Альберто Моравиа - Скука

• Название: Скука
• Автор: Альберто Моравиа
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064798-9, 978-5-271-28552-3

Одно из самых известных произведений европейского экзистенциа­лизма, которое литературоведы справедливо сравнивают с «Посторон­ним» Альбера Камю. Скука разъедает лирического героя прославленного романа Моравиа изнутри, лишает его воли к действию и к жизни, способности всерьез лю­бить или ненавидеть, — но она же одновременно отстраняет его от хаоса окружающего мира, помогая избежать многих ошибок и иллюзий. Автор не навязывает нам отношения к персонажу, предлагая самим сделать выводы из прочитанного. Однако морального права на «несходство» с другими писатель за своим героем не замечает.

---

—  Я купила его на твои деньги. И еще вот это. — Она показала на туфли. — И это, — добавила она, подняв ногу, чтобы показать чулки. — В общем, — заключила она, — и сверху, и снизу я вся одета на твои деньги.

Я спросил, выводя машину со двора:

—  А зачем ты мне все это говоришь?

—  Ты сам мне как-то сказал, что тебе приятно, когда я об этом говорю.

—  Это правда. Но мне было бы гораздо приятнее, если бы ты была моя не только сверху и снизу, но и внутри.

—   Внутри чего?

—  Внутри себя!

Я увидел, что она засмеялась своим детским смехом, приподнимавшим верхнюю губу над остренькими рез­цами.

—  Внутри я ничья. Внутри у меня легкие, сердце, пе­чень, кишки. На что они тебе?

Она была сегодня весела, и я спросил почему. Она беспечно ответила:

—  Мне весело, потому что я с тобой.

—  Спасибо, ты очень любезна.

Я миновал Пьяцца-дель-Пополо, переехал Тибр, проехал до конца улицу Кола ди Риенцо и, обогнув все выступы ватиканской стены, выехал на виа Аурелиа и двинулся по ней в направлении Фреджене. Чечилия не­подвижно сидела рядом со мной — прямая, высокая шея, облако густых курчавых волос вокруг круглого ли­чика, руки на коленях. Время от времени, продолжая вести машину, я искоса поглядывал на нее и снова и снова отмечал черты, которые загадочным образом де­лали ее столь желанной и в то же время столь ускольза­ющей: детскость лица, которой противоречили резкие, сухие складки по углам маленького рта; угловатая хруп­кость плеч, которой не соответствовали мощные, тяже­лые очертания груди; гибкость и тонкость талии, которая никак не соотносилась с округлостью бедер и плотно­стью зада. А на коленях — руки, большие и некрасивые, однако привлекательные и даже красивые, если только согласиться, что некрасивая вещь может быть красивой. Никогда еще она так мне не нравилась, причем это чув­ство, возбуждающее и неуловимое, было чем-то похоже на нее самое. Едва мы выехали из Рима, как я понял, что не дотерплю до шести, то есть до часа, когда мы должны были вернуться в студию. В моем распоряжении было десять часов, а значит, я мог переспать с ней два раза: прямо сейчас и вечером, после ужина. Сейчас — на лю­бой лужайке, после ужина — в студии.

Дорога бежала то вверх, то вниз посреди безлесных холмов, поросших пышной, густой голубовато-зеленой травой, которая поднялась из пропитанной влагой почвы после двух месяцев обильных дождей. Небо еще не очис­тилось: черные тучи, клонившиеся к земле под тяжестью непролившегося дождя, неподвижно стояли над этой еще совсем весенней зеленью. Идя на большой скорости, я не переставал взглядом искать по сторонам подходящее ме­сто, но ничего не находил: то слишком близко от дороги, то слишком открыто, то склон слишком крутой, то в опасной близости стоит сыроварня. Так я проехал еще несколько километров, по-прежнему ничего не говоря и чувствуя, как растет среди этой тишины сила и ярость моего желания. Наконец на ближайшем перекрестке я свернул, и Чечилия спросила:

—  А мы не на море разве едем?

Я ответил:

—  Сначала заедем в укромное местечко, чтобы за­няться любовью, а потом поедем на море.

Она ничего не сказала, и я на максимальной скорости помчался по деревенскому проселку, белому и каменис­тому. После нескольких километров тряски по хрустяще­му щебню пейзаж, как я и предполагал, начал меняться. Исчезли поросшие травой безлесые холмы, появились небольшие возвышенности, покрытые лесом, а за ними виднелись луга, на которых паслись лошади и целые та­буны. Это было именно то, чего я искал. Около какой-то изгороди я внезапно остановился и сказал Чечилии:

—  Выйдем.

Она повиновалась, вышла и посторонилась, пропус­кая меня вперед. Но я сказал, сам не знаю почему:

—  Нет, я хочу, чтобы ты шла впереди.

Она ничего не ответила и, толкнув калитку, пошла по тропинке, вернее по следу, протоптанному в густой высокой траве. И только тогда я понял, почему попро­сил ее идти впереди: мне хотелось видеть мощное и ле­нивое движение ее бедер. Я понимал, что их покачива­ние обращено ко мне не больше, чем сексуальный при­зыв самки, который направлен к мужчине вообще. Если бы впереди пошел я, у меня могла быть по крайней мере иллюзия, что это я ее веду. Атак, пропустив ее вперед, я лишний раз убедился, что покачивание бедер относи­лось не столько ко мне, сколько к наслаждению, кото­рое ожидало ее где-то в лесу, наслаждению, которое, правда, доставлю ей я, но при этом буду не более чем его инструментом.

Мы молча шли среди спутанной скользкой травы. Тучи над нашими головами, низкие и набухшие, как бе­ременный живот, словно расслоились на куски тумана. Теплый влажный воздух был полон непрекращающегося жужжания. Я смотрел на бедра Чечилии, которые, как машина, постепенно входящая в свой нормальный ритм, по мере приближения к лесу двигались все сильнее и ритмичнее, и думал, что между этими движениями и теми, что она будет делать, лежа на спине, не было, в сущности, никакой разницы: Чечилия всегда была готова к сексуальному сношению, точно так, как всегда готова к работе машина, хорошо заправленная горючим. Должно быть, она почувствовала мой взгляд, потому что неожи­данно обернулась и спросила:

—  Что с тобой? Почему ты молчишь?

—  Я слишком сильно тебя хочу, чтобы говорить.

—  Ты всегда меня хочешь?

— А тебе это неприятно?

—  Нет, я просто спрашиваю.

Мы прошли еще немного, потом среди густой луго­вой травы начал попадаться редкий высокий подлесок, первые деревья поднялись на неровной почве — сначала отдельные, далеко разбросанные, потом их стало больше. Еще несколько шагов, и вот между двух холмов малень­кая ложбинка, поросшая деревьями и кустами, скрываю­щими неровности почвы. Я поискал взглядом, где можно лечь, и мне показалось, что я нашел — ровная поросшая мхом поляна, окруженная высоким папоротником и гус­тыми зарослями дрока. Я уже собрался показать ее Чечи­лии, как вдруг она обернулась и рассеянно сказала:

—  Да, я забыла тебе сказать — сегодня мы не можем заниматься любовью.

У меня было такое чувство, будто я угодил ногой в капкан.

—   Почему? — спросил я.

—  Я нездорова.

—  Неправда!

Ничего не ответив, она своим сильным, медленным шагом прошла вперед, миновала заросли папоротника и дрока, поднялась на маленький округлый пригорок, по­вернулась ко мне, наклонилась и, взявшись обеими рука­ми за подол, приподняла его до пояса. Показались строй­ные, схваченные шелком бедра, а внизу живота, там, где обычно за прозрачной тканью слипов просвечивало тем­ное пятно лобка, виднелась матовая белизна ватного там­пона.

—  Теперь веришь?

Я ответил в ярости:

—  Да, ты права, ты всегда и во всем права!

Она молча опустила юбку, потом спросила:

—   Почему ты так говоришь? Ведь в другие дни я тебе никогда не отказываю!

Я чувствовал, что схожу с ума: оскорбленное желание как бы наложилось на ставшее уже почти манией убежде­ние в ее недоступности, и сегодняшняя неприятность предстала передо мной как одно из проявлений все той же бесконечно повторяющейся ситуации. Я сказал:

—  Я так тебя хотел, а оттого, что ты пошла со мной и словно бы согласилась, желание стало еще сильнее. По­чему ты не сказала мне сразу, что нездорова?

Равнодушно глядя на меня, она ответила тоном тор­говца, который взамен распроданного товара предлагает покупателю совсем другой, гораздо более дешевый:

—  Но зато мы можем быть вместе целый день.

— Да, но я хотел с тобой спать!

—  Спать будем в другой раз, может быть, завтра.

—  Но я хотел сегодня, сейчас!

—  Ты просто как ребенок.

Наступила пауза. Чечилия шла среди зарослей дрока, опустив глаза, как будто что-то искала. Потом наклони­лась, сорвала травинку и зажала ее в зубах. Я в ярости воскликнул:

—  Так вот почему ты предложила мне провести вмес­те целый день. Ты знала, что сегодня ты не можешь спать с Лучани.

—  И Лучани хотел со мной спать, но я сказала ему то же, что и тебе.

— Да, но Лучани спал с тобой вчера, а я три дня назад.

— Лучани не спал со мной вчера: он, как и ты, спал со мной три дня назад.

Она продолжала идти впереди меня, сквозь заросли дрока, такая беззаботная, с травинкой в зубах. Я злобно спросил:

—  А куда, собственно, ты идешь, что ты собираешься делать?

—  Все, что тебе угодно.

—  Ты знаешь, что мне угодно.

—  Я тебе уже сказала, что это невозможно.

—  А если это невозможно, то я не знаю, чем можно заняться еще.

—  Хочешь, вернемся в город и сходим в кино?

—  Нет.

—  Хочешь, поедем к морю?

—  Нет.

—  Хочешь, поедем в Кастелли?

—  Нет.

—   Может быть, ты хочешь остаться здесь?

—  Нет.

—  Хочешь, уедем?