Юрий Соболев - Павел Мочалов

• Название: Павел Мочалов
• Автор: Юрий Соболев
• Издательство: Журнально-газетное объединение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1937

В настоящем издании представлен биографический роман о П.С.Мочалове (1800-1848), российском актере, крупнейшем представителе романтизма в русском театре.

---

Жалобы старика растрогали сердце жандарма. Дело шло о бесчестье, понесенном «почтенным» семейством. Пострадал купец, К купеческому сословию в эти годы стали относиться с особым вниманием, всячески подчеркивая его высокую полезность в интересах государственных. И кто же нанес бесчестие? Актер, человек «безнравственной жизни», который, как оказалось по оправкам, поведения неблагонадежного, с начальством не ладит и дерзок на язык.

Бенкендорф решил помочь купцу и выполнил это. Он мог бы действовать просто, через полицию приказав околодочному доставить Мочалова по месту его прописки в бажановский дом. Но Бенкендорф действовал тоньше. Он пригласил к себе П. И. Петрову.

— Не грех ли вам отнимать мужа от жены и разлучать их?

— Он полюбил меня и бросил жену и дом по несходству характера. Живя с ней, он терял свой талант и, только полюбив меня, он исправился во всех отношениях.

— Все это я знаю очень хорошо, потому-то и пригласил вас к себе, чтобы отечески посоветовать вам и даже просить, чтобы вы возвратили мужа законной жене.

— Ваше сиятельство, это не от меня зависит.

— Вздор! Надо вам сказать, что и сам государь, будучи хорошим мужем, желает, чтобы не разрывали законные браки.

— Я разойдусь с Мочаловым, если вам угодно.

— Этого мало. Вы должны заставить его возвратиться к жене и жить с нею.

— Помилуйте, это для меня невозможно.

— Нечего нам долго толковать. Я очень хорошо знаю ваше влияние на этого капризного актера и рекомендую вам — или заставить его жить с женой, или уехать из Москвы, то есть мы вас ушлем в места, не столь отдаленные.

Все было ясно. Упорствовать было бесполезно. Искать защиты было не у кого. Ведь она слышала слова Бенкендорфа, что сам государь не терпит, чтобы разрывали законные браки, а государь, всем известно, примерный муж. Бенкендорф ничего не преувеличил, сославшись на государя: через все царствование Николая проходит его лицемерная защита нерушимости и святости семейных уз. Он создает себе прижизненный памятник примерного семьянина. Это он-то — Николай Палкин, Аполлон с насморком, герой грязных «васильковых дурачеств» — развлечений с молоденькими актрисами и воспитанницами театральной школы, которых так любил этот «примерный» муж и отец.

Что оставалось делать несчастной Петровой? Намек на «места, не столь отдаленные», был слишком внушителен и реален, чтобы не задуматься над последствиями ослушания.

Неизвестно, как удалось ей убедить Мочалова вернуться к законной семье; много слез, должно быть, пролила эта верная подруга трагика, умоляя его выполнить волю Бенкендорфа. За Бенкендорфом стоял царь, а Мочалов был придворным актером. Он состоял на службе у его императорского величества. И он покорился. Он вернулся с разбитым сердцем в дом Бажанова.

Но насильственно восстановленная супружеская жизнь была по-прежнему неудачной. Загулы Мочалова делались все более частыми, он убегал из дому и в минуты болезни, возвращаясь домой, в бреду, в припадке белой горячки ужасал домашних. Молоденькая А. И. Куликова-Шуберт не раз была свидетельницей, как бушевал Мочалов во время запоя, декламировал, и какая брань сыпалась на его голову от тестя, тещи и жены. Он не выходил из комнаты, но голос его гремел по всей квартире.

М. С. Щепкин, С портрета, приложенного к «Запискам М. С. Щепкина. М. 1864.

Эскиз декорации неизвестного художника к спектаклю «Тридцать лет или жизнь игрока», Государственный театральный музей им. А. Бахрушина

Наталью Ивановну мало смущало то обстоятельство, что муж возвращен к ней по жандармскому приказу. Главное было сделано — муж снова при ней, фамильная честь восстановлена, чего же больше? И она, не стесняясь, вела театральные знакомства, ездила на репетиции в Большой и Малый театры, бывала за кулисами. Это казалось ей в порядке вещей. Она — жена Мочалова!

Н. И. Куликов рассказывает любопытный эпизод, ярко рисующий полнейшее равнодушие Натальи Ивановны к потрясениям, которые переживал на сцене ее муж.

Однажды, увлеченный ролью и восторженным сочувствием публики, Мочалов вел одну сцену до того горячо, что по окончании, придя за кулисы, упал без чувств.

Спешат к жене — она была за кулисами другой стороны!

— Бегите, с Павлом Степановичем обморок!

Не шевельнув бровью, очень спокойно и преблагоразумно она ответила:

— Я не доктор. Позовите доктора.

Режиссер Соловьев зарисовал еще одну глубоко драматическую сцену. Вечер после премьеры «Гамлета». Мочалов имел огромный успех. Он переживал высокое и радостное напряжение. Он глубоко взволнован. Волнение, то творческое воодушевление, которое не покидает артиста и по окончании представления, продолжало гореть в нем. Публика разошлась. Мочалов, окруженный товарищами, вышел из театра. На нем была низенькая бархатная шляпа с меховым околышем и небрежно надетая медвежья шуба. Он шел тихо, весело разговаривая с артистами. Они поздравляли его. Он благодарил их за участие в спектакле. Лицо его сияло. Вдруг из кареты, стоящей у подъезда, раздался сердитый женский голос:

— Павел Степанович, что ж ты не идешь? Ты с ума сошел. Заставляешь нас столько времени дожидаться!

Мочалов вздрогнул всем телом, и на его лице, за минуту счастливом, выразилась мучительная, безысходная тоска. Он молча сошел со ступенек и сел в карету.

Стоящий тут же М. С. Щепкин с каким-то ожесточением плюнул вслед уехавшей карете и вполголоса проговорил:

— О, злая баба! Заест она человека.

Сохранились рассказы, рисующие Мочалова в домашней обстановке. Так, режиссер Соловьев вспоминает, как он отправился к Мочалову — это происходило уже в сороковых годах — по поручению М. Д. Львовой-Синецкой: она очень хотела, чтобы Мочалов, давно не появлявшийся на сцене, участвовал в ее бенефисе.

Мочалов жил тогда вместе с Бажановыми в довольно большом доме. В темной прихожей Соловьев разбудил задремавшего слугу, которого Павел Степанович называл своим Лафоре — по имени той знаменитой кухарки Мольера, которая являлась первой слушательницей новых пьес великого комедиографа. «Лафоре» пошел докладывать Мочалову о приезде гостя. Через несколько минут одна из комнат осветилась, Соловьев вошел в залу, потом в гостиную. В комнатах было очень холодно, веяло чем-то нежилым, неласковым. Вскоре вошел Мочалов, опираясь на плечо «Лафоре».

Он очень похудел, его волосы в беспорядке падали на лоб, глаза горели лихорадочным огнем, руки и ноги тряслись. Он тяжело опустился в кресло.

Соловьев извинился, что обеспокоил его.

— Помилуйте, — ответил Павел Степанович, — какое беспокойство. Да я душевно рад, что, наконец, слышу голос живого человека. Ведь я все один.

— А разве ваше семейство… — начал было Соловьев, и запнулся.

При этих словах Мочалов судорожно подернул плечами, в глазах блеснул какой-то странный огонь, и бледные худые губы сложились в горькую улыбку.

— Мое семейство, — сказал он после паузы, — мое семейство — там, — и он указал рукой на верхний этаж. — Но вот, — продолжал он, — уж несколько дней я никого не вижу. Верно чем-нибудь заняты… А впрочем, что же за удовольствие сидеть с больным… Один только «Лафоре» меня терпит.

Сказав это, он облокотился на стол и опустил на руку голову, потом вдруг ее поднял и, потирая пальцами по столу, сказал:

— Посмотрите, каким богатым ковром покрыт мой стол.

На столе лежала густым слоем пыль. В голосе Мочалова звучало столько глубокого горя, столько душевной тоски, что невозможно было его слышать без сердечной боли. Сцена эта была невыносима тяжела.

Соловьев передал поручение Львовой-Синецкой.

— При всем желании, — ответил Мочалов, — едва ли буду я в силах играть. Вы сами видели, в каком я положении.

Судя по другим воспоминаниям, Соловьев вряд ли в чем преувеличил, рисуя эту безрадостную картину домашнего быта великого трагика.

Конечно, бывали и более радостные дни. Мочалов, много болевший в эти годы, оправившись от недуга, оживлялся. Приглашались ближайшие друзья, устраивались литературные чтения. Родители известного художника Маковского и молодой профессор С. Я. Юрьев бывали частыми гостями Мочалова. Пели Маковская и сестра режиссера Куликова — П. И. Орлова, артистка Малого театра.

Любимой вещью Мочалова была песня «Долюшка».

Дочь П. С. Мочалова в своих воспоминаниях, есте-ственно, всячески смягчая мрачные картины домашнего быта, беря под защиту и свою мать и деда (И. А. Бажанова), передает подробности обычного дня Мочалова. Вставал рано, часа в четыре-пять утра. Пил у себя в кабинете чай. Часов в девять отправлялся на репетицию. Всегда пешком. Когда не был занят в театре, гулял, иногда заходил в «Литературную кофейню» — выпить чашку кофе. В кофейне встречался обычно с водевилистом Ленским, товарищем по сцене, и певцом Бантышевым. Посидев с ними, шел в ряды, навещал знакомых купцов. В час обедал, после обеда отдыхал. Вечером, если не был в театре, сидел дома. В кабинете читал дочери своих любимых поэтов — Байрона, Пушкина; читал Жорж-Занд в подлиннике. Очень любил Виктора Гюго и декламировал — по-французски — его стихи.