Н. Никитин - Преступный мир и его защитники

• Название: Преступный мир и его защитники
• Автор: Н. Никитин
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-270-01930-2

В сборнике Н. В. Никитина (псевдоним Азовец) «Преступный мир и его защитники» рассказывается о самых громких уголовных процессах России конца XIX и начала XX века, которые вели известные русские адвокаты Книга, рисующая жизнь без прикрас, с ее страстями, горем, страданиями, была с интересом встречена читателями, критикой. Предлагаем читателю ее в новой редакции. Книга выходит впервые после 1910 года.

---

После пожара шестнадцатого июля обвиняемые переселяются на дачу Строганова, между ними происходят постоянные ссоры, и, наконец, спустя три недели подсудимый приносит повинную.

Представитель обвинения говорит: «Слабый человек совершил деяние свыше своих сил. Им овладела скорбь о погибшем, и он принес повинную следственной власти». Неужели вы разделите такое убеждение? Вам рисуют Марию Краевскую как натуру сильную, хитрую, почти демоническую. Ее сообщник терзается совестью. Что же делает она для избежания опасности, внезапно вырезавшейся на темном фоне их жизни после пожара? Где ласки и чары, отуманивающие его ум, при помощи которых она цепко держит его в своих руках, бережет и не пускает? Осмотритесь в событиях этого времени — и вы заметите обвиняемую почти всегда подле кучера Полоза. Как могла эта женщина пренебрегать гневом подсудимого и смеяться над его страстью,'отравленною общим преступлением, из-за первого Полоза? Пусть разъяснит обвинение эту загадочную для нас психологию.

Девятого августа подсудимый принес повинную. Допрошенный урядником и Помощником пристава, подсудимый наполнял свои объяснения бесконечными рассказами о связи обвиняемой с Полозом, об их ночных свиданиях, прогулках подле озера, поездках в Петербург. Он властно требовал немедленного ареста кучера и тут же по секрету сообщил полицейским властям, что никакого поджога не было. Находясь в доме предварительного заключения, он признается в своем ложном оговоре отцу, матери, сестрам, госпоже Александровой, помощнику начальника тюрьмы, посылает Краевской свои последние деньги, молит ее о прощении, осыпает укорами.

Всем казалось, что этот человек не преступник, все его жалели и инстинктивно чувствовали, что под этим признанием кроется что-то другое. Сознаемся искренне, что в распоряжении обвинительной власти только одна улика — это явка с повинною, содержащей в себе оговор Краевской. Присмотритесь внимательно к этой улике — и вы увидите, что в оговоре подсудимого справедливо только то, что Краевские жили в Петербурге, что, переехав на дачу, они застраховали свое имущество, что Ведерников поступил в пожарную дружину и что шестнадцатого июля был праздник. Равным образом справедливо, что после праздника госпожа Краевская уехала кататься и что пожар произошел в шесть часов утра от загоревшихся конфетти. Все остальное содержание оговора — плод бедной и невыдержанной фантазии, полный взаимных противоречий. Разве может умная женщина, уезжая в пять часов утра с двумя дружинниками, «заказать» поджог в шесть часов утра, несмотря на присутствие посторонних лиц? Почему была пропущена темная июльская ночь, когда все члены семьи. были на празднике, почему Краевская не предупредила своего мужа?

НЕСТОР Александр Павлович

Родился в Омске в 1856 году Окончив курс Харьковского университета, в 1880 году поступил на службу В 1884 году был назначен судебным следователем виленского окружного суда, а в 1892 году членом екатеринодарского окружного суда В 1896 году вышел в отставку и поступил в сословие присяжных поверенных округа санкт-петербургской судебной палаты В качестве защитника принимал участие в процессах генерал-майора Пашкевича (обвинение в ростовщичестве), надворного советника Кочубея (подлог и вовлечение в невыгодную сделку), золотопромышленника Мордина (подлог)

Судебное следствие обнаружило источники, откуда исходило благосостояние дома Краевских. В течение многих лет подсудимый Ведерников играл в карты дома, в гостях, во всех клубах. Его посылали за добычей каждый день Широкие траты по дому не давали ему отдыха, ночная жизнь истощала его силы. Приблизьтесь к этой стороне дела — и вы увидите человека, расточившего свою жизнь, замучившего себя излишествами, истощенного и страшно усталого. Наблюдая Ведерникова в последних числах июля, мы видим его жалким, бессильным, с истерическими припадками.

Присяжный поверенный Марголин рисует затем душевное состояние подсудимого, почувствовавшего себя отвергнутым, его истерическую борьбу за свое положение в семье, взрывы безумной ревности и дикий экстаз мести, бросивший обвиняемого к прокурору. Охваченный чудовищными страстями, подсудимый отождествил свою месть с актом правосудия, создал улики и, гордый сознанием своей правоты, кинул ей в лицо обвинение в поджоге.

Свою речь защитник окончил воззванием к присяжным заседателям об оправдании обоих подсудимых.

Защитник подсудимой присяжный поверенный А. П. Нестор обратил внимание присяжных заседателей на то, что представитель обвинения не придает значения снятию оговора со стороны Ведерникова потому, что он не сделал этого во время предварительного следствия. Однако это было сделано Ведерниковым, но не перед следователем, которого он, естественно, боялся, а перед помощником начальника дома предварительного заключения, передавшим это, в свою очередь, лицу прокурорского надзора, и не вина Ведерникова, если объяснение его не дошло до следователя. Поджога не было. Следствием установлено, что два очень пьяных человека курили в^ комнате, наполненной легко воспламеняемым материалом. Кто из поджигателей перед самым пожаром поместил бы в, заготовленный костер восемь больших корзин белья, как это выяснилось на судебном следствии? Много нехорошего говорилось про Краевскую, но присяжные заседатели не забудут показания доктора Покровского, удостоверившего на суде ее лучшие качества — качества материнства по отношению к пасынку. Пристав впал в ошибку, поверив Ведерникову; ошибку эту повторил следователь, но теперь еще возможно исправить ее, так как решительное слово еще не произнесено. Краевская, благодаря безумному шагу Ведерникова, лишена свободы и томится среди каменных стен одиночной камеры, ожидая своего освобождения на основании справедливого и авторитетного слова присяжных заседателей.

Другой защитник, Зейлингер, сказал в защиту Краевской небольшую, но убедительную речь.

В своем последнем слове подсудимая со слезами стала говорить:

— Не виновата… Муж сгорел… Девочка осталась… Я в тюрьме…

И, не договорив, рыдая, она бессильно упала на скамью.

Ведерников только молча встал перед присяжными заседателями, и они удалились.

Прошло более получаса тяжелого, томительного ожидания, и, наконец, в пятом часу утра дрогнул отрывистый звонок. Наэлектризованная публика, как один человек, ринулась в зал. Наступило гнетущее безмолвие. Торжественно вышли присяжные заседатели, и старшина их начал читать роковой вопросный лист.

— Нет, не доказано, — был ответ присяжных заседателей на поставленный им судом вопрос: доказано ли было, что дача Краевского сгорела от поджога?

Истомившаяся публика не выдержала. Послышались радостные рыдания и крики. Председательствующий объявил А. А. Ведерникова и М. И. Краевскую свободными от суда и следствия.

УБИЙСТВО ПРОФЕССОРА ДОНБЕРГА

Летом 1900 года в Петербурге неожиданно разыгралось кровавое преступление, жертвой которого пал известный профессор-окулист Императорского клинического института, действительный статский советник Г. А. Донберг.

20 июля около 1 часа дня в квартиру его по Университетской набережной явился один из знакомых, Юлиан Геккер, и пожелал переговорить с ним наедине. Профессор принял его в своем кабинете, но не прошло и 5 минут, как вдруг до слуха стоявшего в коридоре у парадных дверей лакея долетел из кабинета звук выстрела, сопровождавшийся криком Донберга. Лакей бросился к дверям столовой комнаты и столкнулся здесь с выбегавшим профессором. В эту минуту раздался новый выстрел, и пуля вонзилась в косяк двери. Вместе с тем около дверей столовой показался взволнованный Геккер и направил дымящийся револьвер в бежавшего по коридору профессора. Лакей поспешил ухватиться за руку гостя и, несмотря на сопротивление, быстро обезоружил его.

На выстрелы прибежал также и ассистент профессора, доктор Коневский. Войдя в другой кабинет, где скрылся Донберг, он увидел последнего с побледневшим лицом.

— Меня Геккер ранил в живот, — объяснил ему профессор.

Коневский немедленно уложил его на диван и вышел из кабинета за льдом и сулемою. В дверях столовой ассистенту попался навстречу Геккер.

— Что вы сделали! Вы человека убили! — возбужденно обратился к нему ассистент.

— Ну, что ж? Очень рад, — спокойным голосом ответил убийца и спустился по лестнице в нижнюю квартиру, з которой проживала тетка его жены, Г. В. Рафалович. Вся семья Рафаловичей в это время сидела за завтраком, и Геккер ошеломил ее своим хладнокровным сообщением об убийстве профессора. Выпив стакан холодной воды, он снова поднялся в квартиру профессора, где и был задержан.

Несмотря на все принятые меры, Г. А. Донберг в тот же день скончался от раны.

Допрошенный в качестве обвиняемого в убийстве с заранее обдуманным намерением Юлиан Геккер сознался в своем преступлении.