Григорий Ландау - Сумерки Европы

• Название: Сумерки Европы
• Автор: Григорий Ландау
• Жанр: Политика

---

Бездна перекрещивающихся творческихъ потоковъ и вліяній сплетается въ современности. Но доселѣ они сплетались и синтезировались въ міровую культуру — въ европейской кузницѣ, на наковальнѣ европейской традиціи, подъ согласованно-ритмическими ударами молотовъ европейскаго творчества. Сейчасъ эта наковальня будетъ раздроблена, самый ритмъ нарушенъ. Обручъ, скрѣплявшій міровую культуру, ослабѣетъ, — и разсѣются, разсыплются отдѣльные ея двигатели. Кончается великая эпоха единой ново-европейской культуры. Изъ средоточія міра станетъ Западная Европа одной изъ его провинцій, поучительнымъ памятникомъ и кладбищемъ, — увеличенной Венеціей, цѣлью для поучительныхъ экскурсій, расплывшимся на нѣсколько странъ Акрополемъ.

Ибо сумерки опускаются надъ Европой.

* * *

Я не собирался на предыдущихъ страницахъ описывать то будущее, которое будетъ; я только говорилъ о томъ будущемъ, которымъ чреваты бури настоящаго. Его черты кажутся мнѣ сходящимися въ одной точкѣ: въ грандіозномъ ударѣ, наносимомъ современными событіями Западной Европѣ, ея стремившейся къ единству культурѣ, ея міровой гегемоніи, политической и духовной. И косвенно подъ ударомъ оказывается неисчислимыми массовыми усиліями выработанный, потомъ и кровью оплаченный типъ человѣчества, человѣческой души, общежитія; подъ ударомъ оказывается налаживавшееся единство міровой культуры, ея общій языкъ и согласный строй.

Нѣтъ основаній для того, чтобы этотъ выводъ самъ по себѣ былъ признаваемъ пессимистическимъ или оптимистическимъ. Культура есть категорія историческая, и не впервой происходитъ ея крушеніе или смѣна. Созданное прошлымъ не исчезаетъ, и войдетъ неотъемлемой составной частью во всякое будущее человѣческое созиданіе. Творчество запада и не изсякнетъ, а будетъ и впредь отстаивать себя, свои драгоцѣнныя традиціи и свойства, въ грядущихъ бореніяхъ и соревнованіяхъ. Можетъ быть, міръ станетъ богаче, красочнѣе, разнообразнѣе и значительнѣе; можетъ бытъ, также разрастутся и умножатся его цѣнности и святыни, какъ разрастается его мощь за предѣлами «стараго міра», какъ разрослась культура географически, разлившись или оживши по всѣмъ материкамъ. Можетъ быть, человѣкъ подымается въ новыя чудесныя сферы, и сверженіе западной культуры окажется не уничтоженіемъ, а освобожденіемъ другихъ; провинціализація Западной Европы окажется не низведеніемъ ея, а возведеніемъ другихъ; раздробленіе ея дастъ не смерть, а рожденіе другимъ. И вотъ — мы получаемъ оптимистическій выводъ изъ намѣченнаго выше.

Но это выводъ для далекихъ, для наиболѣе далекихъ перспективъ, это выводъ для предѣла тѣхъ тенденцій, которая получили сейчасъ усиленный и искажающій толчокъ. Процессъ же не включаетъ предѣла, а заключается въ постепенномъ медленномъ, еще далекомъ отъ него становленіи. При всемъ неизмѣримо быстромъ темпѣ современныхъ движеній, созиданіе культуръ есть дѣло отдаленнаго "будущаго; и низверженіе гегемоніи совершится не сразу и дастся не безъ отчаянныхъ противодѣйствій и частичныхъ рецидивовъ. Будемъ думать, что когда нибудь это приведетъ къ новымъ расцвѣтахмъ; пока мы будемъ имѣть оскудѣвшую, даже — что еще хуже — только оскудѣвающую — Европу, Престижъ запада подорванъ; когда нибудь это приведетъ къ новымъ возрожденіямъ, но пока мы будемъ имѣть только еще ославленную современность. Гегемонія сметена; когда нибудь установятся новыя равновѣсія, но пока мы будемъ имѣть отчаянную борьбу за гегемонію, за то чтобы установить ее или возстановить, — будемъ имѣть усиленіе безразсудныхъ напряженій, безплодныхъ нажимовъ. Европа станетъ провинціей новыхъ творческихъ центровъ; когда нибудь выяснятся эти центры, но пока мы будемъ имѣть лишь провинціализмъ. Европа раздробляется; когда нибудь ея части пойдутъ въ составъ новаго синтеза, но пока мы будемъ жить среди осколковъ.

И вотъ, если не стоять на плоскости міровыхъ эпохъ, а ощущать кратковременность жизни человѣческаго поколѣнія, — точка зрѣнія общественно-законная и лично неизбѣжная, — то иное зарождается чувство. Наше поколѣніе вступило въ жизнь и прожило часть ея въ исключительно содержательной, необычайной, богатѣйшей въ исторіи эпохѣ, въ «Перикловъ вѣкъ» Новой Европы. Настали «Пелопонесскія войны», и мы сойдемъ въ могилу на длинномъ пути per aspera, звѣзды котораго, можетъ быть, мыслимо будетъ угадывать, но невозможно будетъ созерцать сквозь поднятыя разрушительными вихрями густыя облака мусора и пыли.

И да будетъ позволено тѣмъ изъ насъ, кто чувствовалъ себя европейцами и въ Европѣ осязалъ свою духовную родину, близкое и родное себѣ, — скорбью встрѣтить ея роковыя сумерки.

* * *

Но оптимизмъ или пессимизмъ, для практики всегда долженъ быть только одинъ выводъ — дѣйственный. Погибнуть можетъ больше и меньше; пусть погибнетъ меньше. Новое рожденіе можетъ быть раньше и позже; пусть оно будетъ раньше. Пусть лучшія достоянія западной культуры, культуры самодовлѣющей человѣчности, продолжаютъ хотя бы тлѣть среди пепла разрушеній — для новыхъ возгораній, для будущихъ огней. Какъ бы ни были непроницаемы туманы, не забудемъ, что всюду есть люди, остающіеся неотуманенными. Здоровое чувство и прямая мысль сохраняются и при тягчайшихъ эпидеміяхъ; голосъ чести звучитъ, даже когда не доносится. Пусть мы оглохли отъ разрушительныхъ залповъ, сохранимъ нашъ внутренній слухъ. Сохранимъ и надежду на разрозненное братство тѣхъ, кто скорбятъ одною съ нами скорбью и, разсѣянные, сознаютъ единую отвѣтственность за общее достояніе — суровой правды и теплой человѣчности.

ОТДѢЛЪ 1 РАЗРУШИТЕЛЬНАЯ ИДЕЙНОСТЬ

I. ВОЕННЫЙ МАКСИМАЛИЗМЪ И ДЕМОКРАТІЯ

Въ развалинахъ Европа — раздавленная, обезсиленная, униженная. Что говорить о побѣжденныхъ, что говорить о тѣхъ, кто сами себя раздавили, — но еле дышатъ и побѣдители; и, еле дыша, въ надрывномъ торжествѣ наваливаются всей тяжестью своихъ искромсанныхъ тѣлъ на поверженныхъ враговъ, и давятъ ихъ и выжимаютъ изъ нихъ, что могутъ, и силятся снять съ нихъ послѣднюю рубашку, чтобы самимъ не остаться голыми.

Исполнились судьбы — раздавлена Европа. Есть побѣдители и есть побѣжденные; въ общемъ несчастій есть измывающіеся и униженные, въ общей подавленности есть угнетатели и угнетенные; но разбиты всѣ. Тамъ, за океанами, воздымаются новыя, могучія, культурно-государственныя образованія; тамъ господствуетъ Америка, своими милостями отогрѣвая отмирающіе члены стараго міра; къ ней прибѣгаютъ за помощью, за разрѣшеніемъ трудностей, за признаніемъ; прибѣгали за милостью, за справедливостью, за правомъ и за силой; прибѣгали, какъ къ старшему, какъ къ сильному и мудрому, — точно не только почувствовала себя Европа уничтоженной, но и ничтожной, не только безпомощной, но и безтолково неумѣющей себѣ помочь. Тамъ, за материками и морями растетъ въ тишинѣ восточная мощь, и наливается нашими расплесканными силами, нашимъ развѣяннымъ добромъ. Европа сброшена и раздавлена.

Гдѣ предвкушенія, обольщенія, обѣтованія побѣды, всѣхъ ея несказанныхъ благъ, ея предѣльныхъ завершеній — уничтоженіе милитаризма, установленіе царства права и справедливости, мира и благоденствія? Они на дѣлѣ оказались тѣмъ самымъ, чѣмъ и всегда представлялись неподкупной мысли, — безподобной ложью, гигантской сѣтью для простофиль, сплетенной ловкачами изъ нитей растяжимой словесности. Позволительно ли удивляться тому, что раздробленіе государственныхъ образованій, созидавшихся вѣковой исторіей, и перекраиваніе ихъ — даетъ не разрѣшеніе европейскихъ вопросовъ, а невылазную путаницу? Можно ли было не предвидѣть, что величайшее бореніе величайшихъ державъ, сочетавшее всенародность первобытныхъ временъ съ высокой культурностью позднѣйшихъ, — приведетъ къ ея первобытному разгрому; что нашъ обнищавшій, обезкровленный материкъ будетъ сброшенъ съ былой міровой высоты, съ вершинъ великодержавности и высококультурности; что другіе станутъ водителями и образцами человѣчества?

И все же предвидѣнное и естественное, свершившись, стоитъ передъ потрясенной душой неотступнымъ вопросомъ. Познанія и направленія ищетъ душа европейская и сквозь удушающую печаль. Иные, въ скорбь погружаясь, дѣлаютъ ее содержаніемъ своей жизни; иные, чтобы поддерживать жизнь, подавляютъ или отворачиваются отъ ея скорбей. Европеецъ не боится напряженности своихъ чувствъ, плакать для него не значитъ отказаться отъ пониманія. Онъ ищетъ понять неизбѣжность происходящаго и утвердить возможности будущаго; онъ ищетъ путей дѣйствія. И онъ пойдетъ по этимъ путямъ, унося съ собой неутолимую скорбь о бывшемъ и несбывшемся, щемящую любовь и — если надо — безпощадную ненависть.