнуэль И НИКОГО, КРОМЕ… (повесть);

Михаил Федоров МОКРАЯ ЗИМА В СОЧИ (рассказ);

Кирилл Берендеев КРАСНЫЙ АВТОБУС (рассказ);

Алексей Олин ПРИГОВОР КЕНТАВРА (рассказ)

---

Тянуло выше. Выше.

Вот впереди холка горы, и там он вылезет, передохнет.

Но трос перегнуло на опоре, и колба устремилась вниз. И он снова вцепился в сиденье, видя, как капсула пошла в глубь ущелья; впереди на линии прогнувшегося троса белели другие кабинки.

Федин глянул вниз, где в сотнях метров серебрилась речка, дыхание сперло. Тут уж, если что, не катиться по склону, а лететь… Он весь сжался, как не сжимался ни в одном суде, ни в одном изоляторе, висел, как над чистилищем.

«Как нечистая сила!»

И шептал:

— Пронеси… Спаси… Не урони…

А линия прогибалась вниз.

Глаза боялись глянуть туда, где его в случае чего вычистят. Понимал свою беспомощность, где, как и на Страшном суде, ничего не может, не в его силах на что-то повлиять.

И это тянулось…

Он как на волоске…

Лилипуток…

Вот вывернуло вверх, потянуло на новую горку…

Он выпрыгнул из капсулы. Стоял и дышал. А вокруг, как какие-то ангелочки, летели на лыжах люди в ярких костюмах! Стоял, лицо обжигало, прятал глаза от искристого фирна, вдыхал, как народившийся, новую жизнь. И уже не стреляло в ушах от перепада высоты, словно у него. либо совсем упало давление, либо пришло в норму, будто и должно после пережитого прийти в обычное состояние, и его не раздражали ни гул подъемников, ни шелест лыжников, ни брызги снега из-под лыж.

«Да, много я наворочал в жизни… — произнес он, как на исповеди. — Неспроста тебе такое чистилище. Его бы судье-медведю пройти. Следаку-«моржонку», Кирюхе…

Позвонил и сообщил о «восхождении» жене.

Послал эсэмэску Марине Ганичевой: «Вам солнышка с Красной Поляны».

Назад спускался в капсуле, как на тормозах, думая: если и улетит, то вниз, в самое пекло, в самое месиво, в самое куда ни шло, к этим домикам, дорогам, тоннелям; и вот снова провис в ущелье, и уже не так страшно, словно прошел чистилище, хотя и трясло кабину на опорах.

«Чего боишься? Ведь если и упадешь, то на землю».

Над горами, которые черными плешами клонили головы, он плыл в какой-то царской ладье, уже не пугаясь ущелья, которое тоже земля, стартовая площадка к какому-то полету. И горы видны — рыхлые, вовсе не такие, как при осмотре снизу, и речушки-ручьи, от которых все немело внутри, а теперь становилось смешно от их крошечности.

Приближались отели. Дороги. Крыши скрыли дома. Капсула нырнула в зев станции.

Он прибыл, приземлился.

И самое интересное: ни мысли о деле, о приговоре, о судье, о Кирилле, — все как вымыло.

На обратном пути долго ходил вокруг храма Федора Ушакова и фотографировал.

20

Наступил завершающий день суда. Федина немного трясло от неясности, что решит судья: оправдает или даст три года, даст меньше — два, один год, или — четыре, пять.

Озноб бегал по телу, как рябь по воде.

Судья в наспех наброшенной мантии с завернувшимся воротничком, заговорил, как и прокурор, глотая фразы. Его трудно было понять, и разве что опытный слух адвоката улавливал содержание.

Кирилл вздрогнул от слов «три года»…

«Три года сидеть», — отозвалось в Федине.

Боялся, что срок вызовет у него бурю протеста, но тот воспринял интеллигентно, без крика, без жестикуляции руками. Федин расценил это как согласие, что большего добиться было бы трудно.

— Хорошо, что от червонца ушли, — произнес Федин, сгребая бумаги в сумку.

Кирилл спросил:

— Ко мне в ИВС придете?

В холоднючем ИВС, который теперь потеплел, как и погода в Сочи, они перемыли косточки судье, решили обжаловать приговор, и Федин вырвался на свободу. Махнул к бухточке, где покачивался президентский корабль, гладил взглядом лаковые листы магнолий и улыбался во весь рот: теперь его не позовет следак, не дернет судья, теперь он окончательно свободен.

Но и тут воспользоваться свободой и выйти к пенной кромке волны не захотел, не захотел присесть и посидеть в платановой аллее. Впервые за зиму шел без головного убора и глубоко и сладко вдыхал.

Поезд вез его на север. Федин лежал и молчал. Даже не вздрогнул, когда с верхней полки свалился подвыпивший сосед и сидел, очухиваясь, ничего еще не понимая; когда прибежала проводница будить другого соседа. Он ехал назад, он вез с собой «груз» нудного, долгого, нервного дела.

В Ростове всматривался в вытянувшиеся в плавнях змейками наливники: у них навигация не началась. И заметил себе — а у меня сочинская навигация окончилась.

Вот позвонила жена:

— Папчик, как ты там?

Он улыбнулся и ответил:

— Все в порядке… Дали три года…

— Это много или мало?

— Кому много, кому… А ты как?

— Жду тебя.

Кончалась сочинская круговерть, не обозлив и не расстроив адвоката, навевая хорошие мысли: жена скоро выздоровеет, и они приедут отдохнуть на море; он выполнил просьбу дочери председателя писательского союза, сожалея, что имя Валентина Распутина судьям мало о чем говорит, жалея пенсионера, которому вместо дома достался фундамент, Кирилла, который, окажись на свободе, мог столько построить…

Фотографии с храмом Федора Ушакова отослал в Москву сразу после приезда в Воронеж.

Жена пошла на поправку.

Из Германии после удачной операции возвращалась Марина Ганичева.

Кирилл Берендеев КРАСНЫЙ АВТОБУС

Я не обратил бы на него внимания. Обычный старик, высокий, седовласый, бодро идущий через перекресток. И все же что-то насторожило. Остановившись на разграничительной линии, я закурил, поджидая зеленый, а он подобрался вдруг, передернувшись, словно затвор, я еще успел подумать, куда его, старого хрыча, понесло. Сделал четыре торопливых шага по «зебре» и вырвал руку из кармана, обнажая пистолет.

Сколько раз я видел оружие в руках, которым оно не предназначено, столько же спешил избавить их от этой тяжести. А тут вдруг замер, словно испугался.

Старик прицелился, выжидая, — и выстрелил. Метя в лобовое стекло красного автобуса, сворачивавшего с шоссе на проспект.

Сделал еще шаг, но пистолет вдруг оказался слишком тяжел. Наклонил к земле. Рука выронила оружие. Вот странно, звука выстрела я будто не услышал, зато падение уподобилось грохоту рухнувшей балки. Разом привело в сознание; выплюнув сигарету, я бросился к старику. А он уже падал на асфальт.

Замерли все и всё окрест. До слуха еще доносился визг тормозов автобуса, когда я оказался подле старика, лежащего на земле. А он уже вытягивал левую руку из кармана, с ТТ, и все пытался направить дрожащий ствол в сторону автобуса. И снова рука подвела.

Носком ботинка отбросил второй пистолет подальше, и склонился над стариком, прощупывая пульс на шее. Пальцы трижды почуяли тихое биение жилки перед тем, как она утихла.

И только потом, после тишины, на несколько бесконечных секунд назад окутавшей старика, жизнь окрест продолжила свой бег. Прохожие, бессмысленно взиравшие на случившееся, очнулись: кто-то достал мобильник, кто-то поспешил полюбопытствовать. Остальные заторопились по делам, пытаясь убедить себя, будто ничего не случилось, огибали стороной мертвое тело, разбросанное оружие, торопясь перебежать на зеленый. А следом, когда зеленый зажегся для машин, и те, без сигнала, старательно объезжали нас, резко прибавляя скорость после встречи.

Чему я удивился в тот момент? — ведь так всегда и происходило. Разве тому, как быстро прибыл наряд ППС, дежуривший наискось у перекрестка; не прошло и двух минут, как двое ражих парней оказались подле меня, требуя показать руки и предъявить документы. Я медленно вытянул корочку. Не взяв ее, младший сержант сообщил вихрастому товарищу: «это свой», не словами даже — неким знаком.

— Позвоните в ОВД, — я кивнул в сторону шоссе, где в полукилометре располагалось неприметное здание розыска. — Спросите капитана Диденко. Это по его части. И вызовите «скорую» и… пистолет не трогайте руками. А вы сходите за водителем автобуса, узнайте, все ли в порядке, не ранен ли кто. И может, кто еще, кроме меня, видел момент стрельбы, — вряд ли, конечно, все давно разбежались. Уж очень не хочется связываться с нами.

А все равно приходится. Ругают почем зря, искренне ненавидят, требуют разогнать немедля и навсегда, а стоит чему случиться — бегут с заявлением. Боятся, но бегут, порой на свою голову, и, даже зная обо всем творящемся в полиции, не единожды читанном, слышанном, почувствованном, все равно приходят.

Наконец они зашевелились: один направился к намертво вставшему у обочины красному автобусу, второй вынул рацию и стал отпихивать зевак. Сухонький мужичок лет эдак сорока попытался что-то возразить, но отлетел дальше других, без церемоний. Ропот стихал. Собравшиеся желали дождаться новых подробностей. Уже трое снимали на мобильные.

Прибыла новенькая бело-синяя «Ауди», захлопали двери.