Сергей Недоруб - Прорыв реальности

• Название: Прорыв реальности
• Автор: Сергей Недоруб
• Издательство: Аст
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-089864-0

Параллельно с творящимся в Чернобыльской Зоне в Москве тоже происходили различные события. В серии S.T.A.L.K.E.R. о них никто не писал, но они были. Сталкеры ехали в Москву, потому что здесь элементарно было выгоднее реализовать хабар, вследствие чего возник черный рынок и целые кварталы, где жили "бродяги". Но вместе с артефактами они привозили с собой и неведомые мутации. Для их изучения и контроля над новым, специфическим населением города возник специальный Центр, где была собрана огромная коллекция диковинок. Разумеется, такое скопление баснословных по цене и редкости объектов и технологий не могло не привлечь пристального внимания неких сил. В результате Центр подвергся атаке и был уничтожен чудовищным по силе взрывом, но главное - все накопленные аномальные материалы попали на улицы Москвы. Так возникла Новая Зона, быстро захватившая не только огромный мегаполис, но и его окрестности. Зона, еще более опасная и непредсказуемая, чем Чернобыльская. А это значит - новые, немыслимые прежде артефакты и мутанты, привлекающие ученых, сталкеров и всевозможные спецслужбы, между которыми почти сразу же начинается настоящая война...

---

— Не то чтобы не удалась, результат получился какой-то странный. — Малахов замолк, взял в руки отставленную чашку, попытался выпить, но, кроме гущи, там ничего не было. — Я даже не могу правильно сформулировать. Результат оказался какой-то… мистический. Можно даже сказать, с религиозным подтекстом…

— Ты видел Бога? — улыбнулась Клава.

— Не то чтобы видел… скорее, я был его частью… — Вадим говорил отрывисто, воспоминания накатили на него тягучей волной.

— О, не очень скромно…

— Не надо шутить, лучше сама послушай и попытайся помочь понять. Как только я поднялся до уровня сингулярного разрыва, я… исчез. Мое сознание превратилось в часть… ну, скажем, в часть какого-то коллективного сознания. Вернее, коллективного сознательного состояния материи. Я был никем и всем, я не был локализован во времени. — Вадим в запале даже попытался встать, но не смог и обессиленно оперся на подлокотники кресла.

— Может, это разновидность коматозного состояния. Ведь ты явно находился под действием какой-то жуткой суперпозиции полей. Разорвать пространство, а может, и время, как сделал этот твой артефакт, — не так просто. — Клава нашла, хотя бы для себя, рациональное объяснение. — Ведь представь, если рвется пространство, то что же может тогда произойти с психикой человека?

— Нет, определенно это была не кома. Ведь я не все время находился в этом растворенном состоянии. Иногда я материализовался. Много раз. Я не могу все восстановить в деталях, но точно помню — коллективное сознательное выталкивало меня в материальный мир. И это было именно вне времени. Вернее, каждый такой выброс мог оказаться в любой точке временной шкалы.

— Но ведь это тоже могло быть частью видений, которые возникали в твоем мозгу вод воздействием окружающих полей! — Клава никак не хотела отступать от материалистической точки зрения.

— Да. Конечно, могло. Но странные какие-то были видения. Я шел на штурм Никеи вместе с Петром-пустынником. И поверь — я не изучал этого в курсе истории. Я бомбил ночной Берлин в сорок первом году. Я был штурманом дальней авиации, мы летели на ДБ-3. Мы все погибли. Я воевал с сарматами… — Вадим замолчал. — Было еще много чего. Я не все помню.

— Ну… все-таки такие сведения бывают и у обычных людей. Информационное поле вещь такая, ты мог совершенно на подсознании владеть этими све…

— Нет, Клава, нет! — оборвал ее Малахов. — Смотри!

Вадим рванул ворот рубашки так, что посыпались пуговицы.

— Вот. Сюда ударила сарматская стрела. Вот это, — Вадим показал длинный шрам на плече, — меня достала сарацинская сабля во время жестокого боя на крепостной стене Никеи. У меня на спине ожог, я горел в нашем ДБ… Это что?

— Извини, Вадим, я никак не хотела… — Клава смотрела на шрамы широко раскрытыми от изумления глазами. — Ну, хорошо, может, ты и вправду познал мир совсем с другой стороны. Но почему он мучает тебя? И ты знаешь, ведь твои раны — это, может быть, ну…

Клава словно боялась сказать нужное слово, потому что оно могло обидеть Малахова.

— Я понимаю, ты хочешь сказать, что это что-то вроде стигматов религиозного фанатика? Я бы очень хотел, чтобы так было. Но, видишь ли, врачи в реабилитационном центре там, на Байкале… Они сказали, что это просто хорошо зажившие раны. А сарматская стрела пробила мне ключицу насквозь. Чего при стигматах уж никак не может быть.

Малахов стал аккуратно, одну за одной собирать оторванные от рубашки пуговицы. Потом положил их в карман.

— Я умирал и воскресал, я был злом и добром, это все был я. Ладно. Может, и не это самое трудное. Иногда я был самим собой. — Вадим замолчал, помрачнев.

После короткой паузы он решился:

— Иногда я возвращался в свою собственную жизнь. Не прожитую еще. А ту, что будет, — почти по слогам, медленно и твердо произнес Вадим. — Ты понимаешь, что это?

— Что?

— Я знаю свое будущее. Вернее, почти знаю. Ведь многого я не помню, — совсем упавшим голосом сказал Малахов.

— Я думаю, даже если это и реальность, то это вероятностное будущее. Оно, может, и не случится.

— Что значит «если это и реальность»? — с обидой переспросил Вадим.

— Нельзя то, что стоит за гранью реальности, нашей привычной реальности, априори считать реальностью. Хорошо, пусть это было. Но оно было только в твоем представлении. Нет никакой гарантии, что так и произойдет на самом деле. — Клава пыталась объяснить, но понимала, что Вадим сейчас ее почти не слышит и не воспринимает никаких аргументов.

— Оно уже произошло. — Малахов поморщился, словно представляя то, что произошло. — И этого уже не изменишь.

— Не зарекайся. Если ты сегодня не сделал что-то, что видел там, впереди, то ты можешь и не сделать этого. Если впереди нас ждет что-то страшное, то, может быть, лучше быть предупрежденным? Тебя именно это, твое будущее, и пугает?

— Меня пугает не все. Впереди жизнь как жизнь. Я хочу верить тебе, что не все еще произошло. Спасибо, что ты со мной поговорила. — Вадим встал, забрал со стола пустые чашки с кофейной гущей и отнес их на одноногий столик, где стоял чайник.

Он вдруг почувствовал, что и вправду стало легче и вокруг словно посветлело. Он сам все время пытался себя уговорить, что будущее, даже то, что он видел, еще не произошло. Что, в конце концов, это могли быть просто видения его находящегося в экстремальной ситуации мозга. Даже шрамы он мог бы тоже попытаться объяснить материалистически. Но носить в себе это знание, видимо, было неправильно.

— Да, Вадим… — Клава слегка замялась. — Там, в том, что будет потом, ты…

— Клава, — Малахов уже рассмеялся. — Ты в две тысячи двадцать втором году принимала меня у себя на океанской яхте. У тебя было двое детей, мальчик и не мальчик. Ты их при мне ругала за то, что они сломали золотой унитаз.

— Да ну тебя, я же серьезно! — Клава сделала вид, что рассердилась.

— Нет… пусть это все мучает, ну или радует, меня одного, хорошо? — покачал головой Вадим. — Если будет нужно, я тебя предупрежу.

— Ладно, может, ты и прав.

— Это что у вас за… — Герман вошел в кабинет и с изумлением смотрел на разорванную рубашку Малахова. — Не подрались, часом?

— Подрались, подрались, — твердо сказала Клава. — Начальник хотел у меня отнять нашу новую машину. Вот и получил.

— Разумно, — согласился Тельбиз. — Вот я, в общем, накопал такое…

— Подожди, Гера, давай будем вместе работать, дождемся остальных. Тем более отпущенный всем час кончается через…

— Двадцать секунд. — Гера показал на свой хронометр. — У меня все записано.

— Ну и отлично.

Группа «Табигон», включая нового члена — Байкалова, через пару минут собралась в полном составе и начала совещание. На этот раз, подчеркивая, что совещание официальное, Вадим сидел на своем рабочем месте, а остальные устроились за столом, приставленным перпендикулярно к рабочему месту Малахова.

— Ну, что, начнем с Байкалова. Его сведения в нашей работе сейчас определяющие. Не возражаете?

— Так вот. После того как наш шеф, — Бай поклонился в сторону Вадима, — изящно накрыл верхушку энампов и обратил высшего энампа в свободную энергию, у этой компании начались трудные времена. Сложная иерархическая организация их общества, их патологическая закрытость привели к тому, что с исчезновением всех канцлеров структура Ордена распалась. Но сам Орден не исчез.

— У них был Орден? Не просто тайное общество? — поинтересовался Герман.

— Да, они себя именовали Орденом. Ну, как хотели, так себя и именовали, — ответил Байкалов. — Имели право. Но то, что погибли все канцлеры, сильно подкосило их сообщество. Их организованное сообщество. Дело в том, что связь между ячейками держали только через канцлеров. Грубо говоря, гибель верхушки привела к тому, что все ячейки остались сами по себе — без какой-либо связи. Если раньше для решения своих темных дел Орден мог объединить силы нескольких стран и правительств, то теперь остались только кучки энампов, имеющих слабое влияние в своем регионе.

— А что им мешает снова объединиться? — Вадим слушал Байкалова внимательно, но все равно перебил.

— Ну как… они же не будут бегать и орать: «Эй, кто тут вампир, отзовись!». Орден, как и любое тайное общество, для своих взаимоотношений и взаимодействий имел некий мистический ритуал и некоторые мистические атрибуты, которые работали словно маркеры, указывающие на принадлежность к Ордену, к касте канцлеров. Без атрибутов никто не поверит тому, кто попытается опять объединить Орден. Мистика любит ритуалы и хорошо распознаваемые образы. Тем более что ты, Вадим, и сам понимаешь, магистры были самыми сильными вампирами, намного сильнее других. Так что… В общем, в последние четыре года Орден не объединился в такой степени, как было раньше. Мы скорее всего имеем дело с московской ячейкой, впрочем, одной из самых сильных в мире. Только питерские вампиры могут тягаться с московскими. Но в силу своего снобизма, невероятного апломба и косности не идут на объединение с Москвой, хотя контакты налажены.