Оксана Обухова - Жена скупого рыцаря

• Название: Жена скупого рыцаря
• Автор: Оксана Обухова
• Издательство: Изд-во Эксмо
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06388-9

Жизнь у меня кошмарная. Нет, не так: жизнь у меня нормальная. Даже такая, которой можно позавидовать: квартира в центре Москвы, высокооплачиваемая работа в престижном банке, любимый супруг! Вот только врать приходится много и постоянно… Муж мой уже два года как работает в Норвегии, поэтому тусуюсь я в обществе его маменьки и жуткой собаки, которые следят за каждым моим шагом. Даже для того, чтобы просто погулять с подругами, мне приходится врать и изощряться. А теперь появились новые беды: на меня напал маньяк, в квартиру пытался залезть вор, любимая подруга умерла… То есть — ее убили! Оставшиеся в живых девчонки в панике… На меня снова нападают — и я чудом избегаю смерти… Кто и зачем пытается выкосить наши дружные ряды — неизвестно, но выяснить необходимо. И именно мне. А чем еще заняться женщине, на такой долгий срок оставшейся без мужа? Конечно, ловить преступника!..

---

— Как здоровье Музы Анатольевны?

— В целом нормально. Сегодня, в частности, у нее разгрузочный день. Сидит без зубов.

И я рассказала девочкам историю о челюсти.

— Бедняжка, — вздохнула Виктория.

— Иногда полезно, — вставила Нинель.

Галка забыла о Музе и ловко вставила Матюшиной шпильку — думаю, в отместку за намеки на очередной провал в курортно-любовной эпопее:

— Отважная ты женщина, Нинель. Блондинка, а носишь желтое. Я, когда в белый красилась, не смогла. Растворилась в желтом платье, как в стакане фурацилина.

Нинель одернула пиджак канареечного цвета с черной отделкой, огладила юбку и процедила:

— Дере-е-евня. Это Кельвин Кляйн! У Матвиенко почти такой же…

— А-а-а… — протянула Галка, — ну если у самой Матвиенко-о-о. Тоже, кстати, отважная в цветах блондинка. Интересно, сколько мешков цемента твой Степка на этот костюм упер?

У Нинель побелели глаза, посинели костяшки пальцев, и я испугалась за столовые приборы. Еще чуть-чуть, и графин полетит в Зайцеву.

— Галь, у тебя гусь подгорает! — выпалила Виктория, и вместо графина из-за стола смело хозяйку.

Через секунду из кухни раздался хохот:

— Верка, черт, надо ж так напугать!

…Вспоминая позже этот вечер, мне казалось, что я листаю фотоальбом. Скорее чужой, чем личный. Вот снимок четкий. Вот размытый. Какие-то фрагменты, пустые паузы, намеки и обрывки…

Без Гали мы почти не разговаривали. Матюшина надулась, словно у нее маслина в горле застряла, Виктория катала по скатерти хлебный мякиш, и я, как бы оправдываясь, — самой так показалось, — предложила тост:

— Давайте, девочки, выпьем за наших мам и… свекровей.

— Они наше прошлое и будущее, — тихонько добавила Виктория.

— Люблю стариков, — вплывая в гостиную с гусем на блюде, поддержала Зайцева. — Даже твою Музу. Вредная бабка, но молодец. Сына выучила, теперь тебя дрессирует. Учитесь девочки, скоро сами в ранг тещи-свекрови залетим!

— Сплюнь, — бормочет Нинель. У нее две дочери — одна перешла в одиннадцатый класс, другая пятый окончила. Младшая, по словам Нинель, — гений. Учится в простой школе и музыкальной. Везде на пять.

— А что? — нарезая птицу, говорит Зайцева. — Из меня теща получится — ураган!

— То-то и оно, — кивнула Нинель. — Ураган. Подол держи, ветреная наша.

— Матюшина, сейчас получишь гусем в ухо, — довольно миролюбиво предупредила хозяйка. — Закусывай лучше. Если чего от птички останется, заверну твоему Степке. Покормишь мужика нормальным ужином…

— Не переживай, не голодаем! — вскинулась мадам Матюшина.

— Девочки, за мирных в будущем старух! — сказала я. — За нас!

Собирались пить за мам и Музу, получилось за нас, но пошло неплохо.

…Через несколько дней, листая старую газету, я узнала — в тот день над планетой бушевали магнитные бури. Пик приходился на вечер пятницы…

В нашей компании я самая младшая. Нинель Матюшина, прежде чем поступить на вечернее отделение института, окончила финансово-экономический колледж и родила старшую дочь. Виктория продолжила образование по настоянию мужа Анатолия Карповича. У них тоже есть ребенок — сын Антон. Галка Зайцева после школы поступила в МАИ, съездила на первом курсе на картошку, влюбилась в тракториста, родила дочь Полину, после чего пересмотрела взгляды на образование и подалась в экономисты.

Девчонки подружились на совместных возвращениях домой — все трое жили в районе Текстильщиков. Я случайно прибилась к их троице и долгое время была в глазах подруг белой везучей вороной — внучка академика, жена, хоть и нищего, но талантливого красавца, и вообще… квартира у меня на Кутузовском, дача на Николиной Горе… И только после знакомства девочек с Музой меня приняли окончательно и начали жалеть.

В один злосчастный день я пригласила подруг с мужьями к себе домой. Вернее, не к себе, а к Музе в Химки, так как дело было в ноябре девяносто восьмого года. Муза уже два с половиной месяца сидела на наволочке с долларами. Я была молодой, глупой и не учла этого момента, спонтанно сделав приглашения на ноябрьские торжества.

В результате гостей встретила не радушная хозяйка, а полубезумная бабка с горящим взором и нервным тиком. Деньги жгли седалище свекрови, как раскаленные кирпичи, мозги давно закипели, из рефлексий остались только реакции сторожевой собаки — фас, чужие!

Наволочку Муза забила на антресоль под старые валенки и придавила пылесосом. Но тем не менее лично сопровождала каждого мужчину до туалета и весь вечер постоянно прислушивалась — не шуршат ли в коридоре газеты, не падает ли пылесос? Да и за столом Муза Анатольевна вела себя некультурно: кряхтела, сопела и делала прозрачные намеки на дурное транспортное сообщение в вечернее время.

После этого подруги окрестили Музу «чокнутой бабкой» и постарались избегать приглашений на семейные праздники Мухиных.

Я попробовала исправить положение. Рассказала девочкам о наволочке. Но по тому, как неловко покраснела Виктория, поняла — нельзя говорить людям о том, что их подозревали в непорядочности. Даже если подозревали чокнутые бабки.

Муза Анатольевна тоже не слишком любила моих подруг. Зайцеву упрекала в простоте неслыханной. Нинель почему-то напоминала ей вороватого завхоза банно-прачечного хозяйства. К Виктории Муза относилась более ласково — уважала за мужа-профессора.

Я со свекровью старалась не спорить. Опасно. Я высказалась и ушла на работу, а Муза сидит дома и от скуки выдумывает ядовитые ответы. Вот и по поводу девчонок как-то раз попробовала с ней объясниться. Так потом неделю порционно получала обдуманно меткие плевки в сторону любимых подруг. И, думаю, тогда не обошлось без опытной в подковерных интригах Маргариты Францевны — некоторые формулировки плевков отдавали снобизмом заоблачных высот.

После отъезда Миши за границу встречи с подругами стали происходить конспиративно. Я врала, изворачивалась и ксерокопировала диаграммы.

Девчонки пели «Вот кто-то с горочки спустился» по второму разу. Недалеко от моей тарелки прикорнула мисочка с гусиными косточками, оставленными Галкой для Людвига.

Увы, но костей он не дождется. По дороге домой мне придется оставить пакет с объедками у мусорных бачков. Объяснять девчонкам, что от научных руководителей костей не носят, не буду. Опять окунемся в «соломенную» тему.

После заунывного «на нем погоны золотые и яркий орден на груди» Зайцева встряхнулась, сбегала в комнату дочери за бумбоксом и врубила Рики Мартина:

— Дружно встали, девочки, — приказала Галка, — трясем жиры.

«Жиры» — выпад в желтую, как лимон, Нинель. В самой Зайцевой жира нет вовсе, плотно сбитое мясо, но много. Я и Виктория — конструкции, обтянутые кожей.

Танцует Зайцева в манере дискотек конца семидесятых. Откуда в ней этот стиль, не знаю. Когда она ездила на картошку за мужем, вовсю брейк-данс гулял.

Полчаса мы плясали летку-енку паровозиком под латинос. Энтузиазм заменял умение. От ковра шла пыль, от нас парило, на столе, задетом бедром Матюшиной, рухнуло три рюмки. Одна с кагором. Вопль хозяйки:

— Ух, зажигаем!

В серванте в такт притопам дребезжал сервиз «Мадонна». Действительно, зажигаем.

Первой не выдержала Нинель и рухнула за стол, свалив последнюю рюмку.

— Все, больше не могу, — обмахиваясь салфеткой, пробормотала Матюшина и, пытаясь отвлечь хоть кого-то от плясок, дернула меня за подол. — Костюм в Норвегии купила?

— Не-а, — опустилась я рядом на диван, — в «Польской моде».

— Миленький. Тебе вообще черный цвет идет, — прищурилась Нинель и, склонившись к моему уху, добавила: — а Вике коричневый нельзя. Она в нем на сухарь похожа.

Похоже, намек Зайцевой на фурацилин до сих пор жег ей душу.

— Слушай, — все так же в ухо зашептала Нинель, — тебе Константиныч говорил, что в конце года на пенсию уходит?

— Нет, — удивленно отпрянула я. Вениамин Константинович — начальник кредитного отдела, в котором работаю я и в который два года назад я помогла устроиться Нинель. — А сведения точные?

— Не знаю, не знаю, — прошелестела Матюшина. — Ты его заместитель, должна знать.

…Как всегда — все новости я узнаю позже Нинель. Через несколько месяцев после поступления подруги на службу она огорошила меня кучей таких интимных сведений о коллегах, что я посчитала себя бестолковой курицей. Интриги, хитросплетения и романы коллектива Матюшина прочла, как детскую книжку с крупным шрифтом и картинками.

«Потапов адюльтерит с секретаршей», — говорит Нинель. Я не верю, а спустя месяц узнаю — Игорь Иванович Потапов разводится с женой и сочетается вторым браком с Танькой, на которой, по словам Нинель, пробы ставить негде.

«Танька спит с шофером Кузина», — сообщает Нинель. Я опять не верю, но Потапов возвращается к первой жене и детям.