Леонид Гроссман - Пушкин

• Название: Пушкин
• Автор: Леонид Гроссман
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1939

В настоящем издании представлен биографический роман о великом русском поэте А. C. Пушкине. Автор стремился построить жизнеописание в плане биографической хроники на основе политической летописи и литературной истории того времени.

---

Некоторые юношеские элегии Пушкина задумчивы и печальны, но многие из них принадлежат к типу просветленных признаний. Ему, несомненно, было хорошо известно классическое определение жанра в «Поэтическом искусстве» Буало: «Элегия изображает радость и грусть влюбленных». Из этой формулы исходил и адъюнкт по кафедре Кошанского П. Е. Георгиевский, отметивший в своем курсе два свойства элегии: печаль и радость, при общих чертах «мягкости и нежности», свойственных канцоне. Таков у Пушкина радостный гимн любви «К живописцу», таковы «Осеннее утро», полное ожиданий весны; «Месяц», проникнутый воспоминаниями о наслаждении; «Я думал, что любовь угасла навсегда», охваченное мечтой о сладостной свободе; таков и ряд других «жалоб», проникнутых надеждой и счастьем влюбленности. Элегия Пушкина, получившая впоследствии (в Болдине и Петербурге) такие «пронзительно унылые» ноты, в беспечные лицейские годы еще часто звучит молодой любовной песней под открытым небом царскосельского парка, —

Когда в тени густых аллей
Я слушал клики лебедей,
На воды светлые взирая…

XIV АРЗАМАССКИЙ «СВЕРЧОК»

В начале марта 1815 года лицеисты были собраны на первую беседу со своим новым директором Энгельгардтом. Это был европейски образованный педагог, но насквозь проникнутый религиозно-нравственными воззрениями на задачи воспитания. Он считал необходимым лично изучить характер каждого воспитанника для лучшего воздействия на него в указанном направлении, но, видимо, не всегда находил к этому верные пути. Пушкин, по крайней мере, уклонился от такого раскрытия директору своего внутреннего мира и вызвал с его стороны весьма отрицательную оценку. Энгельгардт решительно осудил Пушкина за «поверхностный французский ум», «пустое и холодное сердце», «воображение, оскверненное всеми эротическими произведениями французской литературы», а главное — за отсутствие религии. Неудержимое стремление молодого ума освободиться от незыблемых авторитетов прошлого, укрепление которых являлось главной задачей директора императорской школы, видимо, вызвало этот разрыв. Возмущенный атеизмом Пушкина, Энгельгардт не оценил ни его поэтического дарования, ни его душевных качеств.

Вскоре молодого поэта навестили в лицее по пути из Петербурга в Москву дядя Василий Львович, Вяземский и сам Карамзин. Все они стали теперь виднейшими деятелями литературного общества «Арзамас», основанного для обстрела оплотов литературной реакции — «Беседы» и Российской академии.

Борьба за старый и новый слог уже вышла далеко за границы филологических прений. Соображения правильного словообразования стали поглощаться политическими тревогами. Воинствующий Шишков, усматривавший всюду «следы языка и духа чудовищной французской революции», нападал на карамзинские неологизмы, вроде эпоха, будущность, катастрофа, переворот. Последний термин вызывал особое возмущение именно потому, что ему придавали «знаменование французского слова «revolution». Отсюда требование обратиться для обогащения литературного языка к церковнославянским книгам и строжайший запрет обновлять русскую речь парижской, то-есть якобинской, терминологией.

Новые опыты Карамзина и Жуковского подвергались яростным нападкам и в театральных памфлетах Шаховского. После постановки осенью 1815 года «Липецких вод», с оскорбительной карикатурой на Жуковского, сторонники Карамзина объединяются для общей борьбы. Возникает «Арзамас». Порядок заседаний нового содружества представлял живую пародию на собрания академий, масонских лож, литературных обществ типа «Беседы». Потешные и даже озорные приемы арзамасской процедуры вызывали немало нареканий, которые весьма убедительно отвел Вяземский: «В старой Италии было множество подобных академий, шуточных по названию и некоторым обрядам своим, но не менее того обратившихся на пользу языка и литературы».

Эти события вызывают отзвук в стенах лицея и привлекают к себе самое пристальное внимание Пушкина. С первых же своих шагов в литературе он ощущал себя приверженцем поэтического авангарда, с малых лет чувствовал себя оруженосцем боевых талантов, объявивших непримиримую войну литературному застою и реакции. Вот почему он с особенным интересом стал следить за объединением сил карамзинской группы, когда от разрозненных партизанских набегов обновители стиля перешли к регулярным действиям и дружно построились в боевую фалангу.

Поэт-лицеист очертя голову кидается в битву. Уже под 28 ноября 1815 года он вносит в свой дневник запись о чествовании Шаховского Шишковым и выписывает целиком сатирическую кантату Дашкова на «Шутовского». 8 декабря он пишет эпиграмму.

Угрюмых тройка есть певцов —
Шахматов, Шаховской, Шишков

К концу года относится и большая запись о Шаховском, который осуждается за «холодный пасквиль на Карамзина» и за скучную композицию «Липецких вод». Наконец, в послании к Жуковскому, написанном осенью 1816 года, Пушкин выступает с развернутым боевым знаменем соратника «арзамасцев» против «диких лир» и «варяжских стихов».

Пушкин навсегда сохранил глубокое уважение к стилистической реформе Карамзина и через двадцать лет писал: «К счастью, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова».

Через несколько дней после отъезда трех писателей из Царского Пушкин пишет письмо Вяземскому — «любезному арзамасцу», «грозе всех князей стихотворцев на Ш», жалуясь на свое лицейское заточение, препятствующее ему «погребать покойную Академию и «Беседу» — губителей российского слова».

«Арзамасцы» оценили эту непримиримость молодого поэта; в том же 1816 году Пушкин был избран в их со дружество под остроумным прозвищем «Сверчка» в знак того, что, еще находясь в стенах лицея, он уже оживлял своим звучанием современную поэзию.

Вскоре происходит сближение Пушкина с негласным главою «Арзамаса» — Карамзиным На лето 1816 года историк поселяется в Царском Селе Незадолго перед тем Пушкин получает письмо от Василия Львовича с указанием «любить и слушаться» Карамзина «Советы такого человека послужат к твоему добру и, может быть, к пользе нашей словесности Мы от тебя много ожидаем» Пушкин принял совет Василия Львовича, вполне отвечавший его собственным склонностям еще в «Городке» (1814 г.) среди его любимых авторов назван Карамзин.

Поэт-лицеист стал постоянным посетителем историографа. «В Царском Селе всякой день после классов прибегал он к Карамзиным из лицея, проводил у них вечера, рассказывал и шутил, заливаясь громким хохотом, но любил слушать Николая Михайловича и унимался, лишь только взглянет он строго или скажет слово Катерина Андреевна…»

Жена историка (ей было в то время тридцать шесть лет) произвела на Пушкина неотразимое впечатление Единокровная сестра князя Вяземского, она отличалась необычайной красотой «Если бы в голове язычника Фидиаса могла блеснуть мысль изваять Мадонну, то, конечно, он дал бы ей черты Карамзиной в молодости, — писал Вигель — Как паж Керубино о графине Альмавива, я готов был сказать о ней «как она прекрасна и как величественна’» А душевный жар, скрытый под этою мраморною оболочкой, мог узнать я только позже».

Увлекающаяся натура Пушкина не могла устоять перед силой такого очарования. Влюбленный мальчик с детской непосредственностью излил свое чувство «Письмо было адресовано Карамзиной, и она показала его мужу.

Оба расхохотались и, призвавши Пушкина, стали делать ему серьезные наставления Пушкин стоял перед ними, как вкопанный, потупив глаза, и вдруг залился слезами…»

Пушкина, несомненно, влекло к Карамзину. Это был период публичных чтений еще неизданной истории с обычными прениями слушателей. Для молодого поэта такие собеседования были исключительно ценны. Интерес старших поэтов — Жуковского и Батюшкова — к эпохе князя Владимира отразился и на творческих замыслах их ученика. Но мотивы русской древности Пушкин думал развивать не в эпической форме, а в излюбленном жанре герои-комической поэмы, задуманной им еще в 1814 году. Необычайные приключения витязей в манере веселых повестей и волшебных сказаний, казалось, открывали ему путь для живого рассказа в духе его любимцев — Вольтера, Ариоста, Гамильтона и некоторых русских авторов.

После «Толиады», «Монаха», «Бовы» — целого ряда неоконченных опытов — Пушкин снова берется за этот ускользающий от него и соблазнительный жанр для насыщения забавного рассказа характерными чертами прошлого он запоминает из чтений Карамзина живописные подробности быта, архаические термины, редкие варяжские наименования. Все это отразилось в песнях большой поэмы, которую Пушкин начал писать в последний год своей лицейской жизни.