Борис Ванталов - Отрывки из Ничего

• Название: Отрывки из Ничего
• Автор: Борис Ванталов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Дневниковые записки были опубликованы в журнале “Крещатик”

---

Мы лишаемся чего-то очень важного, когда такие люди уходят. Чувствуешь перед ними свою вину за то, что не записал, не сохранил. Но разве можно запечатлеть дао.

Даосвидания, Нина Павловна.

2.10.2010

И ХЛЫНУЛА ЗЕМЛЯ

Сегодня видел во сне Кудрякова. Он вышел на балкон и сел на заснеженный порог. Распускались облака, закрученные в «мою спираль». Небо становилось чистым.

Проснулся.

Решил погадать по Лене Шварц. И влип в «Летнее марокко», как муха в мед.

Читал и читал. Ее голос звучал во мне. Я вспоминал все, что она об этом говорила. Это, может быть, ее единственная страсть и породила барочную избыточность вкупе с почти протокольной передачей диалога.

Как это свежо. Просто чудо!

А горько-то как…

«И хлынула Земля, как ливень шумный…»

НЕ ГЛАГОЛЬНОЕ ВРЕМЯ

Второго октября открылась выставка (три скульптора, моя графика) в бывшей библиотеке Блока на Невском.

Странные люди спрашивали у меня, что означает узелок вместо причинного места. Они не могли понять, что узелок – это узелок. Я пишу про эти узелки уже лет тридцать.

«узелки смыслов фонетические/ жалко, что я не говорю по-человечески.»

Или «Запутанный узел сознанья/ распустит когда-нибудь Ткач».

И этот вопрос мне задает уже немолодая дама, художница. Какая…

Нет, лучше процитирую (по памяти) Вензеля: «У пивного ларька опять говорят о евреях/ Какая тоска!»

Люди не готовы к новому. Они на него не способны. Оно вспыхнет в них само, когда придет время. Те, в ком оно уже мерцает, – обречены на молчание своих каракулей.

Не глагольное время.

Ы ХОХОЧЕТ

Самое трагичное для творящей твари – полное равнодушие реципиентов. Нет резонанса.

Найти резервы только в себе, стать самодостаточным. Такие доблести на Земле не валяются, их надо заимствовать у Неба. И еще не известно, захочет ли оно с вами делиться.

Но если поделиться, то можно позабыть о социуме.

Ты – никто, а эта неопределенность обществу не по зубам. Оно дает тебе возможность делать то, что ты хочешь, столько, сколько ты и Небо этого хочет.

Ы хохочет.

КАК В ЭНЦИКЛОПЕДИИ

(Продолжение продолжений)

Поэт Александр Миронов умер 19 сентября этого года в хосписе на Фонтанке. Его отвезли в тот же морг, что Лену и Олега. Отпели в том же соборе, что и Лену, но захоронили урночку (вопреки тенденции) на Смоленском, а не на Волковском.

Я видел Сашу в последний раз на Лениной квартире, забирая оттуда завещанный мне телевизор (когда Лена обьявила мне об этом своем желании, я сказал, хорошо, возьму, если он будет показывать вас. Эх-х-х…)

Миронов тогда собирался переезжать (дом вздумали расселять, потом это отпало) на новую квартиру. Он был благообразен и полон планов. Думал, не вступить ли из-за этого в Союз писателей. Ничто не предвещало скорой катастрофы.

Еще задолго до публикации в 103-м номере «НЛО» Кирилл Козырев прочел мне стихотворение Саши о подаренном ему Леной Шварц календаре. Уже тогда оно произвело на меня сильнейшее впечатление. Что же сказать теперь, когда сюжет этих строк проступил окончательно.

Умирающий поэт дарит собрату по перу календарь, в котором оказывается обозначена дата смерти обоих. Разница – полгода. Миронов ясно понимает всю трагическую подоплеку подарка и пишет об этом, возможно, последнее стихотворение в своей жизни.

И теперь оно открывает раздел «In memoriam», посвященный Лене.

Эстафета смерти.

Наша литература обрела новую легенду. Оба поэта сотворили ее вместе, стоически зарифмовав судьбу.

МОЛЧУ

Я же помню Сергея Танчика, друга Саши. Помню его брата Вадима Танчика, православного марксиста-математика. С братом Колей (А. Ником) бывал у Саши – Сережи на Васильевском. Слушали музыку. Коля крестился. Сережа женился. В его жену был влюблен Кудряков. Там стали рождаться дети. Потом они разошлись. Сережа убыл из Питера.

И чего только это «я» не помнит.

Молчу, молчу, молчу.

04. 10.2010

ЗАЧЕМ

Вышла в «Петербургском театральном журнале» замечательная подростковая проза Лены Шварц.

Мало того, что мое минималистское предисловие купировали, так выкинули еще две строфы из трех из стихотворения «Ночь в театре», которые я приводил.

Почти привык к произволу неумных людей. Но каждый раз все равно вздрагиваешь от этой совдеповской привычки неуклюжего обрезания текста.

А кто-то еще сунул свою преамбулу после моей, оборвав ее на слове «мерзость».

Зачем?

И ТОЛЬКО ТЕПЕРЬ

Зачем? Впрочем, этот детский вопрос из песенки Ирмы Сохадзе (кто еще помнит это имя?) лучше забыть навсегда.

Целеполагание вредно.

Вот ювенильная проза Лены прекрасна. В ней, словно в процессе проявления фотографии, вдруг начинают проступать черты будущего большого поэта.

Творящееся творение. Именно процесс, о котором я писал выше. И так она прожила жизнь, все выше и выше, пока не забралась настолько высоко, что Творец забрал ее раньше времени.

Финал «Девочки…», по-моему, гениален. Или исчезающий я становлюсь сентиментален. Он у меня вызывает спазм. Глаза увлажняются. А ведь никогда никому эту вещь не показывала. Стеснялась?

Я помню свое удивление, когда она вдруг несколько раз упоминала, что в расположенном неподалеку от ее дома ресторане «Артист» будет выступать Юрский, сколько это стоит, и не пойти ли ей туда.

Я недоумевал.

И только теперь…

ТРУП ТРУБ

Вера глубже всего, что есть в человеке. Она древнее инстинкта, потому что уходит прямо в вечность. Она невыносима. Ужиться с ней невозможно. В чистом, беспримесном виде вера смертельна, поэтому ее разбавляют жизнью. Спиритус + жизнь = человек. Земля – коктейль. Человек – соломинка (Мандельштам). Через нас бытие пьет небытие. Мы – орг?н.

Труп труб.

9.10.2010

СНЕГ РАЗУМА

Я – нечто вроде материнской утробы. Выходить из нее не хочется. Но только выбравшись из интимности себя, можно снова родиться (умереть) еще при жизни. Ты вылупляется на глазах у твоего меркнущего я. Язык осознает всю свою беспомощность в описании новых процедур. Он пасует.

Я снова не может говорить. Ум покидает тонущее самосознание. Все становится ничтожно-нежным.

Снег разума.

НЕТОТ

У непонимания есть уровни. Нижайший – понимание. Это глубочайшее заблуждение ума, это гибель. Потом, если я сумеет вылезти из этой я-мы рационалистической парадигмы, оно открывает, что не все так, как кажется. Потом приходит табу на произнесение формулы «на самом деле». Потом наступает этап «все не так».

Тогда меняется ход времени.

Тик-так, тик-нетак, тик-так, тик-нетак.

Ты уже в не такте. Ты нетактичен. Та нетактилен. Ты неконтактен. Ты нетот.

Нетот.

НОВОЕ?

Нетот видит свертывающийся мир. Важное становится неважным. Главное – неглавным. И т. д.

Становится всех жалко. Даже гениев.

Их особенно.

«На самом деле» ничего не меняется, меняешься сам. Там, внутри, крошится известка структур, в тебе начинает плескаться что-то.

Новое?

ЛЕЙСЯ-ПЕРЕЛИВАЙСЯ.

Поскольку мы в основном состоим из воды, то услышав ее плеск – возрадуйся. Ты возвращается к истокам. Волна тебя возвращается в море. Раз-творись. Два-творись. Три-творись.

И так без конца.

Творись. Волнись. Лейся-переливайся, дорогой товарищ.

10.10.2010

№366

Наше сознание застряло в промежутке. Мы ушли от животных, но не доросли до ангелов. Отсюда перекос в я. Человек не холоден и не горяч. Он – 36,6

Заключенный №366

В ЭТОМ КОСМИЧЕСКОМ КОНФЕТТИ

Стихи – акустические приборы. Они – резонаторы миров. Когда вибрация рецепиента и стиха совпадают, у первого наблюдается эффект мурашек.

В одном поэте резонирует его деревня, в другом –urbi, в третьем – orbi, в Лене резонировала Вселенная. И теперь карта звездного неба, висевшая в гостиной, напротив которой я всегда сидел, когда бывал у нее, у меня в коридоре. Иногда я стою там и без всякой цели, разглядываю точки созвездий, читаю их названия. И мне почему-то мерещится, что в этом космическом конфетти…

О, ЭТИ ПАЛОЧКИ

Я это написал и только сейчас сообразил, что сегодня 11-ое число. Лена умерла ровно 7 месяцев тому назад.

Я сидел на работе. Ближе к вечеру мне позвонил Кирилл и сообщил о изменившемся характере дыхания.

Я это дыхание слышал 3 раза на дому: отец, мать, теща.

Дыхание Чейн-Стокса.

Дыхание Чейн-Стикса.

Потом Кирилл позвонил в половине двенадцатого и сказал, что Лена умерла.

И Кудряков умер 11-ого, только в ноябре.

«О, эти палочки», как писал Чапек.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ОБЛОЖКИ

Кудряков, по его рассказам, получал премию Андрея Белого вместе с Леной.

Едва ли они пересекались в дальнейшем.

И вот за несколько лет до смерти (года два) у Лены выходит, переведенная на английский язык книга стихов. Издатель присылает по интернету обложку. Он – жуткая.