Джон Ле Карре - Песня для зебры

• Название: Песня для зебры
• Автор: Джон Ле Карре
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-32284-6

Книги Джона Ле Карре давно занимают почетное место в списках классики шпионского романа. Сам в прошлом сотрудник британской разведки, он выворачивает наизнанку миф о всесильных и вездесущих спецслужбах. Его герои — живые люди на трудной работе, часто требующей выбирать между долгом и совестью. “Песня для зебры” — это личная одиссея Сальво, молодого талантливого переводчика, наполовину конголезца, владеющего множеством африканских языков, внештатного сотрудника Министерства обороны. Получив ответственное секретное задание, он улетает на безымянный северный остров переводить на конференции, от которой зависит судьба Конго. Честь и порядочность вынуждают тихого, наивного Сальво бросить вызов могущественным противникам, имея при себе лишь одно оружие — любовь к полузабытой родине и к прекрасной чернокожей соотечественнице.

---

— А это что? — настойчиво спрашивала она, тыча пальцем в один из моих самых сложных иероглифов.

— Киву.

— Ты там говорил о Киву?

— Всю субботу. Точнее, не я, а мои клиенты.

— В положительном ключе?

— Ну, скажем так, в творческом.

Я заронил в ее душу нужные семена, пусть и неумело. Помолчав, Ханна грустно улыбнулась:

— Разве кто-то еще способен придумать что-нибудь новое в отношении Киву? Вряд ли. Правда, если верить Батисту, раны потихоньку затягиваются. Если так пойдет и дальше, в Конго когда-нибудь родятся дети, незнакомые с войной. Киншаса даже наконец всерьез заговорила о проведении выборов.

— Что еще за Батист?

В первый момент она даже не услышала меня, настолько ее заворожила моя клинопись.

— Батист — неофициальный представитель Мвангазы в Лондоне, — очнулась Ханна, отдавая мне блокнот.

Я все еще размышлял о существовании какого-то Батиста в ее жизни, когда она испуганно вскрикнула — первый и последний раз на моей памяти. В руках у нее был конверт Макси с шестью тысячами долларов, которые я еще не обменял на фунты. На ее лице явственно читалось обвинение.

— Ханна, они не краденые. Я их честно заработал.

— Честно?

— Ну, во всяком случае, законным путем. Эти деньги я получил от… — я чуть было не сказал “от британского правительства”, однако ради мистера Андерсона придержал язык, — клиентов, с которыми работал в выходные.

Ее едва улегшиеся подозрения вспыхнули с новой силой при виде визитных карточек на имя Брайана Синклера, лежавших на каминной доске.

— Брайан — мой приятель, — глупо слукавил я. — Ты, собственно, его тоже знаешь. Позже я тебе все о нем расскажу.

Я сразу понял, что это ее не убедило, и уже почти был готов выложить все как на духу: про мистера Андерсона, про остров, про Филипа, Макси, Хаджа, Антона, Бенни, Паука и еще десять раз про Хаджа, — но Ханну вдруг одолела такая усталость, как будто для одного разговора она узнала более чем достаточно. И вместо того чтобы бомбардировать меня вопросами, усталая медсестра прилегла, не раздеваясь, на мою кровать и тотчас задремала. И, самое удивительное, во сне по ее губам блуждала улыбка. Я пристроился рядом, гадая, смогу ли когда-нибудь объяснить ей, что, сам того не желая, способствовал подготовке вооруженного переворота на ее родине. Ну как, как такое объяснишь? Значит, Батист, повторил я про себя. Я как-то не предполагал, что ее благоговение перед Мвангазой распространяется и на других членов его организации. Однако, несмотря на мое подавленное состояние, природа, похоже, надо мной сжалилась: когда я проснулся, на мне все еще были джинсы и рубашка, но Ханна лежала в моих объятиях обнаженной.

*

Как и брат Майкл, я не любитель интимных откровений. Любовь, считал он, должна оставаться личным делом каждого, как и молитва. А потому не буду останавливаться на восторгах нашего бурного физического воссоединения, что состоялось в потоках утреннего света, заливавшего сквозь эркерное окно многоцветное покрывало кровати миссис Хаким.

Ханна умеет слушать. Я к подобным вещам не привык. И зря я нервничал, опасаясь, что она не поверит мне или начнет язвить, поднимет на смех. Так поступила бы Пенелопа — но не Ханна. Что и говорить, когда я вынужден был развеять ее иллюзии в отношении Мвангазы, несколько слезинок скатились по ее щекам и упали на небесно-голубую наволочку миссис Хаким, но сочувствие ко мне и беспокойство за мою дальнейшую судьбу не покидали ее ни на миг. Всего два дня назад я восхищался тактом, с каким она сообщила больному, что он умирает, и теперь сам собирался последовать ее примеру, однако мне не хватало ее опыта и самообладания. Едва открыв рот, я поддался неодолимому желанию рассказать Ханне абсолютно все. Узнав, что я, пусть и эпизодически, работал на всесильную британскую секретную службу, она была потрясена до глубины души.

— Ты в самом деле предан этим людям, Сальво?

Я говорил по-английски, и она, соответственно, тоже.

— Ханна, я всегда старался быть верным. Буду стараться и впредь, — ответил я, и даже это она, кажется, поняла.

Свернувшись клубочком, как сонный ребенок, она затаив дыхание слушала мое повествование о сказочном перемещении из мансарды на Саут-Одли-стрит в раззолоченный дворец на Беркли-сквер, о вертолете и о таинственном рейсе на безымянный северный остров. Описывая Ханне наших делегатов, я наблюдал, как на ее лице за три минуты трижды сменялись чувства: ярость при упоминании хитрого хромого вояки Франко уступила место состраданию к погибающему от СПИДа Дьедонне. И лишь когда я набросал ей предварительный портрет неуправляемого Хаджа — выпускника Сорбонны, некоронованного принца Букаву и владельца ночных клубов, — передо мной предстала воспитанница миссии пятидесятников, не замедлившая прочесть мне нотацию:

— Сальво, все владельцы ночных клубов — жулики, и твой Хадж наверняка тоже. Он торгует пивом и рудой, а значит, скорее всего, и наркотиками и женщинами. Сейчас золотая молодежь Киву только так и живет. Гоняют в черных очках на навороченных джипах да смотрят порнуху с приятелями. Кстати, Люк, его отец, пользуется весьма дурной славой в Гоме. Он крупная шишка и политикой забавляется ради наживы, а вовсе не ради народа. — Тут Ханна, нахмурившись, неохотно подправила собственный вердикт: — Сегодня, правда, в Конго невозможно быть богатым и честным одновременно. По крайней мере, его деловая хватка заслуживает уважения.

Заметив выражение моего лица, она осеклась и снова принялась задумчиво меня разглядывать. А когда Ханна так поступает, очень трудно выполнять правила личной безопасности.

— Когда ты про этого Хаджа говоришь, у тебя даже голос меняется. Ты что, как-то по-особенному к нему относишься?

— Да я по-особенному к ним ко всем относился, — уклончиво ответил я.

— Тогда чем Хадж от них отличается? Западным образованием?

— Я его предал.

— Каким образом, Сальво? Не верю. Может, ты в чем-то изменил себе, но это не одно и то же.

— Они пытали его.

— Кого, Хаджа?

— Электропогонялкой для скота. Он кричал. Выложил им все, что они хотели знать. А потом продался им.

Ханна ненадолго прикрыла глаза.

— А ты слушал?

— Мне запретили. Но я слушал.

— И все записал?

— Они сами записывали.

— Во время пыток?

— Это архивная пленка. Не для использования.

— И она здесь, у нас? — Ханна вскочила с кровати и направилась к столу в эркере. — Вот эта?

— Нет.

— Эта?

Взглянув на мое лицо, она спокойно положила кассету на место, вернулась к кровати и села рядом со мной:

— Нам надо перекусить. А после еды поставим пленку. Ладно?

— Ладно, — согласился я.

Но сначала ей требовалась нормальная одежда, и Ханна отправилась за ней в общежитие, так что целый час я валялся на кровати наедине со своими мыслями. Она не вернется. Решила, что я сумасшедший, и правильно решила. Она ушла к Батисту. Ага, шаги по лестнице — но это не Ханна, это миссис Хаким идет. Правда, миссис Хаким весит почти центнер, а Ханна — сильфида…

*

Она рассказывает о своем сыне Ноа. Мы едим пиццу, умудряясь держаться за руки, а она все говорит и говорит на суахили о своем мальчике. Тогда, в первый раз, она поведала о нем с робостью. Зато сейчас ей нужно рассказать мне все-все: как он родился и сколько он для нее значит. Ноа — внебрачное дитя любви, только поверь, Сальво, никакой любви там не было, вообще никакой.

— Когда отец отправил меня в Уганду на курсы медсестер, мне понравился один студент, тоже медик. Но когда я забеременела, он сообщил мне, что женат. А еще одной девушке, которую тоже соблазнил, сказал, что предпочитает мужчин.

Ей было тогда шестнадцать, и вместо того чтобы прибавлять в весе, она таяла на глазах, так что в конце концов собралась с духом и сдала анализ на СПИД. Результат был отрицательный. Ханна родила, и тетка помогала ухаживать за ребенком, пока она заканчивала учебу. Сокурсники и молодые врачи постоянно норовили затащить ее в постель, но до меня она ни с кем больше не связывалась.

Тут она заливается смехом:

— И опять наступила на те же грабли! Ты ведь тоже женат!

Уже нет, отвечаю.

Но она смеется и качает головой, отпивая красного вина, которое мы единогласно объявили самым дрянным пойлом на свете. Даже хуже того, чем нас потчуют на рождественских вечеринках для больничного персонала, добавляет она, а это, поверь, Сальво, железный показатель. Но не хуже термоядерного кьянти у Джанкарло, возражаю я и отвлекаюсь на историю про храброго маленького джентльмена в траттории “Белла Виста” на Баттерси-Парк-роуд.

Через два года после рождения Ноа Ханна закончила учебу. Дослужилась до старшей медсестры, самостоятельно зубрила английский, ходила три раза в неделю в церковь. А сейчас ходишь, Ханна? Иногда. Молодые врачи твердят, что Бог несовместим с наукой, и в отделении, если честно, она почти не ощущает Его присутствия. Однако это не мешает ей молиться за сына, за своих близких и за Киву, как не мешает и помогать детям, посещающим воскресную школу при церкви в Северном Лондоне, куда она ездит на богослужения, пусть уже и не слишком верует.