Константин Станюкович - Куда уйти

• Название: Куда уйти
• Автор: Константин Станюкович
• Жанр: История

---

Станюкович Константин Михайлович Куда уйти

Константин Михайлович Станюкович

Куда уйти?

{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.

I

Валерий Николаевич Привольев, крупный, свежий и видный курчавый блондин под сорок, с очень белым, отливавшим нежным румянцем и несколько рыхлым лицом, напоминающим недошедшее заливное, в этот зимний день обедал торопливо и без обычного плотоядного внимания к наваристому супу с фрикадельками, кровяному ростбифу и трубочкам со взбитыми сливками.

Идеальный, еще влюбленный муж, любящий прелесть домашнего очага, Валерий Николаевич не рассказывал сегодня жене новостей и свежих сплетен, которые обыкновенно привозил со службы, мило пошутил с двумя птенцами, очень похожими на него, и не спорил со своим гостем Иваном Ивановичем Безбородовым, давнишним другом-ровесником, худощавым чиновником-скептиком и неисправимым спорщиком.

Привольев только любезно подавал реплики и помалчивал, пощипывая свою выхоленную шелковистую бороду и стараясь скрыть нетерпение поговорить с Иваном Ивановичем наедине.

Когда взрослые окончили пирожное, Валерий Николаевич с обычной своей мягкостью деликатного мужа попросил у хозяйки позволения встать.

Она поднялась, разрешив детям остаться и съесть еще по трубочке.

- Но не больше, фрейлейн, пожалуйста! - сказала бонне молодая женщина.

- О, ja! О, ja!* - ответила, вся краснея, немка из Эстляндии.

______________

* О, да! О да! (нем.)

Вид этой девицы, самолюбиво-застенчивый и в то же время самодовольно-исполнительный, словно бы говорил об ее добросовестности и ревностной глупости.

И Привольева подавила вздох.

"Найди-ка бонну умнее за двенадцать рублей!" - подумала она.

Валерий Николаевич быстро поднялся, подошел к жене, горячо и крепко "по-влюбленному" поцеловал ее руку и проговорил, точно просил:

- А нельзя ли кофе нам послать в кабинет, Лика?

Лика, как звал муж Лидию Антоновну, стройная, хорошо сложенная и изящная, в ярко-пунцовом лифе и черной юбке, среднего роста брюнетка, разумеется, не имела ни малейшего повода уменьшать свои тридцать два года, так она была привлекательна редким сочетанием красоты и ума.

Она не спросила мужа, какие тайны торопится он сообщить другу, - Лика к тому же и догадывалась.

И, ласково улыбаясь большими греющими глазами, она быстро, с нежной шутливостью, провела по щеке мужа ласковой, душистой и красивой рукой с несколькими блестевшими кольцами на мизинце и с обручальным кольцом на безымянном пальце и сказала:

- Сейчас подадут, Валерий...

И участливо спросила:

- Ты встревожен по службе?

- Не особенно, Лика...

- То-то... Не волнуйся... Право, милый, не стоит. Везде одно и то же... Всем порядочным людям трудно! - заботливо утешала жена мужа.

И, снова пригладив любящим и слегка покровительственным взглядом, прибавила:

- Ну, иди, иди в кабинет... Спорь с Иваном Иванычем... А я почитаю детям сказку...

- Милая! - сердечно шепнул Валерий Николаевич.

II

Привольев взял за талию друга и через залу провел в небольшой кабинет, убранный не без претензий.

Фотографии Лики, детей и нескольких писателей красовались на стенах. Большой письменный стол, мягкие кресла, шкап с книгами и оттоманка, словом все, как следует у интеллигентного человека, получающего тысяч пять и подумывающего иногда и о "душе".

Валерий Николаевич запер двери и, внезапно возбуждаясь, проговорил:

- Нет... Ты послушай, Иван Иваныч, какую сделали пакость... Я, понимаешь, не хотел рассказывать при Лике. За что ее волновать заранее...

- Ну, конечно...

- Так ты выслушай, голубчик, и поймешь...

- Позволь, мой друг, только закурить твою сигару - твои лучше моих, ты ведь по десяти берешь - и сесть в кресло... Тогда присядь и говори.

Иван Иванович закурил, поглубже уселся в мягкое кресло и подумал, что лучше всего было бы вздремнуть четверть часика после обеда.

Но, считая одной из обязанностей друга быть складочным местом дружеских излияний, как бы ни были они однообразны и бесплодны, Иван Иванович самоотверженно готов был слушать то, что время от времени он уже добросовестно выслушивал в том же кресле, и не всхрапывал, чтобы не потерять единственного друга, которого, конечно, любил и у которого можно было пообедать и потом повинтить хоть до утра{284}, если бы не строгая Лидия Антоновна, заботившаяся о здоровье этого откормленного и влюбленного Валерия Николаевича, - как сердито думал Иван Иванович, если приходилось уходить с проигрышем.

Не без снисходительно-ядовитой улыбки, обнаружившей скверные зубы человека некрасивого, совсем худого, желтого как лимон и лысого как колено, но зато не сомневавшегося, что он и умнее, и основательнее друга, и, главное, не под башмаком своей жены, - Иван Иванович проговорил своим скрипучим и назойливым голосом:

- Ну, рассказывай, Валерий Николаевич... Какая такая подлость тебя огорчила?..

И только было начал Привольев, как Иван Иванович перебил:

- Значит, опять нашла полоса возмущения?..

И хихикнул.

- Да ты не смейся... Ты слушай...

- Слушаю... Не кипятись... Побеседуем толком, дружище, а потом... винт устроишь?..

- Тебе только винт... Устрою, успокойся! Совсем ты, Иван Иваныч, опустился... Ты войди в мое положение...

Подали кофе, и Валерий Николаевич наконец стал рассказывать о той обыкновенной истории в правлении, где служил, которую он называл "подлостью".

Чем подробнее и картиннее говорил он о лакействе и пролазничестве, о несправедливости и произволе, о взяточничестве и вымогательствах некоторых и завистливом попустительстве многих, о полной беспринципности людей, думающих только о наградах и деньгах, - тем Привольев возбуждался все более и более, и ему было приятно сознание, что все это он понимает и что все это его возмущает.

Недаром же он с молодых еще лет возмущался, и Лика знает и любит и уважает его за то, что он благородный человек, принимающий к сердцу все несправедливое и позорное... И сама она такая же благородная и сочувствующая...

- Ведь после этого нужно уходить из этой клоаки! - воскликнул Валерий Николаевич.

И в эту минуту возбуждения, подогретого своими же словами, Привольев, казалось, сейчас же ушел бы из своего учреждения.

- Ведь я сам подписываю то, что считаю вредным и в лучшем смысле бессмысленным... Я сам подписываю отчет, в котором раздуваются цифры, и многие верят, что наше дело, благодаря главному распорядителю, нашему коммерческому гению, стоит на идеальной высоте... А между тем еще сегодня...

Иван Иванович осторожно зевнул.

"Ведь порядочный и неглупый человек, а все-таки по временам впадает в транс и дает представления!" - подумал Иван Иванович, уверенный, что все-таки никуда Валерий Николаевич не уйдет и даже испугается, если его "великолепная королева", Лидия Антоновна, хоть для испытания согласилась бы с его благородными намерениями бросить клоаку. - "Лидия Антоновна умная женщина и недаром же любит друга и держит его в узде. Ореол беспокойного общественного человека ему оставляет и милостиво разрешает приносить в дом каждое двадцатое число четыреста шестнадцать рублей шестьдесят шесть копеек!" - подсчитал в уме Иван Иванович.

И когда Привольев объяснил, что сегодня он делал то же, что и вчера, но что надо же когда-нибудь кончить, то Иван Иванович не без ехидного намерения протянул и как будто бы сочувственно:

- А награду тебе большую назначили к Новому году?

- Разве мне дадут?

- Да ведь ты дельный служащий.

- Кажется...

- И обещали полторы тысячи?

- Обещали и надули...

- Сколько?

- Семьсот... Урезали, чтобы дать какому-то "племяннику", который и на службу не ходит... Порядки... Прямо со мною подло поступили...

- И очень... Нам, семейным людям, эти наградные деньги на затычки долгам...

- И к чему надувать?

- А ты рассчитывал?.. Ты еще, мой милый, пижонист...

- Ну, черт с их деньгами!.. А главное...

- Хочется бросить?

- Именно... И бросил бы...

- Что ж?.. Уж если тебе так опостылело, то уходи! - проговорил Иван Иванович, словно бы убежденный словами друга.

Но Валерий Николаевич покраснел и раздражительно сказал:

- Уйди!.. Тебе хорошо, вице-директору, говорить: уйди... А куда уйдешь?.. Точно ты не понимаешь моего положения?.. А ты так спокойно говоришь: уйди... Это просто свинство... С семьей я едва свожу концы с концами... И то еще благодаря Лике... Она во всем себе отказывает... Нарядов никаких... все переделывает, голубушка... Детям какого-то идиота за двенадцать рублей должны были нанять... Обивку надо бы в гостиной подновить и... не можем... Все безобразно дорого... И без того жмемся, а ты: уйди!.. Что ж, позволь тебя спросить, я должен Лику и детей в конуре поселить и получать где-нибудь сто рублей?.. И поищи еще их...

И Валерию Николаевичу представилось, что его любимая, милая и ненаглядная Лика, которая так греет и одна только дает смысл жизни, и голубчики птенцы, и он сам - в конуре. Она - этот ангел - безропотно терпит, дети больны, он за сто рублей целые дни корпит... Когда представилось, что придется есть впроголодь и Лику запрятать в кухне, и не болтать с Ликой в их уютной, теплой спальне, - Валерий Николаевич пришел в ужас.