Владимир Наджафов - Пакт, изменивший ход истории

• Название: Пакт, изменивший ход истории
• Автор: Владимир Наджафов
• Издательство: Новый Хронограф
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-94881-243-4

Дважды на протяжении полувека — в 1939 и 1989 годах — международные последствия пакта о ненападении, заключенного между СССР и Германией 23 августа 1939 года, были наглядно-взрывными с последующим критическим ускорением хода событий и сменой де-факто вектора мировой политики. В первый раз — когда пакт, одномоментно и круто изменив баланс сил в Европе, укрепил Гитлера в решимости напасть на Польшу, что ознаменовало начало Второй мировой войны. Во второй раз наследие советско-германского пакта шумно сказалось в 1989-1991 годах после признания советской стороной — впервые, публично, на весь мир — факта подписания секретного протокола к пакту о «разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе» и объявления всех секретных договоренностей с Германией недействительными с момента их подписания. Это привело к еще одной структурной перестройке международных отношений, вызвав развал Советской империи и самого СССР.

В книге рассматриваются различные аспекты проблемы происхождения и природы Второй мировой войны с акцентом на фактор классово-имперской политики сталинского Советского Союза, включая как непосредственные, так и долгосрочные историко-геополитические последствия советско-германского пакта. Она основана на широкой документальной базе, в частности — на материалах архивов России и США.

---

В очередной раз советско-польские отношения обострились в период Мюнхена в связи с требованием Польши о передаче ей Тешинской области Чехословакии. «Правда» публиковала сообщения об этом под такими заголовками: «Панская Польша бряцает оружием», «Наглые требования польских фашистов», «Захватнические планы Польши»{267}. Вскоре, когда Польша превратилась в ближайшую мишень для нацистов, советское руководство, судя по дипломатическим документам, не спешило определить свою позицию. Замнаркома иностранных дел В.П. Потемкин после продолжительной беседы с послом Польши в СССР В. Гжибовским 20 октября 1938 г. расценил визит посла как некий зондаж в предчувствии, «что в недалеком будущем Польше придется уже на самой себе ощутить давление дальнейшей германской экспансии». Потемкин поставил себе в заслугу то, что послу не удалось «спровоцировать» его на заявления, «которые можно было бы использовать как доказательства нашей непримиримой враждебности к Германии и нашего окончательного отказа от сотрудничества с Францией»{268}.

Не изменилась эта выжидательная позиция и после подписания 27 ноября совместного советско-польского коммюнике, подтвердившего, что основой двусторонних отношений остается пакт о ненападении 1932 г., продленный до 1945 г.{269} Попытка члена английского парламента Д. Ллойд-Джорджа узнать мнение советского полпреда в Лондоне И.М. Майского, будет ли СССР спокойно смотреть на осуществление Гитлером его польского плана или как-то вмешается в ход событий, ни к чему не привела. Советский полпред «уклонился от каких-либо пророчеств», сославшись на наличие «целого ряда обстоятельств, которые заранее трудно учесть»{270}. Замнаркома и полпред, Потемкин и Майский, играли по правилам большой дипломатии, проводимой Советским Союзом, которая диктовала проведение в обозримом будущем внешне выжидательной стратегии (но уже с очерченными Сталиным далеко идущими, но пока еще скрытыми целями).

Тем временем немецкое давление на Польшу росло. Так, 10 декабря 1938 г. «Правда» сообщала о «новых требованиях гитлеровцев к Польше», а спустя несколько дней — о «военных приготовлениях» Германии на польской границе{271}. В итоге поездки польского министра иностранных дел Ю. Бека к Гитлеру в Берхтесгаден в начале января 1939 г. стало очевидным, что Польша не собирается отказываться от политики лавирования между СССР и Германией. С этого времени вокруг Польши завязывается большая интрига, вызывавшая в Москве опасения повторения Мюнхена, т.е. попытки снова договориться без участия СССР. Сталин получил еще один аргумент для того чтобы опередить западные страны сделкой с Гитлером.

Польша нужна была сталинскому Советскому Союзу как плацдарм для экспансии вглубь Европы. Со времен Петра Великого установление российского контроля над Польшей достигалось посредством договоренностей с Пруссией. На основе неоднократных разделов Польши, пишет профессор Свободного университета Берлина К. Цернак, создалась система «негативной польской политики», берущая начало с 1720 г. и опирающаяся на прусско-русское «силовое согласие». Эта негативная по отношению к независимости Польши политика «оставила глубокий след» в политическом менталитете обоих народов, немецкого и русского{272}. Разумеется, и польского народа. Ни Германия, ни советская Россия не примирились с границами восстановленной в 1918–1919 гг. Польши. Гарантии западных держав по Локарнским соглашениям 1925 г. из-за сопротивления Германии не распространялись на ее восточные границы, что оставляло за ней свободу рук для действий против Польши. Это создавало предпосылки для своеобразной германо-советской взаимосвязи антипольской направленности. Историки не раз цитировали то место из мемуаров французского посла в СССР Р. Кулондра, в котором приводится комментарий на последствия Мюнхена В.П. Потемкина, выразившего мнение, что складывающаяся обстановка не оставляет Советскому Союзу иного выхода, как пойти на четвертый раздел Польши{273}.

Революционный пафос проанализированной выше статьи В.П. Потемкина отражал общий дух партийной пропаганды, служившей в советской общественно-политической системе средством ориентации населения по вопросам внутренней и международной жизни. Временный поверенный в делах США в СССР А. Керк в донесении в Вашингтон обращал внимание на передовую статью «Правды» от 4 марта

1939 г., посвященную 20-й годовщине Коммунистического Интернационала. В статье проявилась, говорилось в донесении, «значительно более заметная тенденция» рассматривать фашизм как проявление «умирающего капитализма». Это положение американский дипломат поставил в связь с процитированными в передовой словами Г. Димитрова, руководителя Коминтерна, о способности мирового пролетариата «к успешному контрнаступлению против фашизма, против классового врага»{274}. В том же номере газеты О. Куусинен, еще один из руководителей Коминтерна, ссылаясь на опыт Первой мировой войны, которая «существенно ускорила гибель капитализма в СССР» и привела к образованию компартий во всех капиталистических странах, заключал: «Нам нечего бояться предстоящих решительных битв»{275}.

Можно констатировать, что советская международная стратегия — так, как она была сформулирована в «Кратком курсе истории ВКП(б)»: оставаться вне обеих коалиций, — не была подвержена конъюнктурным переменам, к числу которых был отнесен и Мюнхен. Напомним, что В.М. Молотов в докладе по случаю годовщины Октябрьской революции в ноябре 1938 г. суть советской критики Мюнхена свел к оценке его как общего сговора против мира, без ссылки на его антисоветскую направленность.

За какие-то два месяца, начиная с немецкого предложения в конце декабря 1938 г. возобновить переговоры о кредитах (не считая сообщений из американских источников о немецких предложениях заключить пакт о ненападении, якобы последовавших еще в ноябре), в советско-германских отношениях имели место факты, которые явно свидетельствовали, к чему шло дело. Завязавшимся торгово-экономическим переговорам обе стороны придавали большое значение (хотя в дальнейшем они шли трудно, пока стороны не перешли к урегулированию политических взаимоотношений). В пропагандистской войне наступило подобие «перемирия», выразившееся в отказе от прямых нападок на руководителей Германии и СССР. Сам Гитлер, сперва на переговорах с Ю. Беком, а затем, возможно, и в разговоре с А.Ф. Мерекаловым, снял «украинский вопрос» с повестки дня, не дав ему превратиться в хроническую проблему в двусторонних отношениях. Наконец, в конце января в речи в рейхстаге весь свой ораторский пыл он направил не против СССР, как бывало, а против стран Запада. Что касается наступившего обострения отношений между Германией и Польшей, то это-то и стало подходящим поводом для советско-германского сближения.

События явно подтверждали оптимистический, с точки зрения реализации антикапиталистических замыслов, вывод статьи В.П. Потемкина. Многочисленные заявления с разных сторон о том, что агрессия Германии и Италии обращена, прежде всего, против Англии и Франции и их колоний, находили подтверждение в донесениях советских полпредов из основных европейских столиц. Полпреды охотно перечисляли различные требования, которые итало-германский блок все настойчивее предъявлял Западу. Сообщали они в Москву и о стремлении англо-французских правящих кругов «повернуть острие германской агрессии на восток», как писал, например, И.М. Майский из Лондона в начале нового 1939 года, указывая одновременно на «явный отлив мюнхенской волны и малую вероятность похода Гитлера против СССР»{276}. Из Рима временный поверенный в делах СССР Л.Б. Гельфанд сообщал о продолжительном разговоре с министром иностранных дел Италии Г. Чиано, который говорил о «наличии полной итало-германской согласованности в отношении западной, то есть антифранцузской, политики»{277}.

Предположения полпредов о наиболее вероятном направлении фашистской агрессии, подкрепленные посылаемыми Советскому Союзу после Мюнхена умиротворяющими сигналами со стороны Германии, укрепляли Сталина в его давнем желании вести дело к сближению с ней. Упомянутая в предыдущей главе перепечатка статьи В. Бартлетта в «Правде» с заключением, что «чрезвычайно неблагоразумно предполагать», что существующие разногласия между Москвой и Берлином обязательно останутся фактором международной напряженности, конечно, не могла появиться без ведома Кремля. И в начале февраля Сталин распорядился прекратить поставки советского оружия в республиканскую Испанию[29], где добровольцам из Советского Союза (они считались командированными Коминтерном) противостояли итало-германские интервенты. Списав со счетов республиканскую Испанию, Сталин устранил один из сильнейших раздражителей в советско-германских отношениях.