Валериан Лункевич - Подвижники и мученики науки

• Название: Подвижники и мученики науки
• Автор: Валериан Лункевич
• Издательство: Госполитиздат
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1962

Талантливый популяризатор науки, автор известной работы «От Гераклита до Дарвина» — В. В. Лункевич в последние годы своей жизни работал над подготовкой к изданию рукописи о борьбе выдающихся мыслителей и ученых древности, средних веков и нового времени против суеверия, мракобесия религии и невежества церковников. Смерть помешала ему закончить работу. Сейчас его книга подготовлена к изданию. Это сделали супруга покойного кандидат медицинских наук А. М. Лункевич и кандидат экономических наук Д. М. Браиловский.

Написанная образным языком талантливого популяризатора, книга будет интересна самым широким кругам читателей.

---

Валериан Лункевич ПОДВИЖНИКИ И МУЧЕНИКИ НАУКИ Наука и религия, их взаимоотношения в истории человечества

От составителей

Доктор биологических наук, профессор Валериан Викторович Лункевич, известный популяризатор всех отраслей естествознания и автор трехтомника «От Гераклита до Дарвина (История биологии в связи с историей культуры)», в последние годы жизни готовил также труд «Подвижники и мученики науки», но смерть не дала ему возможности закончить эту работу.

Составители предлагаемого вниманию читателя сборника извлекли из литературного наследства В. В. Лункевича наиболее законченные материалы, дающие в своей совокупности достаточно яркую и убедительную картину возникновения и развертывания антагонизма науки и религии в досоциалистических обществах. Составители при этом использовали рукопись В. В. Лункевича «Подвижники и мученики науки», его большие книги по биологии и физиологии, антирелигиозные статьи в печати и выступления по радио.

В. В. Лункевич наглядно показывает в этой работе два основных момента.

С одной стороны, все существовавшие и поныне существующие религии освящают и защищают частную собственность и разделение общества на богатых и бедных, на знатных и простолюдинов. Тем самым они неизбежно поддерживают эксплуататоров против эксплуатируемых, именем бога требуя от последних смирения и рабской покорности как духовенству, так и светским властям, якобы «от бога поставленным».

С другой стороны, наука, побуждаемая развитием производства, стремлением людей объяснить и осмыслить жизнь природы и общества, накапливает все больше и больше подлинных знаний о законах вселенной. Эти знания вскрывают всю нелепость религиозных предрассудков и суеверий, библейских легенд о божественном происхождении мира и «ниспосылаемых богом» несправедливостей и зол человеческой жизни.

Тем самым люди науки разоблачают мнимую «святость» эксплуататорских порядков и наталкивают трудящихся на мысль о необходимости бороться за устранение несправедливых общественных отношений и замену их лучшими, основанными на подлинном равенстве всех людей.

В результате религия и наука неизбежно приходят в столкновение, вступают в борьбу друг с другом. В. В. Лункевич ярко показывает изуверскую жестокость представителей воинствующих религий в их борьбе с подлинным знанием, подвижничество и героизм людей науки, людей мысли, ищущей истину.

В этой борьбе выковывается не только научное могущество человека, но и завоевывается возможность революционного преобразования общества, построения коммунизма, в корне устраняющего самую возможность существования религиозных суеверий и предрассудков, религиозной воинственности, нетерпимости и изуверства.

А. М. Лункевич, кандидат медицинских наук, старший научный сотрудник

Д. М. Браиловский, кандидат экономических наук, доцент

Привет мой вам, богатыри ума,
Вожди людей и мученики мысли,
Чьи звездами горящие сердца
Зовут на бой!
И вам привет, кто бодрствует в труде,
В безвестности… Из сердца моего
Несется в небо крик: «Вам, сильным духом,
Братский привет!»

Ада Негри, итальянская поэтесса

Глава первая. Наука и религия

Всякий раз, как речь заходит о подвижниках науки, перед нами встает один из ярких моментов истории древнегреческой науки.

Далекое-далекое прошлое: от наших дней до него, по меньшей мере, 2500 лет.

Южная Италия. Лучезарное небо. Лазоревое море. Мягкими грядами слегка пенящихся волн набегает оно на сушу. А вокруг — просторная долина, одетая роскошной зеленью и уходящая в глубь страны. За нею высокие горы. Вершины их местами серебрятся снегом. Величественная башня — сейчас единственная свидетельница когда-то бывшего здесь древнего города Элеи — бросает густую тень на пыльную дорогу. По ней спокойно, но бодро шествует старик — в сандалиях, с непокрытой головой с седыми кудрями, обрамляющими морщинистое благородное лицо; взор его, все еще молодой, искрометный, исполнен глубокой думы и непреклонной воли. Рядом со стариком идет его слуга. Он несет в руках кифару (музыкальный инструмент) и нищенский домашний скарб неутомимого странника. Они приближаются к Элее, где предстояло закончить свои дни этому оригинальному старцу: ведь добрые две трети — целых 65 лет! — его большой, содержательной, красивой жизни прошли в странствиях по городам и селам Эллады[1] и ее италийских колоний. Природа наделила его не только талантами поэта и музыканта. Она дала ему глубокий ум, страстное влечение к правде и кипучую энергию, которые он всецело направил на то, чтобы отвращать людей от лжи, откуда бы она ни исходила, и приобщать их к истине, чего бы это ему самому ни стоило.

Вот и сейчас, едва показывается он со своим спутником на площади Элеи, целая толпа слушателей различных званий и состояний мигом окружает его. Старик здоровается, берет кифару и начинает под ее аккомпанемент декламировать свои и чужие стихи; а там, присмотревшись опытным взглядом к слушателям и решивши, что тут есть с кем серьезно побеседовать, заводит речь о мире, жизни и человеке, об одолевающих людей предрассудках и суевериях, о верных способах наладить жизнь разумно и справедливо.

И так везде и всегда по всей Элладе — с вдохновением и успехом. Поэмы о славных героях, городах и странах, захватывающие повести о минувших и грядущих днях, остроумные — то веселые, то ядовитые — стихи, высмеивающие людскую доверчивость и глупость; мудрые речи о богах, природе и ее законах — все это будоражило мысль его слушателей, открывало им новые горизонты, уносило их в какие-то неведомые, но прекрасные дали, отрывая на час — другой от мелочных, будничных забот и тревог.

Кто же он, этот рапсод, этот поэт, музыкант и сказитель занимательных легенд и басен, этот глубокий знаток «всего, что есть, что было и что будет».

Он — один из умнейших мудрецов седой старины, имя его — Ксенофан.

На родине своей, в Малой Азии, он смолоду прослыл безбожником и был изгнан оттуда. И с той поры начал он свои странствования в качестве рапсода-пропагандиста новых идей. Безбожником прозвали его не напрасно. Он не только не верил в многочисленных богов, старших и младших, которым поклонялись тогда греки, но и других учил неверию, очень тонко высмеивая всевозможные сказания о богах, считая, что в сказаниях этих все сплошь одна лишь нелепая выдумка. Остроумно вышучивал Ксенофан своих соотечественников за то, что они придумали богов «по образу и подобию своему», наградив их всеми человеческими недостатками и пороками: склонностью к интригам, дракам, обжорству, «прелюбодеянию, взаимному обману и воровству». Негры, говорил Ксенофан, изображают своих богов черными и курносыми, а фракийцы[2] — голубоглазыми и рыжеволосыми. Так почему же думать, что греки, заставляющие своих богов и жить и действовать по-своему, правы, а негры и фракийцы ошибаются? «Ведь если бы лошади, быки, львы и другие животные имели руки и пальцы, чтобы рисовать и делать статуи, то они изобразили бы своих богов так, что они имели бы такой же вид, как и сами эти животные…»

Ксенофан прослыл безбожником и не раз подвергался за это преследованиям. Да, для греков он был безбожник, ибо отрицал царившее в Древней Греции многобожие, высмеивал всю пеструю компанию греческих богов и жестоко бичевал самих греков за многочисленные религиозные предрассудки и суеверия, которыми была опутана их жизнь. Но у Ксенофана была, если хотите, своя религия. Он склонялся перед величием, всемогуществом и красотой природы, он боготворил ее. По тем временам это было явным и злостным безбожием.

Ближайшие ученики Ксенофана — о них мы знаем много больше, чем об их учителе, — в своих писаниях ни словом не обмолвились о боге в том смысле, как его понимают верующие. У них, во всяком случае, нет «бога — творца и управителя мира», нет «отца небесного, пекущегося о детях своих», и уж конечно нет «высшего судьи, милующего праведников и карающего грешников». Стремясь заронить в умы своих соотечественников сомнение во всем, во что они по старинке слепо верили, стремясь пробудить в них критическую работу мысли, Ксенофан ничего им не навязывал, никакой догмы не создавал, никаких катехизисов не сочинял. Для мудреца, жившего за шесть веков до начала нашего летоисчисления, все это чрезвычайно революционно.

Ксенофан глубоко понимал некоторые важнейшие явления природы. Он указывал, например, на то, что лицо земли медленно, на протяжении веков изменяется, что раковины, встречающиеся ныне в глубоких пластах земной коры, являются остатками организмов, живших в минувшие века в морях, которые постепенно, с поднятием земной коры, исчезли. Все это противоречило религиозным представлениям о сотворении мира богами. Вполне понятно, что люди, которым религия и невежество масс обеспечивали спокойное, благополучное существование, считали Ксенофана безбожником и опасным человеком.