Константин Станюкович - Два брата

• Название: Два брата
• Автор: Константин Станюкович
• Жанр: История

---

- А эти твари! - улыбнулся доктор, указывая головой на соседнюю комнату. - Слышишь, как шлепают. Я, брат, всегда в веселой компании.

- И ничего, ладно?

- Ничего себе, ладно. Занят. Надеюсь за границу на счет академии ехать! Недавно вот операцию в клинике ловкую сделал одному больному. Он было умирал, а я ему не дал! - рассказывал, оживляясь, доктор.

- Выздоровел?

- Э, нет, умер, где ему жить, нечем, брат, было жить, но все-таки сутки-то я его продержал!.. Ровно сутки!

- Эка, стоило хлопотать!

- Да тут не в больном! Умер сутками раньше, сутками позже - не в том дело, а главное - операция. Надо было в точку. Обыкновенно умирают под ножом, а он сутки... понимаешь, Лаврентьев, сутки!

Однако Григорий Николаевич все-таки не мог понять радости приятеля, что он дал больному отсрочку на сутки, и не без удивления слушал, с каким азартом Жучок рассказывал об этом обстоятельстве и даже вошел в подробности.

- Все, знаешь ли, собрались наутро смотреть, как это я сделал операцию; я ее принял на свою ответственность, - ночью, вижу - больной задыхался. Профессор и ассистенты!.. А у нас, брат, народ тоже, как и везде... зависть, интриги... Около профессоров некоторые лебезят, до лакейства доходят даже, потому что профессор, да еще знаменитый, может пустить тебя в ход. Практика и все такое. Ну, профессор посмотрел, и все смотрят разрез-то мой, а я объясняю. А сам, брат Лаврентьев, не уверен... не повредил ли я при операции органов? Надо было в самую точку. Профессор (а он очень ко мне расположен) одобрительно покачал головой, а другие, вижу, переглядываются, шепчутся. На некоторых лицах злорадство. Провалился, мол, я! Целые сутки я был, брат, сам не свой... Жду. Однако больной умер как следует, по всем правилам. Вскрыли... опять все собрались, и что же? Операция-то оказалась без малейшей фальши... В точку! В самую точку! Ни одного органа не повреждено. Ну, профессор меня поздравил, а у многих лица-то вытянулись! - рассмеялся доктор, оканчивая рассказ о своем торжестве. - Словно аршин проглотили!..

Григорий Николаевич между тем все подливал себе рому. Рассказ Жучка произвел на него странное впечатление. Он недоумевал по простоте, с чего это Жучок придает такое значение этому случаю и так радуется, что отсрочил смерть на сутки. Радость Жучка ему показалась даже несколько удивительной. Он с уважением посматривал на своего друга, а в голове его пробегала мысль: "Чудак, однако, Жучок! Как он радуется!"

- И у вас в науке, брат, пакостничают! - заметил он. - Друг дружку грызут, как послушаю!

- Нельзя. Мы, брат, тоже люди! - усмехнулся Жучок.

- То-то! А я бы, Жучок, не пошел к вам!

- Что так?

- Претит, как послушаешь тебя!.. Оно наука - вещь пользительная, это мы понять можем, а только... в деревне-то лучше! И человек там проще, а у вас тут...

Лаврентьев махнул рукой и замолчал. Жучок улыбался.

- Эх, Жучок, - начал, немного спустя, Григорий Николаевич. - Ты поди думаешь, как это я все насчет этой барышни. Ты вот с лягухами да со всякой дрянью, в точку там попадаешь, за границу поедешь... все как следует. Молодчина! Тебе оно по душе, а мне это ни к дьяволу. Вонь одна, нутро воротит, да и глуп я для вашего дела! Какая уж наука! Мне в самый раз в деревне, и нет другого места. Да если бы в Лаврентьевку хозяйку...

Григорий Николаевич произнес последние слова с глубокой тоской в голосе. Он вылил из бутылки остатки рома в стакан, отпил и сказал:

- Я, Жучок, к ней-то привязался, как собака!.. Ты этого не понимаешь, я никогда тебе не сказывал. Два раза пытал и только по третьему согласилась. Вовсе обнадежен был. Думал, вместе заживем, и так радостно это было! Все к свадьбе обладил. Фрак заказал... фрак, пойми! Космы окорнал, бороду постриг, - смеялись даже. Ну, усадьбу отделал, все как следует... вот-вот и хозяйка дорогая домишко-то голоском звонким огласит... душу согреет словом, взглядом, лаской. День свадьбы назначили! Три года ждал этого счастья и думал: пришло и ко мне оно... Да так при фраке и остался! Прежде, помоложе был, оно будто и не так одному мотаться, а года - дрянь дело. Душа-то у меня глупая, тоже ищет тепла, друга требует, а ты один, и никому твоей паршивой души не требуется!

Лаврентьев помолчал, взглянул на притихшего приятеля и продолжал:

- Тебя, Жучок, вот любили, а меня никто, ни разу. Рыло-то, видно, уж очень зазорное! - усмехнулся горько Лаврентьев. - Ни разу! Ну, и робость, сам знаешь, робею я с женским полом. Вот и пойми, какова радость-то была, когда она свое согласие изъявила и со мной, как с человеком близким, ласковая, добрая, слушала, как я ей песни пел, про жизнь рассказывал. Она-то! Такая душа нежная, откликнулась! И вдруг словно треснули по лбу. Все пошло прахом. Жалела только, а настоящего-то нету... настоящего-то... При фраке! Думал, выдержу... сперва-то хоть руки наложи! Гришка! Осилю, а поди и по сю пору не осилил. Бобылем вот и живи, мотайся. Ни привета, ни ласки. Выйдешь это теперь из дому. Хорошо так у нас, Жучок! Люблю я встать рано. Воздух весной - сладость; всякая тварь трепещет жизнью, солнышко подымается такое радостное и льет свет, а ты один, как пень, - один... Придет вечер - и опять благодать у нас вокруг, пей ее полной грудью, а ты снова один! Зиму вот скоротал, а только и зима! Скверная, друг, зима! Подлая зима!..

Утомленный двумя бессонными ночами, Лаврентьев несколько захмелел после выпитой им бутылки рома. Он начал было рассказывать про Кузьму Петровича, какие он пакости мастерит, но скоро умолк и осовел. Голова отяжелела. Пора было отдохнуть. Он собрался было уходить, но доктор уговорил его переночевать у него.

- Ну, ладно, Жучок. Мне где-нибудь. Нежностей не надо!.. Только вот потрошить лягух - ни-ни!.. А завтра мы все узнаем! - повторял он, раздеваясь. - Узнаем, и если он обидел ее - берегись!.. Берегись! воскликнул Григорий Николаевич, сжимая кулаки при воспоминании о Вязникове.

- Ложись-ка да отдохни, брат! - проговорил доктор, - а я пойду, еще одну лягуху обработаю.

- Обработывай, обработывай, Жучок, прах тебя бери! Ты человек хороший, Жучок, хороший!..

На следующий день Григорий Николаевич, как читатель уже знает, был у Николая, но не застал его дома. Своим визитом он несколько смутил нашего молодого человека, но смущение это скоро прошло, и Николай нарочно просидел до вечера дома, поджидая Лаврентьева. Мысль, что его могут обвинить в трусости, придавала ему отчаянную храбрость. Однако Лаврентьев не приходил. Николай написал длинное письмо отцу, в котором просил согласия на брак с Леночкой (он не сомневался, разумеется, в согласии), получил денежное письмо, принесенное дворником, и был тронут извинениями отца, что он не может помогать Николаю так, как бы хотелось; а о том, что у них у самих нет денег и что посланные деньги были заняты, - ни слова!

Эта деликатность и тронула и кольнула Николая.

"Он больше не будет стеснять своих славных стариков".

X

Сердце Леночки забило тревогу, когда вечером она услыхала от Николая о посещении господина, похожего по всем описаниям на Григория Николаевича. О, это непременно он; она не сомневалась. Она знала ревнивые порывы Лаврентьева, знала, что он все еще любит ее ("Ах, зачем он не забыл ее!"), и ничего нет невероятного, если он приходил к Николаю. Он должен ненавидеть его. И все из-за нее. Она одна во всем виновата. Она тогда скрыла от Лаврентьева, что любит другого, и теперь все обрушится на Николая. Какое-нибудь грубое слово. Николай вспыхнет - он такой горячий! - и, господи, что может быть. Страх за любимого человека охватил Леночку. Мысль, что Лаврентьев как-нибудь догадывается об их отношениях и вздумает обвинить Николая, невольно прокрадывалась в голову. Она вспомнила намеки брата, сцену... Это совсем расстроило Леночку, хотя она и старалась скрыть свое смущение от Николая.

- Тебя эта новость испугала, Лена?

- Нет. Отчего ж?.. Он просто зашел к тебе. Да наконец, может быть, это был и не Лаврентьев.

- Ну, положим, Лаврентьев. Лохматый, ровно мужик, - кому другому быть? - насмешливо проговорил Николай. - Наверное, Отелло из Лаврентьевки.

- А ты не принимай его, Коля. С какой стати!

Николай удивленно взглянул на Леночку и резко заметил:

- Какой ты вздор говоришь!.. Отчего не принять? Я приму его... Посмотрю на дикого человека, давно не видал! Не бойся, со мной он будет смирен. Я медведей не боюсь! Ну, да об этом нечего и говорить!.. Успокойся, пожалуйста, а то со страху ты не ведаешь, что говоришь!

Николай как-то особенно оживленно болтал и казался очень веселым. Он взял Леночку в театр и все посмеивался над ее страхами. И она старалась скрыть перед ним свою тревогу напускной веселостью, хотя ей было жутко. Она слушала болтовню Николая, а сама думала, как бы увидаться с Лаврентьевым и узнать, зачем он приехал. Пусть Николай рассердится, пусть даже очень рассердится, узнавши об этом, но она должна объясниться с Григорием Николаевичем, не теряя времени, а то, пожалуй, будет поздно. Она во всем виновата и должна поправить ошибку. В ее воображении чудились бог знает какие картины. Она знала, что Лаврентьев страдает, он оскорблен. Мало ли на что решится такой человек! И ей вдруг представилось, что этот близкий ей, дорогой, славный Николай лежит без дыхания, а около Лаврентьев с пистолетом. О господи! Она зажмурила глаза. Голова у нее закружилась.