Инна Туголукова - Всем сестрам по серьгам

• Название: Всем сестрам по серьгам
• Автор: Инна Туголукова
• Издательство: ACT: ACT МОСКВА: Транзиткнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-037716-9, 5-9713-2835-2, 5-9578-4421-7

Может ли одна-единственная НОЧЬ ЛЮБВИ перевернуть всю жизнь?

Еще бы, скажете вы, и будете правы.

Недаром говорят: судьба сама стучится к нам в дверь.

Стоит ее открыть — и…

Любовь ворвалась в череду серых будней Алены — и принесла с собой НЕПОНИМАНИЕ, РЕВНОСТЬ И ГОРЕЧЬ ПОТЕРИ…

Но, как известно, жизнь все расставляет на свои места.

И впереди еще могут быть новые встречи и ДОЛГОЖДАННОЕ СЧАСТЬЕ.

---

Любимая Ольгина тема. Мама называла это «крысиные мысли», улыбнулась Алена. У нее-то, конечно, совсем другой случай, не такой крайний. И дети, слава Богу, сыты-одеты. Не ее, правда, в этом заслуга. Но она даже в мыслях не посягает на их деньги. Ну в смысле на деньги, которые Шестаков дает детям. Не ей же. Она и так не пропадет. Руки на месте — и шьет, и вяжет, только что сапоги не тачает. Но на сапоги уж как-нибудь заработает.

Главное, правильно организовать пространство и время. Потому что в быту человека, дополняя незабвенного Антона Павловича, все должно быть столь же прекрасно, как и в нем самом. А иначе какой же смысл переполняться высокими мыслями? Нельзя гармонично существовать в захламленной среде — это было ее твердым убеждением.

— Порядок! — сердилась Ольга. — Ordnung! Ordnung! Лучше бы морду красила, чем стулья!

А Алена покрасила стулья веселой желтой краской и сшила на них сиденья, тоже веселые, с меленькими желтыми ромашками, и такие же занавески на кухню под названием «Кошкин дом». И изумительной красоты лоскутное покрывало на старенький диванчик. Благо чего-чего, а лоскутков в доме было более чем достаточно. И выкинула все ненужное, отжившее свое, годами копившееся по шкафам и антресолям, а старую одежду отнесла в церковь. И все отчистила, отдраила до блеска и даже потолки вымыла и стены, как в операционной. А при маме никогда этого не делала, даже в голову не приходило. Жила себе и жила.

— Это был ее мир, — объяснила Фаина. — Ее жизненное пространство. А теперь это твой дом, и ты устраиваешь его под себя. Все правильно. Не переживай.

И все она успевает, и совсем не чувствует себя нечастной, ненужной, отвергнутой и забытой. И дети у нее замечательные. Просто прелесть что такое, а не дети! Вот полюбуйтесь, пожалуйста, на эту идиллическую картинку — каждый занят своим делом! Мими учит уроки, Сашенька рисует, склонив головку и высунув от усердия кончик языка, а Анька восседает на горшке с книжкой-раскладушкой. Есть у нее такая счастливая особенность, у Аньки — если посадить ее на горшок и дать в руки книжку, может часами рассматривать яркие картинки и тихонько скрипеть себе под нос толстым голосом. Интересно, в кого это она такая усидчивая? В папашу, наверное…

— Хочешь, я тебе загадку загадаю? — вывел ее из задумчивости Сашенька.

— Конечно, хочу! Загадывай.

— Что такое: морда собачья, а хвост, как у петуха?

— Не знаю, — растерялась Алена.

— Волк!

— А почему же хвост, как у петуха?

— Так он его пришил! А что такое: дом стоит, а в нем помидор лежит?

— Овощехранилище?

— Собачка!

— Ты же сказал, помидор!

— Так собачку так зовут, — пояснил Сашенька и энергично покрутил пальцем у виска. — Ты шевели мозгами-то! Мозги-то тебе для чего даны? Вот и шевели ими…

27

Мобильный зазвонил, как всегда, не вовремя, и Андрей, не отрывая глаз от дороги, нашарил его на сиденье свободной рукой и раздраженно бросил:

— Я слушаю!

— Пап, тебя в школу вызывают, — раздался в трубке тоненький девичий голосок.

— Кто это?! — изумился Шестаков, резко перестраиваясь в правый ряд.

— Это Людмила.

— Какая Людмила? Ты, наверное, девочка, номером ошиблась.

— Ну Мими это, Господи! Ты что, меня не узнаешь?

— Мими, это ты?

— Ну я, я! А кто же еще?

— Что случилось?

— В школу, говорю, тебя вызывают!

— А почему меня?

— Ну я подумала, Алена такая молодая, несолидная. А ты крутой, красивый. Она тебя только увидит, сразу забудет, зачем вызывала.

— Ничего не понимаю! Кто «она», и что наконец случилось?

— Да Господи! Ну училка у нас по истории така-ая ду-ура! Бешеная! Ее весной собака укусила, ей сорок уколов в живот делали. Ей, может, вообще нельзя в школе работать, пока она всех детей не перекусала.

— Ну и что? Кто кого укусил — ты ее или она тебя?

— Скажешь тоже! — засмеялась Мими. — Больно мне надо ее кусать! Мы с девчонками в коридоре сидели на подоконнике и придуривались, будто курим. Знаешь, есть такая жвачка, как сигареты? А она мимо шла и решила, что правда курим. Как заорет: «Какой класс?!» А я ей отвечаю: «Буржуазия!» Ну пошутила, что ж тут непонятного? А эта дура пятнами пошла, за шкирку меня и к директору.

— Ясно, — усмехнулся Шестаков, притормаживая у обочины.

— «Она, — кричит, — курила на подоконнике». Я говорю: «Врет она все, не курила!» Но кому первому поверят — мне или историчке? Директриса вся аж затряслась. «Я, — орет, — сорок лет в школе проработала, такого не видела, чтобы на подоконнике курили!» Классную вызвала. «Завтра, — говорит, — без родителей в школу не пущу». А классная вылезла: это, мол, у нас девочка из неблагополучной семьи. Я ее мать отродясь не видала. Их с братом тетка воспитывает. А директриса: «Значит, пусть тетка приходит. Мы еще посмотрим, можно ли этой тетке вообще детей доверять». Представляешь? Ну тут уж я не выдержала и говорю: «Тогда завтра придет мой папа». А классная: «Нет, — говорит, — у тебя никакого папы!» А я ей: «Что ж, меня, по-вашему, в капусте нашли или аист прикатил?» Что тут началось! Ты не представляешь!

— Ну отчего же? Очень даже хорошо себе представляю.

— И ты… пойдешь со мной в школу?

— Конечно, пойду. Знаешь поговорку: «Сам пропадай, а товарища выручай»? Кто это сказал, помнишь?

— Робин Гуд?

— Александр Васильевич Суворов это сказал, великий полководец.

— А ты скажешь, что ты мой папа?

— Естественно! Какие вопросы?

— Только Алене ничего не говори, ладно? — повеселела Мими. — Она и так ходит как в воду опущенная. Почему ты к нам больше не приезжаешь?

— Я? — смешался Андрей. — Работаю много, устаю…

— Ты приезжай. А то Алена плакала ночью, я слышала. Прибежала к ней, а она говорит: «Мне страшный сон приснился». Врет, конечно. Это она по тебе скучает. И Сашенька, и Анька тоже…

Что же, черт возьми, с ним происходит? На кого он обиделся, взрослый, адекватный вроде мужик? На одинокую молодую женщину, мать своего единственного ребенка, которую жизнь с завидным упорством пробует на излом да все никак не сломает? Что и кому он собирается доказать? Ей? Себе? Мол, я тертый калач и голыми руками меня не возьмешь? Да ведь никто и не пытается, не посягает на его драгоценную свободу ни словом, ни взглядом. Или он боится наступить на старые грабли и еще раз получить от жизни по лбу? Прежний горький опыт удерживает от новых ошибок?

А в чем же он может ошибиться? В том, что возьмет на себя ответственность за трех отверженных детей? Но это давно уже его дети. Он успел приручить их и не собирается потерять, вот ведь в чем парадокс! Стало быть, все дело в Алене? То бишь именно ее не хочет он ни видеть, ни слышать, ни есть из ее рук, ни спать в ее постели, ни жить с ней под одной крышей? Не нужна она ему ни в каком качестве — ни в горе, ни в радости, ни в здравии, ни в болезни?

«Врешь, Шестаков! Нужна! Хочешь ты ее и видеть, и слышать, а главное, спать с ней в одной постели, топить пальцы в густом шелке волос, целовать опущенные веки и губы — сначала жадно, стукаясь зубами, а потом медленно и долго. И скользить ладонями по вздрагивающему телу, и слушать, как она стонет, и слышать, что она шепчет. И сладкая эта отрава уже влилась в твои уши, впиталась со слюной, проникла через поры и растеклась по всему телу, забродила и крутит тебя так, что сводит скулы и ломит больной позвоночник.

И за три года ты все про нее понял. И то, что когда-то говорили Викентий и экс-чемпионка по лыжам Фаина Мазанова, и то, в чем убеждали мама с Мишкой и даже отец, от которого доброго слова дождаться, как от козла молока. И не было никакой вспышки страсти, затмившей рассудок, как когда-то с Марией, если, конечно, не считать последнего досадного инцидента, но речь сейчас не об этом. И высокое светлое чувство не застит тебе глаза — ты трезво на нее смотришь и трезво оцениваешь. Ты вообще последнее время только и делаешь, что занимаешься самокопанием, и дорылся уже до таких глубин — заглянешь, мало не покажется. Впрочем, про это тоже как-нибудь в другой раз.

А про что же тогда сейчас? Все уже думано-передумано, а толку чуть. «Просто ты ходишь по кругу, — объяснил он себе. — Как мерин за клочком сена, а надо по спирали, как учит диалектика. Диалектический материализм. Помнишь, что это такое? Вот если сейчас удастся совершить рывок от мерина к диалектическому материализму, тогда, может, круг и разомкнется».

Он закинул руки за голову, потянулся, потер затекшую шею. Что за чушь лезет в голову? Идиотская привычка все усложнять! Задуривать до такой степени, что простейшие вещи превращаются во вселенскую неразрешимую проблему. Нет неразрешимых проблем! Есть неудобные выходы, которые не хочется рассматривать, но это уже совсем другое дело. А надо просто додумать все до логического конца, не лукавя с самим собой, найти эти выходы и выбрать из них тот самый, единственно для себя приемлемый.