Герман Брох - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Герман Брох
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002544-3

Г. Брох — выдающийся австрийский прозаик XX века, замечательный художник, мастер слова. В настоящий том входят самый значительный, программный роман писателя «Смерть Вергилия» и роман в новеллах «Невиновные», направленный против тупого тевтонства и нацизма.

---

И тут ему дозволено было оглянуться, низошло повеление оглянуться, и он оглянулся.

И перед его вновь прозревшим оком еще раз — вновь — необозримо преобразилось Ничто, стало сущим и бывшим, еще раз необозримо расширился круг времени, дабы еще раз — вновь — замкнулся в своей необозримости круг бытия; необозрим был купол неба, еще раз раскинувшийся необозримым сводом, необозрим был беспредельный щит мира, обрамленный семицветной дугою в беспредельности воспоминанья. Еще раз стал свет и стала тьма, снова день и ночь, снова дни и ночи, и бесконечность еще раз явила стройный порядок, обретя высоту, ширину и глубину, еще раз оформилось пространство по четырем сторонам света, и обозначились верх и низ, облако и море; и посреди моря еще раз восстала страна, зеленый остров мира, земля лесов и лугов, сама переменчивость в неизменности. И поднялось на востоке солнце, отправляясь в странствие по небесному кругу, и ночною свитой потянулись за ним звезды, выстраиваясь торжественной пирамидой до самого полюса, до его беззвездной вершины, где на троне восседает с чашами весов справедливость, осиянная крестом севера. И парили над островом орел и чайка в утреннем поднебесье, и из волн всплывали дельфины и внимали безмолвной музыке сфер. С запада вереницей потянулись звери, они шли навстречу движенью солнца и звезд, шли на встречу с ними, звери чащоб и лугов, в незлобиво-мирном союзе лев, и бык, и ягненок, и коза с набухшим сосцом — все тянулись они на восток, ища пастуха с востока, жаждая человеческого лика. И в средоточии мирового щита, в бесконечной его глубине, в бесконечной череде человеческих забот и сует, в самый последний, но и самый первый раз, стало зримо: мирное пристанище, незлобивая обитель, осененный миром незлобивый лик человеческий, Зримый в образе ребенка у матери на руках, — мать и дитя, слиянные в печальной любовной улыбке. Вот так он это зрел, таким видел ребенка, такою видел мать, и настолько они были ему родными, что он, пожалуй, сумел бы их и назвать, хоть имен их не мог вспомнить; но еще родней и милей, чем лицо и забытое имя, была улыбка, связующая дитя и мать, и казалось, что в этой улыбке уже содержится весь смысл бесконечного вершащегося действа, что улыбкою этой возвещается некий полный смысла закон — благодатное и страшное великолепие человеческого удела, порожденное словом и уже в самом порождении воплотившее смысл слова, и утешение слова, и благостыню слова, и заступничество слова, и спасительность слова, и закономерность слова, и возрождение слова, — еще раз нашедшие выражение и способность быть выраженными в таких несовершенных и все же единственно совершенных образах человеческих забот и радений, — в них возвещенные, в них сохраненные, в них повторяемые отныне и во веки веков.

С мудрой всеведущей улыбкой любви прияло в себя слово все томление сердца и томление мысли для великого их слиянья, и не было слово бесплодным, ибо являло собою закон и принимало в себя томление гостя, дабы стал он солнцем, исполнив свой долг. И, призванные заклинающим словом, заструились ручьи и реки, с мягким шумом обрушился прибой на берег, заколыхались тихо воды морей, отливая стальной синевою, и все открылось взору и слышалось слуху одновременно и бездонно, ибо, оглянувшись на бесконечность, оставленную за собой, он увидел за нею и сквозь нее бесконечность этого мига, взор его и слух обращены были одновременно назад и вперед, и прибой былого, затихая в незримых краях забвенья, наполнил гулом своим сегодняшний день, стал безвременным и беспредельным потоком, и в потоке этом покоилась вечность, прообраз всех образов. И тогда он содрогнулся, и велико было его содроганье, почти благодатно в последней своей непреложности, ибо замкнулось кольцо времени и конец стал началом. Канул в небытие образ, канули все образы, и только шумел беспрестанно прибой, незримо хранивший их в себе.

Неизбывный колодец и родник мира, незримый луч света в безмерном страхе познанья: Ничто заполнило Пустоту и стало Вселенной.

Немолчно шумел прибой, и вдруг донесся звук из смешенья света и мрака, до дна их всколыхнувший и все нараставший, все ширившийся, — ибо только теперь раздался звон, и то, что звенело, было больше чем пенье, больше чем звучание лиры, было больше любого звука, любого голоса, было всем этим сразу, поднимаясь из бездн небытия и вселенной, поднимаясь как согласие, но выше всякого понимания, поднимаясь как значение, но выше всякого постижения, поднимаясь как чистое слово, слово в себе, и оно и было чистым словом, выше всех согласий и всех значений, завершающим и начинающим, могучим и властным, грозным и нежным, вселяющим ужас и дарующим надежду слово мудрости, слово клятвы, чистое слово, и оно понеслось над миром, прогремев над его головою, и звучало все громче и громче, наливаясь такой громовой мощью, что ничто уже не в силах было устоять перед ним, и растаяла вселенная перед мощью слова, растворилась в слове, но и навек сохранилась в слове, уничтоженная и заново сотворенная, навек сотворенная, ибо ничто не пропало навек, ибо конец соединился с началом, возрождаясь и порождая; и носилось слово над миром, реяло над пустотой, реяло за пределами выразимого и невыразимого, и он, заглушенный, затопленный словом, уносимый его прибоем, реял вместе со словом, — но чем плотнее оно его облекало, чем глубже он погружался в поток звучанья и им проникался, тем недостижимей и огромней, тем тяжелее и невесомей становилось слово, — парящее море, парящее пламя, тяжкое как море и легкое как море, и все же еще слово; удержать его он уже не мог; непостижно и неизреченно было оно для него, ибо речи здесь был предел.

Примечания

1

По преимуществу (франц.).

2

Последний довод короля (лат.).

3

Бог из машины (лат).

4

«Победитель» (франц.).

5

Максвелл, Джеймс Кларк (1831–1879) — известный английский физик. — Здесь и далее примечания переводчиков.

6

Точное будущее (лат.).

7

Диофантовы уравнения — вид алгебраических уравнений, названных по имени греческого математика начала новой эры Диофанта Александрийского.

8

Хиатус, зияние (лат.).

9

Стиль, господствовавший в немецком и австрийском искусстве с середины десятых до конца сороковых годов XIX века.

10

Штудиенрат — звание учителя гимназии и других средних учебных заведений высшей категории в Германии. В ФРГ сохранено, в ГДР присваивается лишь наиболее заслуженным учителям.

11

Гинденбург, Пауль фон (1847–1934) — генерал-фельдмаршал, один из главных военачальников первой мировой войны. В 1925 году был избран президентом Германии и оставался на этом посту до смерти, но фактически в 1933 году передал власть в руки Гитлера.

12

Людендорф, Эрих (1865–1937) — генерал, ближайший помощник Гинденбурга в годы первой мировой войны, по окончании которой стал одним из самых реакционных политиков, союзником Гитлера.

13

Бебель, Август (1840–1913) — руководитель германской социал-демократии и один из активных деятелей Второго Интернационала. Страстный борец против милитаристской политики правительства кайзеровской Германии.

14

Шейдеман, Филипп (1865–1939) — лидер правого крыла Социал-демократической партии Германии.

15

Леттов-Форбек, Пауль фон (1870–1964) прусский генерал; с 1913 года до конца первой мировой войны командовал германскими колониальными войсками в Африке. В 1920 году принял участие в так называемом Капповском путче (контрреволюционном заговоре, возглавленном монархистом Вольфгангом Каппом).

16

Цет — немецкое название последней буквы латинского алфавита, именно с нее начинается фамилия Цахариас.

17

Сект, Ганс фон (1866–1936) — генерал-полковник; с 1920 по 1926 год был начальником управления сухопутных сил рейхсвера и проводил подготовку к развертыванию германских вооруженных сил. Поддерживал партию Гитлера.

18

И ты, Брут! (лат.).

19

Это непозволительно… (лат.).

20

Хлеба и зрелищ! (лат.).

21

Фридрих Людвиг Ян, прозванный «отцом гимнастики», действительно много сделал для развития спортивного движения в Германии, но его политические взгляды были не лишены националистических черт.