Альфонсо Микельсен - Избранные

• Название: Избранные
• Автор: Альфонсо Микельсен
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Роман «Избранные», принадлежащий перу видного общественно-политического деятеля, бывшего президента Колумбии Альфонсо Лопеса Микельсена, написан от лица потомственного франкфуртского банкира, который, спасаясь от преследований нацистов, эмигрировал в Латинскую Америку. Роман отличается антиимпериалистической, пацифистской направленностью. Автор анализирует экономические, политические и социальные процессы в латиноамериканском обществе. Основной обличительный пафос романа направлен против «избранных». Миллионерам от сахара, кофе, табака и хины противопоставлен мир простых и скромных тружеников.

---

Я искал новые пути к сердцу представителей здешних дебрей — пути через человеческие отношения. Мне были необходимы связи и контакты, которые заставят забыть о прошлом.

К Пересу я обратился с просьбой познакомить меня с человеком, которому мог бы поручить продажу своих акций. С характерной для него ловкостью и движимый стремлением видеть меня партнером в своих финансовых комбинациях, Перес в тот же день выполнил мою просьбу.

Диего Лаинес, так звали банкира и биржевика, принял меня в своем кабинете, оказав знаки глубочайшего уважения, как это принято в староиспанском мире. Его контора занимала весь десятый этаж здания банка и обставлена была с большим вкусом — точь-в-точь как у биржевиков старого Лондона. На стене висел написанный маслом портрет основателя конторы — им был отец самого Лаинеса. Здесь же у окна висели в рамках три купюры времен борьбы за независимость и «чек № 1» на сто тысяч, тогда же выданный в кредит министерству национальной обороны. Как гласил текст, скрепленный подписью главного казначея республики, чек был выдан фирмой «Лаинес и сыновья».

Лаинес оказался любезным, довольно простым человеком: на лице его выделялись мефистофельская бородка и проницательные глаза, поблескивающие из-за очков. Типичный представитель уже знакомых мне социальных кругов. Он не захотел страдать от скудости моего испанского языка и спросил Переса, говорю ли я по-французски, а затем начал объясняться со мной на этом языке, недостаточное знание которого пытался восполнить тем, что подгонял испанские слова под французское произношение.

— Мне очень хотелось познакомиться с вами, сеньор К. Много слышал о вас. Ваша фамилия знакома всем деловым людям страны. Кто у нас не знает дона Самуэля, основателя фирмы «Ла Сентраль»! Мой отец был его большим другом, а я, будучи еще ребенком, однажды видел его в летнем загородном отеле «Илюсьон». Обаятельный человек был дон Самуэль — так богат и так скромен!

— Это справедливо. Дядюшка Самуэль был личностью выдающейся, — вынужден был заметить я, чтобы поддержать беседу, хотя не присовокупил, что вести о солидной фирме «Лаинес и сыновья» дошли даже до Франкфурта, а это, видимо, польстило бы ему.

— О Фрице и говорить нечего — мы с детства друзья. Он стал несколько замкнутым, но по-прежнему я имею счастье встречаться с ним по вторникам на заседании директивного совета фирмы «Симса».

Мне пришло в голову, что я совершаю необдуманный шаг, отдаваясь в руки человека, столь близкого моему кузену. Но наши отношения с последним были прерваны, и я не мог предполагать, как Фриц отреагирует на известие о том, что я решил отделаться от своих акций. С другой стороны, было бы нелепо относиться к кузену, моему сверстнику, как к неопытному юнцу.

Вновь и вновь перед моим мысленным взором вставала сцена вскрытия пакета с завещанием моей матери. Нотариус, старый друг нашей семьи, с кисло-сладкой улыбкой сообщил мне, что отныне я становлюсь человеком богатым и независимым. Я помнил торжественный момент, когда, ухватившись левой рукой за лацкан потертого сюртука, нотариус громко читал последний абзац (хотя я и ожидал его), менявший мою жизнь. «Что касается моего имущества, находящегося вне Германии, оставляю его своему сыну Б. без всяких условий и оговорок». Почему же в таком случае Фриц должен выступать в качестве моего компаньона или управляющего этим наследством? Уже одно то, что я вновь буду подвергнут домашней опеке, оправдывало продажу акций в ущерб всем семейным отношениям.

Я не стал упоминать о наших отношениях с Фрицем и сразу перешел к делу:

— Сеньор Перес рекомендовал мне вашу фирму, я хотел бы провести кое-какие интересующие меня операции на бирже…

Я еще не закончил, как Лаинес, понимающе улыбаясь, перебил меня:

— Хотите сделать инвестиции капитала в нашей стране? И правильно! Очень правильно! В нынешней ситуации единственное надежное место — Южная Америка. Мы — континент будущего. Скоро мы станем тем, чем были Соединенные Штаты в девятнадцатом веке. У нас найдут спасение европейские капиталы. Здесь есть все гарантии, да и налоги здесь более низкие.

Мне хотелось крикнуть ему, что я наизусть знаю эти избитые фразы, кочующие по виллам Ла Кабреры среди тех, кто тщится выдавать себя за пророков в мировой экономике. Однако я выдержал паузу и прервал его речь, объяснив спокойно и коротко цель своего визита:

— Мне нечего вкладывать. У меня есть определенное количество акций фирмы «Ла Сентраль де сигаррильос». Я хочу продать их и заняться другими делами.

С широкой улыбкой удовлетворения сеньор Лаинес, которому было, несомненно, известно, что я — один из крупнейших акционеров фирмы, ответил:

— Мы к вашим услугам. Каковы ваши предложения?

Я сказал ему, что хотел бы продать как можно выгоднее свои акции, пусть постепенно, предположим в трехмесячный срок, но в моменты, когда акции будут наиболее высоко котироваться.

— Позвольте мне высказать свое мнение. На вашем месте я не продавал бы акции. Это великолепное вложение средств! Однако, если у вас в перспективе есть что-либо более интересное, можно условиться о цене. Как только появится возможность, они тотчас будут реализованы.

Мы скоро договорились обо всех подробностях. Провожая меня до дверей кабинета, Лаинес выразил желание в тот же день увидеться у него в доме: он хотел представить меня семье. Кстати, сегодня — день рождения его дочери.

Мне было совершенно непонятно, почему в первый же день знакомства Лаинес приглашает меня, да еще на такое чисто семейное торжество. Тем не менее я согласился. Со временем я привык к латиноамериканской манере распахивать двери домов перед иностранцами. Мои предки-кальвинисты никогда не поступали таким образом, какой бы выдающейся личностью ни был их клиент. Душевные переживания из-за Ольги заставили меня не верить собственному опыту. Я решил на все закрыть глаза и отдаться на волю здешнего странного мира.

Лаинес повел меня по верному пути дружбы с сильными мира сего. Этот путь без всяких затруднений приводит к райским кущам, где нет места тем, кому всю жизнь приходится бороться за существование. Этой страной правило общество, состоящее из таких лиц, как Фриц, Мануэль, адвокат Перес и банкир Лаинес. Это их капиталы делают погоду в области экономики; политика находится под их влиянием; общественная жизнь зависит от их настроения. В Европе так называемая «знать» — светское общество — чаще всего не играет практической роли в экономике. Мы, немецкие банкиры и коммерсанты, за исключением редких случаев, не стремились к сближению с теми кругами и не пытались подчинить их с помощью наших капиталов. Видимо, этим и объяснялось, что светской жизни в Германии не придавалось такого решающего значения, как здесь. Лаинес приглашал меня вместе с друзьями отпраздновать день рождения дочери, потому что, по его мнению, я был богачом: он стремился заполучить еще одного сторонника. Точно так же он поступал бы с любым нужным ему человеком, даже занимающим более скромное положение. И точно так же поступал бы Лаинес с министрами и сенаторами, в чьей благосклонности он нуждался для осуществления своих финансовых операций.

Мне хватило одного визита в его дом, чтобы познакомиться с новой стороной жизни Ла Кабреры, неведомой до тех пор. Я проникал в непроходимые заросли джунглей, путь мой лежал через изысканные светские салоны.

Большую часть времени в доме Лаинеса я провел в обществе какого-то политикана ультралевых взглядов, человека ужасно толстого и болтливого, который сохранил простонародную манеру разговаривать, но вместе с тем старался одеваться под англичанина и упорно лез в этот лживый мир «европеизированных». Капиталисты его боялись, и с полным основанием: против них он направлял стрелы своих пылких речей под сочувствующие крики разгоряченной толпы. Политикан, видимо, был очень польщен приглашением банкира отпраздновать в тот вечер в столь тесном кругу день рождения его дочери.

— Я не хочу, чтобы богатые становились бедными, — сказал он мне. — Я хочу, чтобы бедные стали богатыми. Чтобы с каждым днем бедные становились менее бедными, а богатые — менее богатыми, пока не установилось бы относительное равновесие. Я умею ценить все то прекрасное, что могут дать человеку деньги. Вы думаете, я стремлюсь к тому, чтобы лишить кого-либо возможности владеть такими восхитительными произведениями искусства, как вот эта копия Венеры? Да, да, Венеры Кановы! Я знаю, что лишь искусство придает смысл человеческой жизни.

— А я-то считал, что вы — чистый политик и что юридические и экономические занятия не позволяли вам уделять внимания прекрасному, — ответил я.

— Не думайте так, — отозвался политикан, надуваясь от важности. — Мое признание — быть писателем. Я так глубоко чувствую искусство! Меня волнуют стихи, музыка. Политика интересует меня как разновидность человеческой комедии, как столкновение конфликтных интересов. Не более. Экономику я не знаю, торговать не умею. Делать инвестиции, следить за котировкой — все это не для меня. Но зато мне близко материалистическое понимание истории, а сегодня это — основное.