Артур Гафуров - Пока не проснулись сомнамбулы

• Название: Пока не проснулись сомнамбулы
• Автор: Артур Гафуров
• Жанр: Юмористическая проза

После событий, описанных в «Глубинке», прошло полтора года. Филипп Лазарев живет своей жизнью, которая ничем не отличается от жизни окружающих его людей. Возможно, его это не очень устраивает, правда, пока не настолько, чтобы высказывать подобные мысли вслух. Но в один прекрасный день все меняется, и наш герой… Точнее, не так. Все поменялось гораздо раньше, просто нашему герою об этом не сообщили. Не посчитали нужным. Почему? Может, он уже и не главный герой вовсе? А кто же тогда главный? Надо разобраться.

---

На чердаке темно, чуть заметными пятнами выделяются прямоугольники окон — снаружи лишь немногим светлее, чем внутри. Но это и к лучшему. Пробравшись к одному из окошек (по пути пару раз споткнулся о валявшийся на полу хлам), я выглянул на улицу и осмотрелся. Мир да покой. Поселок живет своей обычной жизнью. Несмотря на сгущающиеся сумерки на улице полно людей: в основном, конечно, у себя на участках, за решетчатыми заборами. В воздухе плывет запах шашлыка. И справа, и слева играет музыка, две разных мелодии, накладываясь друг на друга, сливаются в ушах в нечто, призывающее эти самые уши немедленно заткнуть пальцами. Попробуйте слушать одновременно «Метель» Свиридова и дилетантский полулюбительский рэп обитателей городских задворок, повествующий об их нелегкой судьбе — поймете, о чем я. Вдоль оград по центральной улочке рассекает стайка ребятишек на велосипедах. Чуть дальше, на участке через дорогу, молодая семья при свете уличного фонаря прямо на газоне возводила палатку — не иначе, для ночлега малышни. Вон и сами «жильцы» в числе трех штук — радостно носятся вокруг взрослых, предвкушая новое приключение. Вроде бы, все тихо да гладко. Ни подозрительных машин, ни подозрительных людей. И в нашу сторону никто не косится.

Во втором окошке тоже самое.

Сколько человек сможет выделить Петя на охоту за нами? Едва ли много. Троих-четверых максимум. Имеет ли смысл бежать? Может, проще отсидеться? Вряд ли они рискнут устроить беспредел прямо в населенном районе. А вот за его пределами, в отсутствие посторонних глаз — запросто. Стоит поделиться этой мыслью с Севой и Игорем: возможно, они поддержат.

Спускаясь вниз, я услышал в зале голоса и решил задержаться. Похоже, у нас тут приватная беседа, не стоит мешать. Винтовая лестница, соединявшая второй этаж с чердаком, оказалась идеальным убежищем: я отчетливо слышал каждое слово, при том, что самого меня видно не было — ступеньки закрывали.

Разговаривали Маша, Ден и присоединившийся к ним Сева.

— Ну что, друзья мои, как будем дальше жить? — это Всеволод, его голос был громче остальных. — Теперь, когда мы все друг про друга знаем, думаю, нет смысла притворяться.

— Я и не собираюсь притворяться, — ответила Маша. — Я все уже сказала и могу повторить. Мне правда очень жаль, что так получилось. Я не хотела. Это самая большая ошибка моей жизни, о кторой я буду жалеть до конца…

— Да, я знаю, знаю, — перебил Сева. — Почему ты молчишь?

Последнее, видимо, относилось к Дену.

— Я не знаю, что говорить, — ответил он после короткой паузы. — По мне, так лучше вообще отложить этот разговор до того времени, пока мы не окажемся в безопасности.

— Возможно, ты прав. Но я хочу определенности.

— Какой определенности ты хочешь, брат? Хочешь знать мое отношение к этой девушке? Ты и так знаешь. Я люблю ее.

— Даже после всего, что она сделала?

— Даже после этого.

Денис говорил уверенно, не оставляя надежд на сомнение. И Всеволод услышал его.

— Хорошо. А она? Она хочет быть с тобой?

— Хочу.

Это ответила Маша.

— Ясно… — голос старшего Новикова превратился в невнятное бормотание, понятное, кажется, только ему одному.

— Сева, — обратилась к нему Маша. — Я знаю, это все звучит мелко и никчемно… Но все-таки, прошу: прости меня. Прости, если сможешь. Я не знаю, как смотреть тебе в глаза… После всего, что я сделала. Мне нет оправданий, я сама себя не смогла бы оправдать. Никто не смог бы. Но не держи зла на брата. Он не виноват, что так получилось. Только я одна.

— Только ты одна, — эхом повторил Всеволод. — Ты причинила столько зла и теперь просишь простить тебя и позволить жить дальше. Любить, быть любимой… Я знаю, мне рассказали: ты хотела отомстить за своего жениха. Но ты даже не знала, кому именно мстишь. И теперь хочешь, чтобы я не уподоблялся тебе.

— Хочу! Но не потому что считаю, что мне все сойдет с рук! А потому что я осознала, что была не права. Жаль, что это произошло слишком поздно…

— Слишком поздно, — подтвердил он. — Ладно, ты будешь сним. А как же я? Все то, что ты говорила мне — ложь?

— Говорила тебе? — удивился Денис. — Что ты ему говорила?

— Клянусь, ничего такого, что могло бы… Нет, — Маша осеклась на полуслове. — Это неправда. Я действительно говорила, что он мне не безразличен.

— И только это?

— Только это. Я должна была… Сыграть на его чувствах. На твоих чувствах, Сева. Таково было мое задание. И я сыграла. Ты очень дорог мне — как друг, как очень близкий человек… Но сердцу не прикажешь.

Сева схватился за голову.

— И после этого просишь о прощении! Я верил тебе, я надеялся, любил! А ты… Только за деньги… Все ради денег! За так я тебе не нужен…

— Если бы я могла…

— Если бы ты захотела… Но ты даже не захотела.

— Не ври хоть себе, брат, — в голосе неожиданно Дениса зазвенел лед. — Ты прекрасно знаешь, почему у тебя ничего не вышло, как не выходило всегда. Ты не дурак: надо быть именно дураком, чтобы, оступившись двадцать раз, рассчитывать, что в двадцать первый все будет по-другому. Пока ты не изменишься сам, Сев, ты будешь одинок. Пока ты не перестанешь быть тряпкой и… как говорят в этой стране… подкаблучником, вот. Но ты слишком любишь себя. И не можешь даже допустить, что ты сам и есть источник своих бед. Ты готов обвинять меня, Машу, Веру, Филиппа — кого угодно, но только не главного своего врага. Изменись, брат. Покажи свои лучше качества, не держи в себе, ожидая, что кто-нибудь их разглядит. Ты хороший, очень хороший человек, но пока ты будешь хорошим только для себя — извини, такое никому и даром не надо.

Заскрипели половицы: выглянув, я увидел, что Сева, прихрамывая, подошел к занавешенному окну. Он не хотел, чтобы Ден и Маша видели его лицо.

— Ты готов ее простить? — тихо спросил он у брата.

— Готов, — также тихо ответил он.

— Хорошо. Если вы хотите быть вместе, я не буду мешать, — он повернулся к Маше. — Если ты сделаешь моего брата счастливым, если дашь ему все, что он заслуживает… Тогда я… Нет, не я… ОН простит тебя. И я тоже.

— Севочка…

Маша силилась что-то сказать, но так и не смогла: голос ее задрожал, сорвался. Упав на колени, она залилась слезами. Братья молча смотрели на нее, не в силах отвести взора. Я, уже не скрываясь, подошел к ним: разговор закончился, наступила развязка. И я смотрел во все глаза, завороженный не меньше Всеволода и Дениса. Вид ее слез — чистых, настоящих слез, вымывающих из души человеческого существа всю скопившуюся там грязь и мерзость, был сродни видению христианского чуда. Маша плакала — не от боли и не от страха — она плакала, потому что в тот момент рушился ее старый мир, погребая под собой все, что было в прошлом, и выпуская на свет заново рожденного человека. И человек этот, омытый слезами искреннего раскаяния, был ближе к Богу, чем любой из нас.

Денис подошел к ней, положил руку на плечо — и видение исчезло, словно его и не было. Передо мной снова была обычная заплаканная девушка, бессильная вымолить прощение у разбитого ею сердца. На ее щеках застыли разводы растекшейся туши.

— Филипп! — увидев меня, Сева тут же перешел от «лирики» к делу. Как будто и не было всего того разговора, свидетелем которого я стал. — Я дозвонился до своих. За нами уже выслали машину.

— Одну машину? — я даже нашел в себе силы удивиться.

— Большую машину. Она заберет нас.

— Им можно доверять?

— Можно. Они вычислили, кто меня сдал. Проследили входящие звонки за неделю… Там действительно был звонок с вашего домашнего телефона.

— Замечательно, — сидящая на полу Мария не давала сосредоточиться, разговор казался каким-то нереальным, словно плохо поставленный спектакль. — Мы выезжаем или нет?

— Выезжаем, — в дверях появилась Вера. Я бросил на нее подозрительный взгляд: не иначе, она тоже слышала всю беседу от начала до конца. — Наша машина готова.

— Я поведу, — предупреждая возмущение жены, я поспешил пояснить: — Четверо взрослых мужчин на заднем сиденье не поместятся. Поэтому за руль придется пустить меня, а ты поедешь спереди или сзади на коленях…

— У меня, — уточнил Сева, спеша прекратить бессмысленные, на его взгляд, пререкания. — Есть еще один вопрос. Они просили уточнить, есть ли в окрестностях открытая и, желательно, ровная площадка. Это, почему-то, очень важно: рандеву должно состояться именно там.

— Почему именно там?

— Не знаю. У вас есть что-нибудь подобное на примете?

— Нет, — покачал я головой. — Я в здешних краях-то бывал всего один раз…

— Я тоже ничего такого не зна… — лицо Веры вдруг озарилось ликованием. — Подождите! Это же Воскресенский район? Тогда знаю! Она как раз плоская сверху! И ее издалека заметно! Ну, Филипп, вспоминай!

Но вспомнить я не успел. С первого этажа донесся звук разбитого стекла, а следом — испуганный крик Валентины.