Сергей Кречетов - Четыре туберозы

• Название: Четыре туберозы
• Автор: Сергей Кречетов
• Издательство: Аграф
• Жанр: Драматургия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7784-0453-3

Молодой исследователь Николай Носов собрал в своей книге произведения четырех «минорных» авторов Серебряного века — Сергея Соколова, Нины Петровской, Александра Ланга и Иоганнеса фон Гюнтера. Они входили в круг общения В. Я. Брюсова, Андрея Белого, К. Д. Бальмонта, В. Ф. Ходасевича. На фоне знаменитых современников эти авторы оказались в тени, к их текстам фактически не возвращались уже более столетия. Составитель посвящает каждому автору обстоятельный биографический очерк, обнажая искания своих героев на фоне эпохи. Сделана попытка понять мистическую, иррациональную, метафизическую составляющую их творчества. Рассказы, стихи, поэмы, драмы, печатавшиеся в самом начале XX века, вновь становятся фактом русской литературы.

---

ГЛАВА IV

Глухая усталая ночь!
Снами больными, больными виденьями
Измучилась добрая ночь:
Сегодня прикована тяжкими звеньями
К земле земная, забытая дочь.

Ты мать не забыла, старуху печальную,
Ты чарам зловещим не веришь земли.
Зажгла ты на небе лампаду пасхальную,
Чтоб светлые тени к земле снизошли.
Ты скована снами, заботами грешными,
Но в каждое сердце умеешь взглянуть;
В тюрьму заглянула очами поспешными,
И в страхе спешила свой лик отвернуть.

Высокий, звонкий свод,
Отзвук каждого движенья,
Бесов злобный хоровод
И — мученья, и мученья!

Нет, не хочешь ты мучений,
Стонов грузных тел. —
В небесах ликуют тени,
Чертят грешному предел.

Ты всех объяла тканью нежной —
Покров единый надо всем;
В тебе нет горести мятежной[134],
Твой взор прозрачен, тих и нем.

Смело ты зажгла зарницы,
Осветила ярко тьму, —
Грозно огненные птицы
В княжью вторгнулись тюрьму.

И руки слепцов разъярённых
Застыли пред трепетным светом,
А камни в стенах полусонных
Их встретили звучным приветом.

Высокий, звонкий свод
Опустел, и бесов нет.
Их расторгнут хоровод…
Последнему утру — привет!
………………………………
О, печальный, тихий звон,
Друг ночей бессонных,
Божьей мыслью окрылённых,
Ты нам вождь, ты наш закон[135].

Ты и в княжеской тюрьме
Разливаешь блеск по плитам;
Райским светом в полутьме
По его скользишь ланитам.

Князь в молитвенном покое
Утра ждёт.
Утром кинет он земное
И к Предвечному взойдёт.

Вот и юный луч проснулся
В сумрак сводов заглянул[136],
На страдальца улыбнулся
И к цепям его прильнул.

А потом широко, плавно,
Осветив угрюмый свод,
Он походкой своенравной
Побежал вперёд…

Но чу! то звон ключей,
Железный шум у двери,
И гул смолкающих речей…
То палачи, то люди-звери.

«Убийцу сегодня сожгут
Пред всем монастырским народом.
Он пытку изведал под сводом.
Глядите, глядите, ведут!»[137]

Владыку морей и земли,
Постигшего тайное знанье,
К смерти вели,
Вели его в грозном молчанье.

Гордо и прямо он шёл.
Глядел, как орёл светлоокий,
Словно он витязей вёл
Сразиться в равнине широкой.

Безмолвно шли палачи.
На костёр подымались несмело.
Пламя зажжённой свечи
С ветром боролось, слабело.

Князь застыл; на огонь обратился
Взор его, полный любви;
Приговору внемля, склонился…
«Кровь проливший да сгинет в крови!»

Жадное пламя
Змеёю проворной ползёт,
То меркнет, то грозно, как знамя,
До небес досягнёт.
Рассыпаются угли; игриво
Пламенный бегает конь,
Мотает развившейся гривой.
Ржёт и хохочет огонь.
Рушатся балки и доски,

Высится шея огня…
Далёко звучат и дрожат отголоски[138],
Померкло за дымом мерцание дня[139].

Но в миг последний,
Когда костёр осел,
Вдруг колокол с башни опять загудел[140],
Зовя к похоронной обедне.
И всякий в смущенье спросил:
«Что это такое?
Кто, грешный, устава не чтил, —
Убийце гласить о покое?»

Узрели: на башне высоко над ними
Старик вдохновенный стоял,
И гулко, и мощно руками худыми
Он колокол правды над миром качал.
И вспомнили все эремита,
Почившего много уж лет,
Была его память с преданием слита…
О грешном вещал он грешным ответ.
…………………………………………
Клубы дыма в пространство безгрешное
Срываются с места, грехом отягчённого,
За ними спешит, поспевает душа неутешная,
Душа неутешная князя казнённого.

Позабыл он, что прежде, когда-то
Он стремился по струям эфира,
Что имел он учителя-брата,
Что расстались они для спасения мира.

Душа в полоненье — движенье неверное,
Струится влиянье от грузной земли,
Ещё тяготеет пространство трёхмерное —
Учители-духи ещё не пришли!

Хаос надвигается!
Ужас коснеющий…
Кто-то незримый там улыбается,
Без-образный, Образ — имеющий.

«Довольно, довольно страданья.
Люби же себя и пойми,
Ты расстался безгрешен с людьми,
Ты в храме предвечного знанья».

Душа прояснилась и вспомнила вдруг
Целый ряд непонятных мучений,
Перед правдой грядущей минувший испуг,
К величью холодному сотни ступеней.

И восстала она, развернулась она
И помчалась по воздуху смело.
И была она снова сильна,
А далёко под нею ужасное тело.

ГЛАВА V

Там, где ночи нет,
Там, где свет всегда,
Звук безмолвием одет
И не молкнет никогда,

Там в восторгах изменений[141]
И стеснённые в мечту
Без конца сияют тени,
Прославляя красоту.

То они, склонясь друг к другу,
Обнимаются, как братья,
То томятся от испуга,
Слыша грозные заклятья,

И спешат, и ждут, а цели
Им небесные темны.
Небеса им ждать велели,
Ждать и видеть сны.

О сны мгновенные,
Тысячелетние
И неизменные!
Всё безответнее,
Немее, глуше
Земные души.
Мертвей вселенная.

Снится нам тяжёлый сон,
Будто мир из трёх сторон,
Будто прахом дух стеснён,
Силой вечных похорон.

И меж нас скользят незримо
Сонмы трепетных созданий.
В хоровод неуловимо
Вновь вплетаются их длани.

В них земное сильно, живо,
И они, в часы теней,
Под альков скользнув стыдливо,
Вновь вдыхают яд страстей.

Сладко им во сне чудесном,
Где живут созданья — люди,
В прахе тяжком и телесном,
Дышат их живые груди.

И в мученьях полудухи
Просят жалости и жизни!
Их сердца к святому глухи,
Тяжко им в святой отчизне!

Иногда в великой силе
К людям духи нисходили,
И забытые уроки
Повторяли нам пророки.
Прорицали они,
Что сосчитаны дни
Земного страданья,
Что проснулась опять
Вера в прошлое знанье,
Что великая рать
Смело идёт на закланье.

Но Демон, владыка несчастных слепых,
По смерти стремящихся к радостям праха,
Их зорко следил, — шум сражений не тих,
И ждали пророков каменья да плаха.

И долго тянулись века,
И Демон царил на земле,
А верные ждали борца-старика,
Проведшего жизнь в мучительном зле.

Чтоб зло он познал
И проклял познанье опять,
Чтоб чист, как нетленный кристалл,
Он мог перед смертью стоять.

И долго тянулись века.
Был каждый надеждой согрет.
Все ждали борца-старика,
Но он не рождался на свет.

Духи томились в испуге,
Демон тайну хранил,
А Демона злобные слуги
Искали опоры магических сил…

Но вот разгорелся костёр
И в пламени ярком погас!
По небу скользнул метеор,
И пробил последней борьбы непредвиденный час!

ГЛАВА VI

Ночь погасла. Месяц бледный
Возрождается во мраке.
Темь. Безмолвье. — Сон победный
Дышит тихо в каждом злаке.

В этой ночи дремлет сила!
Ночь, — магический покров, —
Духов мощью осенила,
Научила тайне слов.

И прозрачною толпою,
Чуть заметно, словно пар,
Реют духи над землёю
В ожиданье скорых чар.

Над землёю духи реют
И над башнею седой,
Чьи глаза как будто веют
На прохожего бедой.

Люди все её боятся:
В ней мудрец давно живёт,
В ней видения таятся,
Кто-то плачет и поёт[142].

Кто-то тихими крылами
В окна бьётся в полусне,
Кто-то сильными словами
Духов требует в огне.

Но сегодня в Залу Тайны
Вышел дерзкий ученик,
Он неправо, он случайно
В тайны мудрости проник.

Блещет жезл в руке у мага,
Чертит круг он на полу,
Проверяет смысл зигзага,
Устремляет жезл во мглу.

Пробудились стены башни,
Застонали как во сне.
Духи мчатся всё бесстрашней,
Духи мчатся, все в огне.

Маг ошибся в слове тайном,
Позабыл слова заклятья,
И теперь в кругу случайном
Просит силы у Распятья.

Но бессильны здесь моленья!
Пламя лижет пол и круг.
Нет исхода, нет спасенья…
Хвалит Демон верных слуг!

Душа Женщины

«Расстилай, немая ночь,
Плащ свой чёрный надо всем.
Свет уснул, а сумрак нем!
Я пришла, людская дочь.
Люди, духи изменялись —
Мимо все они промчались.

Только я — одно и то же,
Неизменна, как и прежде;
Вечной веруя надежде,
Всех явлений я моложе!
Дней безмерна череда,
Но не слышны мне года.

Днём летаю над людьми я
Окрылённою мечтой,
Им внушаю сны больные,
Их веду я за собой.

Ночь настанет, и опять
Буду ласки я впивать!»

(К ней неуверенно скользит вновь прибывшая душа Юноши-ученика, погибшего в старой башне).