Жан-Филипп Туссен - Фотоаппарат

• Название: Фотоаппарат
• Автор: Жан-Филипп Туссен
• Издательство: Наталис
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-8062-0059-0

Как часто на вопрос: о чем ты думаешь, мы отвечаем: да так, ни о чем. А на вопрос: что ты делал вчера вечером, — да, кажется, ничего особенного. В своих странных маленьких романах ни о чем, полных остроумных наблюдений и тонкого психологизма, Жан-Филипп Туссен, которого Ален Роб-Грийе, патриарх "нового романа", течения, определившего пейзаж французской литературы второй половины XX века, считает своим последователем и одним из немногих "подлинных" писателей нашего времени, стремится поймать ускользающие мгновения жизни, зафиксировать их и помочь читателю увидеть в повседневности глубокий философский смысл.

---

28) Я оставил моего доктора и его жену сражаться на корте номер три и неспешно прогуливался по клубным садикам, шагал по дорожкам, слушая хруст гравия под ногами. Иногда я останавливался у какой-нибудь ограды и следил за игрой. Солнце начало припекать, и я, продолжая гулять, направился к небольшой рощице, где обнаружил скамейку в тени. На корте напротив, окруженном деревьями, трое молодых людей с волосатыми ногами играли в теннис весьма любопытным образом. Они бросались к мячику семимильными шагами, принимаясь в последнюю минуту метаться из стороны в сторону, чтобы выбрать точку удара, а потом на абсолютно прямых ногах остервенело лупили ракетками по мячу в самых разных направлениях. Один из них, о котором я не смог с уверенностью заключить, играет он по левую сторону сетки или по правую, частенько слонялся вдоль ограды с ракеткой под мышкой, почесывая бедро — искал мячи. Каждый раз, наклоняясь за мячом, он придерживал рукой очки, чтобы те не свалились на землю. Потом, внезапно срываясь с места, он вприпрыжку подбегал на корте то к одному, то к другому из своих напарников, подбрасывал мяч с отскока над головой на огромную высоту, а затем подпрыгивал и радостно бил по нему — это отчаянное па было заимствовано не то из фигурного катания, не то из французского бокса.

29) Через полчаса на террасе ресторана я вновь обнаружил этого субчика в полном одиночестве, когда он с полотенцем, накинутым на шею, переводил дух, попивая джин-тоник. Спутники его, как видно, бросили. Я присел за соседний столик и рассеянно проглядывал меню в ожидании моего доктора, который и появился десятью минутами позже весь в мыле, выжатый, как лимон, но счастливый. Вытянувшись на стуле во весь рост, он торжественно провозгласил: шесть-ноль, шесть-ноль, после чего снял и туфли, и носки. Не успел он снова откинуться назад с выражением невероятного блаженства, свесив руки и вытянув ноги перед собой, чтобы проветрить подошвы, как подошел официант и сказал, что его просят к телефону. Porca miseria. Он со вздохом встал и пошел босиком по террасе, закинув носки на плечо, на цыпочках пересек посыпанную гравием дорожку и, пригнувшись, вошел в маленький домик, тоже принадлежавший клубу. Вышел он почти сразу же и, спустившись по лестнице, снова перебрался через гравиевую дорожку, с которой крикнул мне, сложив ладони рупором, что идет в душ. «Ду-уш», — повторил он.

30) После душа мой доктор появился на террасе в полотняных брюках и бледно-розовой рубашке, его мокрые волосы были зачесаны назад, на них еще видны были бороздки от расчески. Несколько капель воды оставалось у него на лбу и крыльях носа. Едва сев, он пальцем подозвал официанта и, почесывая нос, просмотрел меню, после чего заказал три коктейля пимс. Вы ведь любите этот коктейль, правда? — внезапно с тревогой спросил он, приподнимаясь на стуле, чтобы вернуть официанта. Да-да, — отвечал я. Он торопливо и устало махнул рукой, давая этим небрежным жестом понять официанту, что тот может идти. Потом закинул ногу на ногу и улыбнулся мне. Жена моего доктора, тоже только что из душа, появилась на террасе почти одновременно с коктейлями. Пока официант составлял на стол бокалы, она подсела к нам, закинула ноги на стул и выгнулась назад, отбрасывая волосы. Официант с подносом удалился. Мой доктор отхлебнул глоток коктейля, поглядел по сторонам и сказал, что это и есть счастье.

31) Я осушил свой бокал и поднялся. Я пересек террасу, вошел в павильон и оказался в зальчике ресторана, отделанном светлым деревом, там, в глубине, в тени бармен мыл стаканы. Оглянувшись по сторонам, я спросил у него, правильно ли я понимаю, что уборные — в полуподвале, и стал спускаться по лестнице. Внизу в очень темном вестибюле, освещенном только одной электрической лампочкой, было несколько дверей, а также раздевалки и раковина.

32) Стоя перед прямоугольным зеркалом, я вглядывался в свое лицо — на него падал свет желтой лампы, висевшей у меня за спиной. Глаза были освещены не полностью. Я вглядывался в свое лицо, поделенное светом и тенью пополам, вглядывался и задавал себе простой вопрос: что я здесь делаю?

33) Вернувшись на террасу, я молча постоял у столика моего доктора, разглядывая корты вдалеке. Мой доктор с женой пригласили меня присесть и пообедать с ними. Я отказался. Они настаивали, поэтому я сказал, что мне нужно в гостиницу узнать, нет ли писем от жены. Мой ответ их крайне озадачил (в гостиницу? от жены?). Но я не считал себя обязанным ничего им объяснять и быстро откланялся (не забыв еще раз поблагодарить их за вчерашний вечер).

34) По дороге в вапоретто я стоял. Облокотившись на поручень, я рассматривал людей, сидевших на скамейках. Они разглядывали друг друга, следили друг за другом не отрываясь. Во взглядах, с которыми я встречался, я обнаружил одну лишь рассеянную враждебность, даже не относящуюся ко мне лично.

35) Когда я вошел в холл гостиницы, все показалось мне знакомым. Деревянные ручки были натерты до блеска, бархат на креслах разглажен. Ковер приглушал звук моих шагов. Портье по-прежнему незыблемо восседал в своем окошке, на носу у него покоились роговые очки. Я подошел к стойке и спросил, не было ли почты на мое имя. Нет. Тон у него, как ни странно, был недовольный, как будто, обнаружив, что я еще в Венеции, он рассердился на то, что я сменил гостиницу.

36) Я немного побродил по окрестным улицам. Там никого не было. Магазины не работали, металлические ставни закрывали витрины. Я нашел открытый бар и съел бутерброд с тунцом в томате.

37) Вернувшись в свою палату в больнице, я с удивлением обнаружил, что на соседней кровати кто-то лежит. Я тут же вышел и отправился к дежурной сестре за разъяснениями. Та плохо понимала по-французски. Я все же объяснил ей, что в моей палате находится больной. Потом я примирительным тоном осведомился у нее, нельзя ли устроить его где-нибудь в другом месте или перевести меня в другую палату, я готов перебраться сам, если так будет проще. Медсестра открыла журнал, полистала его и, попросив меня подождать несколько минут, привела старшую сестру. С ней мы были не в самых лучших отношениях. Поэтому, когда она не задумываясь мне отказала, с трудом соблюдая вежливость — похоже, она даже рассердилась, что ее побеспокоили, — я не стал настаивать.

38) Я решил вернуться в Париж.

39) В аэропорту Марко Поло я познакомился с одним типом из Советского Союза. Он сидел со мной рядом в круглом зале ожидания, нагнувшись вперед, и ждал рейса на Ленинград через Рим. Это был коренастый мужчина лет пятидесяти с короткими светлыми усиками — густыми, со скошенным нижним краем. Работал он инженером-гидравликом и много ездил за границу. Языков он знал столько же, сколько и я, но, увы, другие (русский и румынский), и когда он попытался объяснить мне по-итальянски, зачем он приезжал в Венецию, я мало что понял. Тем не менее нам обоим предстояло убить кучу времени в этом аэропорту, так что, побродив по отдаленной части зала ожидания, мы направились в буфет выпить пива. Стоя каждый перед своим стаканом, между двух пауз, во время которых он с сомнением взвешивал в руке свой чемоданчик-дипломат, мы говорили о новейшей истории, о политике. После краткого экскурса в историю Италии двадцатого века (Грамши, Муссолини), мы заказали по второму пиву. Потом, перейдя к истории его страны — теме по понятным причинам более деликатной, мы упомянули Хрущева, Брежнева. Я назвал Сталина. Он задумчиво выпил глоток пива и с выражением покорности судьбе, желая, видимо, сменить тему разговора, показал мне сквозь стекло на взлетную полосу. Объявили наши рейсы. Перед тем как разойтись, мы горячо пожали друг другу руки.

40) В самолете я занял место между проходами, как можно дальше от иллюминаторов, и с того момента, как самолет оторвался от земли, обращал внимание на любые звуки и запахи. Всякий раз, когда кто-то проходил по салону, я спешил убедиться, что он не курит. Чтобы придать себе смелости, я смотрел на стюардесс, которые нисколько не выглядели встревоженными. Наоборот, они сновали туда-сюда, улыбаясь, как будто все мы ехали в поезде. Когда самолет пошел на посадку, мой синусит вновь дал о себе знать; от боли я морщил лоб, а во время посадки скрючился в кресле, изо всех сил сжимая руку моей соседки, элегантной итальянки, которая смущенно мне улыбалась.

41) В аэропорту Орли я присоединился к потоку пассажиров, готовившихся предъявить паспорта. Молодая особа, офицер пограничной службы, которой я протянул мой паспорт, изучила его и задала мне какой-то вопрос. То ли ее интересовал мой адрес во Франции, то ли пункт назначения. Я ее не слушал (разглядывал пистолет у нее на бедре) и дал уклончивый, ни к чему не обязывающий ответ. Она вскинула голову и взглянула на меня настороженно. — Вы что, смеетесь? — спросила она. — Вовсе нет, — сказал я. Она вернула мне паспорт. — Проходите, — сказала она, — и не забывайте, что вы здесь иностранец.