Всеволод Иванов - Кремль. У

• Название: Кремль. У
• Автор: Всеволод Иванов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-01110-2

Романы «Кремль» и «У» написаны Всеволодом Ивановым (1895–1963) один за другим в конце двадцатых — самом начале тридцатых годов. Тогда они не публиковались.

Автор считал, что перемены в социальной жизни требуют совершенно нового способа выражения. Виктор Шкловский написал о Всеволоде Иванове: «…время не узнало в нем самого себя, казалось времени, что оно будет рождать гениев непрестанно».

---

— Актер… актер Старков посетил, изволите видеть, Мануфактуры!

А. Щеглиха совершенно опешила и смотрела широко раскрытыми глазами. Е. Чаев, чрезвычайно заинтересованный смущением, которое явно скользило в решительных чертах Луки Селестенникова, подошел поближе. Профессор накинулся на Е. Чаева:

— Ваша бездарная, несомненно бездарная, миниатюра ходит по Мануфактурам, и если она попадет в руки актера…

Е. Чаев совершенно ничего не понимал:

— И даже если она попадет в руки Вавилова, не говоря уже о «четыре» думающих», то известно ли вам…

Лука Селестенников прервал его:

— Как же наконец, Зоил Федорович, звали вашего сына?

Профессор З. Ф. Черепахин ответил убиенным голосом:

— Его звали Донат.

Е. Чаев, имевший некоторую память и видевший открытки, которые таскал в руках профессор, спросил:

— Извините, но тут я должен вмешаться, вы его постоянно звали Игнат.

Профессор сказал, совершенно убитый:

— Но теперь я вынужден сознаться, что его звали Донат.

А. Щеглиха была совершенно убита, она переспросила, точно ли она слышала, что Донат, и профессор подтвердил, что точно. Ее мощное тело осело.

Е Чаев забыл, что он должен был посоветоваться, как ему быть с поступком Агафьи по отношению к Афанасу-Царевичу и как же относиться к предложению Гурия о продаже и взятии задатка от сектантов, который они предлагают под печатание Библии, и даже в случае чего — что власть к ним относится снисходительнее, чем к церковникам, — что не передадут ли они дело печатания «первопечатной» Библии в руки их, сектантов. Чаев хотел также похвастаться своим успехом речи в Мануфактурах, и что там дело налажено и, возможно, будет дача или что-либо подобное, место на курорте, натурой, так сказать, — все складывается чрезвычайно сложно, но удачно. Многие в Мануфактурах записались в Религиозно-православное общество, и миниатюра, за которую так обругал его профессор, весьма успешно ходит по рукам в больнице, где лежит Мустафа Буаразов. Он может делать финифть и быть великим художником церкви, многие честолюбивые мечты волновали в тот день Е. Чаева, но его не слушал приглядывавшийся ко всему необычайно внимательно Лука Селестенников. Они стояли трое, и начался даже такой разговор. Профессор сказал:

— Теперь, как известно, вы должны сознаться, Лука Семенович.

Лука Семенович молчал, пытливо вглядываясь в них обоих. А. Щеглиха только имела силы махнуть рукой, что да, мол, говорите, Лука Семенович. Она, мощная женщина, не имела даже сил для разговора, и это больше всего потрясло Е. Чаева, и он устремил свой нюх, но Лука Селестенников пошел уже к выходу, и профессор устремился к нему вместе со стулом, на котором он сидел и с которого он встать не мог, видимо. Он закричал:

— Вот вы опять уходите, и вас не найти!

Лука Селестенников сказал:

— Вам прекрасно известно, Зоил Федорович, что меня можно и довольно легко найти, и вы сами сознательно забываете тот способ, которым меня можно найти очень легко, и когда у вас хватит смелости употребить этот способ, вы встретитесь со мной и откроете меня и спасете, кого вам нужно, и вообще придет то, что и должно было прийти и что должен разрешить актер Ксанфий Лампадович.

А. Щеглиха только махнула на его слова: плотовщики направились за ним, он отстранил Е. Чаева, сказавши, что занят, самоуверенность вновь вернулась на его сухое и пылающее лицо. Афанас-Царевич уходил, и Е. Чаев забыл о нем. Афанас-Царевич нес кружку и ел огрызок грязной морковки. Он пел руками, и А. Щеглиха, которой трудно было быть постоянно в горе, обратила на его плетение внимание и спросила, как она спрашивала его редко, потому что сама была довольна жизнью, и Афанас-Царевич был указом того, что и в таком падении, как у него, он может и быть довольным человеком. И вот почему его любили. А. Щеглиха спросила:

— Чего ты плетешь, Афанас?

Он поднял заскорбевшее лицо, которое быстро приняло восторженное выражение, и ответил:

— Веревочку.

Ему понравилось, и он повторил:

— Или ты не знаешь, что плетешь, Афанас-Царевич? Веревочку.

Он шел и, выходя на дорогу, размахивал кружкой, на которой было написано: «На печатание Библии», повторяя: «Что же ты плетешь, Афанасий? Веревочку». То ли луга перед ним, то ли деревня, то ли Агафья, пославшая его с кружкой, одним словом, она махнула рукой и сказала:

— Иди в деревню!

И повесила ему кружку на шею. Он и пошел.

VI

Е. Бурундук нес несколько сорок, и кузнецы и угольщики, стараясь разогреться, было холодное утро, начали над ним шутить. Е. Бурундук шуток не понимал, хотя иногда и смеялся, когда люди смеялись, то есть раскрывал огромный свой рот и гоготал, пока не говорили: перестань, и он утихал так же мгновенно, как начинал. Они смеялись, что нет дичи, что он начал стрелять сорок и его видели ощипывавшим перья. Они шли за ним, чтобы размяться и пока подручные убирали инструменты.

Он подошел к Ужге и стал кидать в реку перья, и те следили за его занятием задумчиво. Перья подхватывал ветер, и река их тихо несла. Е. Бурундук следил за ними внимательно.

Е. Бурундук сказал, что уже собирается лед и надо есть мед, и он ухмыльнулся своей шутке, потому что весь день думал о меде, и они встали, и собрали по пятаку, чтобы купить меду и бутылку-две водки, и Е. Бурундук зашагал в слободу Ловецкую, где были пасечники, сбиравшие ульи и ставившие, и у него были знакомства и несколько способов собирать мед. Есть и дикий мед, он его найдет, только не свежий, все это сложно.

Он упомянул о кулачных боях и о том, что ему трудно теперь спуститься, так как его прирежут узбеки, и он желал бы подраться, он должен всех переждать и пережить. Он хотел двигаться, и мед был ему предлогом. Он шел и размахивал палкой, а кузнецы и угольщики вернулись к своей работе и стали его ждать.

VII

Агафья одобрила манеру Е. Чаева и только предложила им больше говорить и опираться на то, что в Мануфактурах есть необходимость в жилищах, также и надо инструктировать Мануфактуры, и это может оказать известное давление. Она обратила внимание на Афанаса-Царевича и сказала что безумного напрасно содержать при Соборе, и, передав ему кружку, сказала:

— Иди по деревням и проси на Библию. Понял — на Библию! Полную кружку!

И. П. Мургабова сказала, что не будут же большевики убирать сумасшедшего, хотя бы ему и принадлежали все Мануфактуры. Агафья ответила, что неизвестно, вдруг скажут, зачем вы его держите сейчас; ткачихи, наполненные завистью к людям, готовы на все. И. П. Мургабова сама же старается не ходить на собрания, и тому есть какая-нибудь причина, она даже отклоняется от бога во имя спасения своего тела, мы на тело не должны обращать внимания и должны поступать с ним жестоко.

Торопливо вкатилась в Собор А. Щеглиха, которая сразу же предложила пойти Агафье на Мануфактуры и пленить актера с тем, чтобы он не болтал глупостей, он трепло. Агафья не понимала ее, да и все не понимали, а слушали ее внимательно. А. Щеглиха сказала, что не может стоять и пока продавать свечи, она так расстроена, она думала, приезжает отдохнуть, а теперь что же такое? Господи, церковь не дает ей покоя.

Гурий утешил ее и сказал ей задумчиво, что все мы грешны, но Господь присутствует с нами и прощает нас, надо ему покоряться. А. Щеглиха сказала, что актер будет болтать о Неизвестном Солдате, а все даже не знали, кто это. Она смотрела на них изумленно: они, действительно, не знают о Неизвестном Солдате, и Гурий добавил, что все мы неизвестные солдаты господа бога. А. Щеглиха возмутилась этому разговору чрезвычайно, со всем тем она ждала еще решения.

Все вернулись к вопросу о печатании Библии, все были рады заняться своим довольством и тем, в чем они находили довольство собой и миром: давно уже должна была прийти комиссия для обследования типографии, и уже напечатано двадцать пять листов, добрая четверть Библии, а комиссия все не идет, и вообще неизвестно, когда она будет, и Мануфактурам не до Кремля, они заняты устройством ткачих; все стали рассказывать с презрением о том, как ткачихи въезжали в новые дома, уже передавалось, что произошла огромная драка, были чуть не убитые, и сама Зинаида Колесникова оказалась раненой. Где там комиссии принимать типографию!

Агафья похвалила Е. Чаева и, стоя за ящиком со свечами, сказала, что не лучше ли будет, поскольку он секретарь, то и передать ему казначейские обязанности, он ходил опрятный и пришел с бумажкой, которая подтверждала лишний раз, что Мануфактуры понятия не имеют о работе, производимой церковниками, они отсрочили производство ремонта на небольшой срок, да и действительно, где теперь взять материалы, надо их запасать в течение зимы. Собор еще не садится и великолепно просуществует до зимы, к тому же за зиму, действительно, он, как специалист и будучи теперь связан с артелью, которую организовал Лука Селестенников, он лучше сможет собрать материалы. А. Щеглиха стояла растерянная, пришли ее прислужницы спрашивать что-то по хозяйству.