Всеволод Иванов - Кремль. У

• Название: Кремль. У
• Автор: Всеволод Иванов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-01110-2

Романы «Кремль» и «У» написаны Всеволодом Ивановым (1895–1963) один за другим в конце двадцатых — самом начале тридцатых годов. Тогда они не публиковались.

Автор считал, что перемены в социальной жизни требуют совершенно нового способа выражения. Виктор Шкловский написал о Всеволоде Иванове: «…время не узнало в нем самого себя, казалось времени, что оно будет рождать гениев непрестанно».

---

«Пять-петров» тоже по первому снегу торопились строить и рубить дом, дешевле было подвозить по снегу лес. Она поговорила с Колываном. Он ее возвращаться не упрашивал, но усиленно рассказывал, что и как они строят и как будут женить младшего из «пяти-петров», какая ему заказана из какого материала тройка, и какое пальто, и на каком меху, с каким воротником.

Тоже ее волновал и Вавилов. Она выступала на митинге и очень устала за последние дни. Она зашла к Л. Ложечникову в корпус, где он жил, и ее немного покоробило, что он восхищался тем, что она неплохо и много работает, и она подумала, что он с таким же восхищением и довольством может присутствовать на ее похоронах! Он считает, что жертвы необходимы, и он сам собою жертвовал неоднократно — у него контузия в плечо и левая рука плохо слушается.

Племянница [Лизавета Овечкина] готовилась к урокам, она читала и упрямо смотрела в пол, она несколько сторонилась так называемой общественной деятельности, и Л. Ложечников не настаивал на этом. Он верил. У него огромный запас веры, и Зинаиде казалось, что запас этот превышает ее, и ей было приятно, она ушла успокоенная, но ненадолго.

Был свободный вечер. Она пошла в кино одна, подруг не было, надо было читать бумаги, и слегка шумело в голове от утренних разговоров, от вчерашнего митинга на дворе, где ей впервые пришлось выступать перед огромной толпой и говорить о церковниках и боге, то есть о том, о чем она меньше всего думала и что меньше всего умела ненавидеть, так как у них, в доме «пяти-петров», к религии относились спокойно. Но она посмотрела на толпу, почувствовала негодование. Она смотрела на недовольное лицо ткачихи, которая была религиозна, и бранила власть, и рассказывала всяческие ужасы про безбожников. Она смеялась и старалась ее убедить. Ткачиха ушла.

Архитектор встретил ее на улице. Он ее пригласил, хотел было сказать, что жена уехала, но не сказал, она просто, даже как будто не думая, повернула в переулок и пошла с ним. Он рад был, что купил вина и печенья сразу же, как уехала жена, после проводов ее на вокзале. Он даже и не готовился встречать гостей, но думал, что надо ознаменовать.

Он болтал без умолку, налил вина. Зинаида выпила и смотрела на все спокойно и как бы ждала. Он восхищался и много говорил, ее не раздражало. Он положил ей руку на колено. Она вяло улыбнулась. В квартире было тепло, и ей было приятно думать, что все-таки надо добиться, чтобы у каждого, кто работает, были такие опрятные и веселые квартиры. Он ее тискал и гладил шею и упрашивал, но она подумала, что не все ли равно, раз ему хочется.

Он с неудовольствием поймал себя на том, что у нее грубое белье, отличные ноги: и что ему стало восторженно, что это первый дебют с фабричной и какой фабричной! Она встала недовольная, у нее на глазах были слезы, и она сказала полупрезрительно:

— Оправьтесь.

Она сразу же почувствовала, что зря, здесь-то и позвонил Вавилов, и она сказала:

— Ну, я пошла.

Архитектор чувствовал усталость и легкое опьянение и довольство собой, что он так здорово может устраиваться, всегда брать влево. Он спросил:

— Когда же увидимся?

Она сказала:

— Увидимся.

Она ушла, и ей хотелось даже, чтобы ее встретил выходивший Вавилов. Она вышла на улицу, оглянулась, и никого не было. Она на другой день все забыла. Она посмотрела на архитектора с удивлением, когда он попробовал было на другой день пожать ей руку, — и ему стало обидно и было обидно долго. Он чувствовал смущение, и она даже как будто не скрывала, она раз на заседании комиссии сказала:

— Вот такая, как у вас, квартира, всем бы рабочим такие!

XIV

П. Ходиев — жена его ушла к подруге — окончил работу, мучился и ждал конца и понимал, что на этом остановиться невозможно. Он не мог дольше ждать, пошел в дом И. П. Лопты.

Старуха Домника Григорьевна перебирала, посыпая травой, Агафьино белье, и П. Ходиеву было стыдно, что он, такой отличный мастер, стоит и ждет, когда девка его позовет.

Домника Григорьевна сказала, что они ушли на собрание в чайную к плотовщикам. Она говорила пренебрежительно. Он, чтобы досадить, стал выспрашивать про Вавилова и про то, зачем этот воспитанник Воспитательного был у вас. Она его не помнит ли. Она пренебрежительно сказала, что помнит слабо, но подкинут он был даже с «бриллиантовым» крестиком на шее, то есть то, что уже П. Ходиев слышал неоднократно. Она стояла, наклонившись, и его брала злость, что его хотят тоже угробить. Она стояла у знаменитого дедовского сундука, и он подошел и сказал, что стыдно ей на старости врать, она разозлилась и крикнула, чтобы он шел своей дорогой.

Тогда он подошел к сундуку, отпустил крышку и сказал беспощадно:

— Говори, как перед крестом: богатый был подкидыш или бедный? Тисну слегка, а подумают люди: крышка упала.

Она прохрипела испуганно и гордо молчала. Он медленно стал опускать крышку. Она задрыгала ногами, гордая ее порода — и он смотрел с негодованием на рваные ее ботинки. Наконец она прохрипела:

— Да бедный же, тебе говорят, бедный.

Он откинул крышку, она опустилась на пол, бледная и схватившись обеими руками за шею. Он ушел.

Он застал, как они стояли у чайной и ждали плотовщиков. Тут же стоял привязанный к сосне медведь, и А. Сабанеев нежно ворочался подле него. Пицкус тут же крутился, и П. Ходиев понял, что он уже донес, и ему стало не страшно, а то понял, что он обречен. Он почувствовал, что теперь уже не выбраться из этого омута. Они ждали чего-то и говорили тихо.

Гурий стоял с папкой корректур. Плотовщики не шли. По шоссе было плохо видно. Они боялись, как бы и их не соблазнили Мануфактуры. Л. Селестенников гордо говорил, что не соблазнят.

Жена Ходиева постоянно занималась сравнениями, она выспрашивала и сравнивала. И он подумал, что она и его с кем-нибудь может сравнить, Он был рад, и она была рада, что он побил М. Колесникова.

П. Ходиев сбросил полушубок и сказал А. Сабанееву:

— Давай посмотрим, не идут ли плотовщики и кто на сосну скорей влезет.

Он явно хотел покрасоваться перед Агафьей, и А. Сабанеев не имел сил, он посмотрел, как тот ловко лезет. Агафья смотрела хмуро и гордо, она почти не смотрела на Е. Чаева, который к ней прилизывался, и на Гурия, который принес на собрание Религиозно-православного общества новые доводы по поводу блока с баптистами и утверждал, что они на Мануфактурах имеют успех, успех их ширится, и это никому не известно. Это действительно поразило всех. «Пять-петров» — знаменитые баптисты и прочие тоже… А. Сабанеев сказал:

— Ты здорово дерешься, но лазишь не так.

Он отпустил медведя, и медведь полез на соседнюю сосну. Медведь был рад побаловаться, он откидывал ветви, и все стали смотреть на медведя и на П. Ходиева не смотрели, медведь лез все выше и выше, и Е. Чаев просил Сабанеева, чтобы тот его забрал, а Сабанеев, чувствуя себя героем, не соглашался. Медведь быстро обогнал П. Ходиева, и тот отстал и, забыв посмотреть, идут ли плотовщики, слез. Его взяла за рукав Агафья, отвела и сторону и сказала:

— Надо тебе посильней драться, да смотри, лучше как-нибудь уйди из общины или перейди в Мануфактуры.

Он спросил: что ж ему, умирать переходить в Мануфактуры?

Она молчит о его посещении Мануфактур, и это значит — конец. Она выдаст его тихо.

Она сказала спокойно, указывая на старуху:

— Вот видишь, пришла и спрашивает, что с И. П. Лоптой и не влюбился ли он в меня? Я думаю, не влюбился и по-прежнему ревнует к церкви.

— Кровавое печатание библии должно продолжаться?

— Да, должно.

Гурий подошел и спросил, удачно ли идет у нее борьба и ловля смертей и кто намечен дальше, и она сказала, что только что спасла от смерти человека и она довольна, с людьми надо ласково обращаться.

Они почти приучили О. Пицкуса, он ходил и ушел. Она сказала, глядя вслед О. Пицкусу, что вот душа легкая, вот хорошо, он восхищается только ногами.

Гурий сказал, что Е. Чаев страстно желает епископства, но не знает, как к этому приступить, и что дева должна хранить свою девственность.

Она посмотрела вслед уходящим П. Ходиеву и О. Пицкусу и сказала, что это и без того ясно, и как странно, что она тоже о том думала, (…) она еще будет успешнее бороться против того, чтобы не жить с Е. Чаевым.

XV

Вавилов получил ключи: из церкви выселили попа. Сама Зинаида передала ключи и от квартиры попа, куда поселили служащих клуба, и открывшейся столовой и заведующего кухней. Она дала комнату самую большую — Вавилову. После того, как пожила с архитектором, ее отношение к Вавилову стало ровней. Он стоял, держа в руках ключи, и спрашивал:

— Что же, целую комнату мне? А как же «четверо думающих»?

Ей стало неприятно, что упомянул про Колесникова, который оправился и готов был возобновить свои битвы и ходил, хвастаясь, что угробит П. Ходиева и всех остальных. Хулиганство развелось. Она умолчала, что в комиссии Совета настоял на даче ему комнаты Л. Ложечников, который вошел в комиссию по столовой и которому предлагали уйти из каморки и который предложил и привел доводы, чтобы дали Вавилову, который все-таки кое-что сделал и которого пока убирать нечего, а как подыщем подходящего заведующего — вот и будет постоянная комната при клубе. Вавилов стоял и говорил: