Ксения Татьмянина - Связующие нити (СИ)

• Название: Связующие нити (СИ)
• Автор: Ксения Татьмянина
• Издательство: Си
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2015

Днём она преподаватель и художник, а ночью — Реставратор чужих воспоминаний. Днём он чертёжник, а ночью Строитель мостов между людьми, потерявшими друг друга. Вместе они работают в загадочном агентстве «Сожжённый мост» — на последнем этаже заброшенного Здания, куда приводит посетителей их связующая ниточка с теми, кого однажды они упустили. Разные люди, перипетии судьбы, и шестеро сотрудников агентства не успевают заметить, как переворачивается их собственная жизнь. А он и она по-настоящему себя и друг друга находят спустя четыре года после собственной свадьбы.

---

Девушка на каждом листе ставила новую дату, и в пять — шесть маленьких рисунков, вмещался год жизни. Скоро его чувство исчезло, но не исчез он сам. Они оба после спецшколы записались в драмкружок для глухонемых, потом обоих приняли в театр. Потом картинки стали изображать его с другой девушкой, а рядом с Леттеки линии выводили другого мужчину. Я рисовала их совместную игру на сцене, их прогулки, их беззвучные разговоры. Я рисовала его лицо разным — и счастливым, и печальным, и задумчивым, и весёлым, — на каждом листе, если приглядеться, были заметны года. Он мужал, менялся. И они были рядом друг с другом. Не доходя года три до настоящего времени, в отражениях девушки стало заметно свечение, а потом и сияние чувства.

Всё было более чем необычно. Даже если это и связующая ниточка, то не похожая ни на какие другие. Они не расставались, наоборот. Не было никакого поворотного момента, чтобы понять, — кто, где и что упустил. Какие мосты она сожгла? Их чувства не совпали во времени, и никаким чертежом, никаким волшебством Здания невозможно было исправить прежнюю невзаимность.

У меня устали руки. Я откинулась спиной на стену и прикрыла на время глаза. История была понятна.

Леттеки терпеливо ждала и не трогала меня. Открыв глаза, на её вопросительный взгляд я ничем не ответила, а сложила рисунки стопочкой. Снова взялась за альбом. Мне нужно было теперь сказать ей, что никто из нас ей помочь не может… а как сказать? Сейчас нельзя было воспользоваться чужими воспоминаниями, сейчас я должна была рисовать сама. Рисовать их, рисовать то, что я сама хочу выразить. Пальцы сразу стали какими‑то непослушными.

— Вот тебе и правда, — проговорила себе под нос, — вот тебе и ты сама как художник, Гретт…

Фу, какая дрожащая и неуверенная выходила у меня линия. Прямо перед глазами ещё стояли его портреты, я, казалось, навсегда запомнила, как рисовать фигуру её друга, а линия уплывала от меня. Предательски была чужой.

Я выкинула лист, жестом остановив порыв девушки, помешать мне. Начала заново, со второй попытки. Да плевать на сходство она и так должна была понять, что я имею ввиду их обоих, а не кого‑то другого. И сама же горько подумала, что замахнулась на семейные фотографии Триса, а по силам ли? А не слишком самонадеянно ли? Хватит! Пусть будет, как есть!

И пальцы расслабились. Я нарисовала их фигуры, стоящие лицом друг к другу, сияние в его груди, и дату прошлого над их головами. Показала лист ей, показала на её саму, потом скрестила руки и отрицательно замотала головой. Снова показала на её изображение, постучала ладонью по груди и снова скрестила руки: "Этого не было, понимаешь? Невозможно вернуть то, чего никогда не было", — проговаривая эту фразу в мыслях, я пристально смотрела Леттеки в глаза надеясь, что она прочтёт взгляд. Стараясь не упустить времени, ещё быстрее я снова нарисовала их, только теперь она протягивала ему на ладонях свое сияние, у него в груди ничего не было, и сверху я поставила нынешний год. Показала ей оба рисунка, и переведя стрелочку с даты на дату, я быстро изобразила и в его ладонях такое же чувство. Я пыталась дать ей понять, что если она скажет ему, то его чувство к ней может вернуться из прошлого. Воскреснуть.

Девушка тихонько заплакала и взялась за стёрку. Со второго рисунка она стерла его сияние, разорвала лист и приставила обратно другими краями. Теперь он и она стояли спиной, и следующим жестом Леттеки отодвинула половинки далеко друг от друга. Разрыв.

— Я знаю, чего ты боишься, — мне очень понятны были все её страхи, — я сама этого боюсь.

А как ей было объяснить, что они не напрасны, эти опасения? Что он действительно может больше и не общаться с ней из‑за этого признания? Да, я нарисовала ей, как воскресает его чувство из прошлого, но насколько это возможно по — настоящему? Чувство, которого уже лет тринадцать, как не существует…

— А, может… — я схватила всю нарисованную историю в руки, — может, она всего лишь перестала видеть его?

Это было совсем невероятно, но во мне всколыхнулась сентиментальное и наивное предположение, что он продолжает любить её тайно все эти годы. Незаметно, негласно, не надеясь ни на что. Живет так, как я ещё вчера хотела жить, — никогда и ни за что не признаваясь.

Вскочив, я быстро вышла из каморки и направилась к дверям, бросив на ходу:

— Не выпускайте её, пока я не вернусь!

— Гретт, ты куда?!

— Искать человека…

— Гретт! — Трис выбежал за мной, — Ты что, это же работа Сыщика, тебе нельзя!

— Можно.

— Не шути так, ты забыла, как вы пропали с Нилом? Я не пущу тебя.

— Нил не найдет, он не сможет.

— Почему?

— Потому что это дело полностью моё. Я и за Зарину, за Пулю, и за себя, и за Нила, и за тебя. Так вышло, я чувствую, что сейчас я могу сделать всё… это особенный случай, пусти, Трис.

Он держал меня за руку, и мы стояли на верхней лестничной площадке в полоске света из комнаты.

— Я пойду с тобой. Только не одна.

— Одна. Так нужно. Пойми. Здание не причинит мне вреда.

Он отпустил, и я, больше не тратя времени, стала спускаться вниз. Где‑то я должна была почувствовать нужную дверь. Узнать.

Вот она, — на втором этаже… на стене рядом нарисована большая морская раковина. Я постучала. Дверь тут же оформилась светлой плёнкой, с рисунком древесных волокон, на ручке повис значок "не беспокоить", и прямо посередине двери был номер "515". Над головой тускло зажглись коридорные плафоны. Ни на второй, ни на третий стук никто не открыл.

— Ну, не дура ли я? Он же глухой…

Было не заперто. Со страхом в сердце я приоткрыла дверь и зашла внутрь.

Маленький тамбур гостиничного номера тонул в темноте, но в комнате дальше горела лампа. Я никого не откликала, это было бессмысленно, и я шла наугад, боясь в то же время напугать своим внезапным появлением здешнего постояльца. Даже имя его мне было неизвестно.

Он не спал. Он сидел за столом, спиной ко мне, и что‑то писал. Рядом я увидела гостиничный календарик "Глобус", с окошком для дат, подведённым на шестое июня, и электронные часы, показывающие полпятого утра. Я пришла в его номер в сегодняшний день, мало того — в синхронное время! Мужчина приподнял голову и посмотрел в окно. В стекле отражалась и моя фигура.

В следующее мгновение он вскочил и быстро обернулся, а я попятилась назад, прижимая к себе локтем рисунки и выставляя вперёд ладони в знак своих самых мирных намерений. Как бы то ни было, наверняка он закрывал номер на замок, и под утро никаких визитеров не ждал. Я протянула ему листы, и как только он, после некоторых колебаний, взял их, сделала шаг ещё дальше. Он что‑то сказал или спросил на языке жестов, но я лишь пожала плечами, и кивнула на рисунки.

Листы были все здесь, даже порванный. Он стал разглядывать их и забыл про меня, сел за стол, внимательно поднося их к свету. Хорошо, что там были проставлены года, я схватила их быстро, и некоторые смешались. Но он, пересмотрев всё, не торопясь, сложил каждый в хронологическом порядке. Долго он сидел не шевелясь. Самое замечательное, что никаких переводчиков не требовалось. Всё было сказано, и, я уверена, без всяких двусмысленностей.

Рискнув подойти поближе, я увидела, как он соединяет рваные края последнего рисунка и смахивает оставшиеся крошки от стёрки. Я посмотрела на него и на его изображение. Оба профиля были один в один! Он был похож на моём рисунке, и нарисовано было свободно, и линия была тонкой и уверенной, — а я даже не заметила этого!

Они были красивой парой — под стать друг другу. Оба Смуглые, темноволосые, и выразительность его глаз не уступала её. Я поняла это, когда он вручил мне рисунки обратно и показал на дверь. Любви и правда, больше не было — была грусть, сожаление, но ни капли радости от того, что ему открылось. Это был честный взгляд, без рисовок и без колебаний. Он всё о себе знал и давно всё пережил. А усмешка, которая тронула его губы, когда я хотела всё же оставить рисунки ему, подсказали мне что‑то смутное.

Лишь послушно выйдя за дверь, обратно на лестничную площадку, я догадалась, что именно. Конечно, это было ничем не подкреплённое предположение, но всё же я чувствовала, что не ошиблась. Они не совпали не только по времени, но и по самому чувству. Когда он был влюблен в неё? Когда они оба были почти что детьми, и мало знали друг друга. А когда она в него? Когда за плечами уже пуды съеденной соли и каждому далеко за тридцать. Его усмешка говорила: "это была юность, глупо возвращаться к такой любви".

Со временем было всё в порядке — наверху все меня ждали, хоть не прошло и пятнадцати минут. Леттеки первая по моему лицу поняла весь исход дела. Ещё никто ничего не успел спросить, как она скривилась, словно от боли, и подбежав ко мне, выхватила листы и рванула их пополам. Они только надорвались, часть выпала и рассыпалась. То, что осталось в руках, девушка начала мять и терзать, оскалившись от горечи и отчаянья.