Дмитрий Щербинин - Буря

• Название: Буря
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фанфик

Свой роман я посвятил 9 кольценосцам — тем самым ужас вызывающим темным призракам, с которыми довелось столкнуться Фродо в конце 3 эпохи.

Однако действие разворачивается за 5 тысячелетий до падения Властелина Колец — в середине 2 эпохи. В те времена, когда еще сиял над морем Нуменор — блаженная земля, дар Валаров людям; когда разбросанные по лику Среднеземья варварские королевства сворой голодных псов грызлись между собою, не ведая ни мудрости, ни любви; когда маленький, миролюбивый народец хоббитов обитал, пристроившись, у берегов Андуина-великого и даже не подозревал, как легко может быть разрушено их благополучие…

Да, до падения Саурона было еще 5 тысячелетий, и только появились в разных частях Среднеземья 9 младенцев. На этих страницах их трагическая история: детство, юность… Они любили, страдали, ненавидели, боролись — многие испытания ждали их в жизни не столь уж долгой, подобно буре пролетевшей…

---

— Дайте же мне сил!.. Вы… эльфы!..

И он стонал, все в большем исступлении, и в каждом мгновенье умирал, и даже воздух темнел от этих его воплей. Иногда он заходился протяжным воплем: «А-а-а!» — и тогда всем казалось, будто воздух пошел трещинами, будто приближается что-то грозное: будто великан занес над ними исполинскую свою стопу, и, все-таки, никто из них не смел пошевелиться — все слушали эти мучительные вопли, ибо никогда не доводилось им слышать ничего подобного по силе страсти — их были сотни тысяч, эльфы и люди, и слышали все:

— …Пусти меня! — орал Альфонсо, смерти. — Я еще приду к тебе! Но дай мне выполнить свою клятву! Дай!.. Сейчас!..

И вновь задрожали его колени, вновь он стал оседать к земле, и тогда зубами вцепился в седло, и зубами стал подтягиваться — он хрипел, и все дрожал, дрожал… Тогда только подбежал Келебримбер, который все это время тоже в оцепененье пребывал, и он стал увещевать Альфонсо, чтобы он остался.

— Остаться?! Остаться?! — несколько раз пронзительно выкрикнул тот.

«Мученик» выпустил седло, и теперь упал бы, если бы эльфийский государь не поддержал его.

— Нет! Ни на мгновенье не останавливается… — стонал и выкрикивал он, вновь пытаясь высвободится.

Все-таки, высвободился, и, вместе с Нэдией, повалился на колени:

— А, быть может, умереть?! Да я, ведь, и решил умереть! Что ж — уйду вслед за тобою… Да как же мне раньше такое в голову не пришло. Конечно! Вот сейчас я спою одну песнь, которую… О — это целая история, и я расскажу ее вам, призраки, вокруг меня собравшиеся:

* * *

Давным-давно это было, только пробудились племена людские, только начали расселяться, и блуждали среди древних, огромных лесов. В одном из племен жил юноша, именем Вальд — душа у него была нежная, и в отличии от родителей и всех сородичей своих не занимался он охотой, так как убийство зверя казалось ему преступленьем не менее страшным, чем убийство человека. Зато как он ягоды да коренья всякие собирал — больше же всего любил грибы.

Родился Вальд в лесу, и всю свою жизнь недолгую ничего, кроме леса не видел. Раз захворала одна женщина, и старый колдун-лекарь, у которого юноша был в учениках сказал, чтобы отправился он к самой окраине леса, и там, в час полнолунья нашел корень лун-травы, которую только в полнолунье то и видно, рассказал, что стебель ее в час полночный засияет столь же ярко, как и Луна, тогда то и надо выкапывать, и корень этот единственное, что может захворавшей женщине помочь.

Недолго Вальд собирался — точнее: совсем не собирался — тут же и вышел в дорогу; ведь он знал, что лес, его батюшка, и накормит его, и напоит, и на кровать из теплого мха уложит. Спать то он, правда, совсем понемногу — часа по четыре, и не более того: все же остальное время: все шел да шел вперед за уходящим ко сну светилом; на третий день, достиг тех мест, где никогда раньше и не был. Он спешил, так как приближалось полнолунье, и успел как раз вовремя — на закате шестого дня, расступились пред ним стены леса; и увидел он вечернюю зарю, и так ею залюбовался, что даже и слезы выступили на глазах его. А что за вид, что за раздолье открывалось от этого места.

Прямо у ног Вальда, сияло закатными цветами маленькое озерцо, из которого вытекал спокойный ручей, над коврами засыпающих трав высилась, расправляла могучую крону береза, а за березой, за полем живым, умиротворенным, засыпающим — возвышались холмы, и, глядя на них вспомнились юноше детские его грезы, и зашептал он:

— Вот здесь моя родина. Сюда меня сердце звало. — и зашептал совсем уж тихо, подобно слабым дуновеньям ветра. — …Как же спокойно, как же тихо здесь; и, ведь, никого живого на многие-многие версты окрест нет; а в то же время — и не один я здесь — ведь все здесь живое…

И тут он услышал голос — точнее сначала ему подумалось, что — это, подобная воздушным волнам музыка, и лишь затем, прислушавшись, понял, что там и слова — они влетали образами, и от этих слов он перестал чувствовать свои ноги — даже и не заметил, что они его несут вперед:

— Мои корни в земле глубоко,
Ветер крону ласкает мою,
Распустила объятья высоко,
Полю, травам я песню пою.

Ах, закаты, далекие зори,
Уплываете вдаль облака,
Там просторов волшебное море,
И в мечтаньях проходят века.

Где-то там мир в боренье проходит,
Королевства, рождаясь, горят;
Рок и страсти живущих уносят,
И они свои речи твердят.

Здесь закаты и милые зори,
Облака в тихом пенье летят,
Здесь, у грани безбрежных раздолий,
Где умершие мирно уж спят.

Вальд и не заметил, что подбежал уже вплотную к березе, что обнял ее ствол, а, когда очнулся от сладостного этого забытья, когда поднял голову, то ветер окутал листья, они с нежным вздохом раздались, в стороны, и увидел юноша, среди них первую звезду, и была она подобно оку, с любовью на него смотрящему. И чувствовал юноша, что — он не один, что рядом, что-то огромное, но не по размерам даже, а по духу своему, и что он любим.

Обнимал он березовый ствол, и даже позабыл, зачем он к этому месту пришел. Вот, поддавшись некоему порыву, обхватил он руками, широкую ветвь, и вот уж стоит на ней, вновь обнимая березовый ствол.

Никогда прежде, с людьми, не было ему так хорошо, как теперь — так спокойно; никогда прежде не чувствовал он такого родства душ. Ведь, истинно близкие души, к сожалению, не столь часто встречаются. Истинно близких: вторую свою половинку, мы только во снах и видим — потому так прекрасны эти встречи; а здесь такая встреча произошла наяву, хотя… для Вальда это было подобно сну. Долго, стоял он так, обнявшись, слушал чудесное пенье, а сам высказывал все-все, что было на сердце — даже то, о чем он и не думал никогда, но что, все-таки, было частью его самого — и он чувствовал себя и счастливым, и свободным. Но вот, зашептал хор листьев:

— Уже близок час рассветный, не забыл ли, зачем так поспешал сюда?

Тяжело ему было расстаться, но, все-таки, спрыгнул он с ветви, и тут же увидел лун-траву, которая словно маяк сияла среди темного ковра, а сама Луна то уж коснулась своим печальным ликом. Как и было ему велено, осторожно выкопал Вальд драгоценный корень, да тут повернулся, и что было сил бросился прочь, так как понимал, что, ежели еще подойдет к березе, то потом не хватит у него сил оторваться, да так и будет он стоять, в то время, как должен спешить на помощь больной.

Он бежал, не останавливаясь, весь тот день, и лишь в ночи, тяжело, словно загнанный конь, дышащий; повалился под одним из стволов; и там горько плакал, и не мог, какими-либо словами, это свое горе выразить…

Обратная дорога заняла у него лишь три, и все удивлялись, как ему удалось так скоро вернуться; однако юноша, раньше такой общительный и веселый, теперь ничего не отвечал, вообще же сделался мрачным, и часто, в его глазах видели слезы, почти ничего не ел, исхудал. По прежнему, ничего не отвечал на расспросы, но вот, в один из дней, вбежал в дом родителей, и плача, словно бы молясь, заговорил:

— Ежели нашел родственную душу, что тогда делать?! Пусть далеко она, но весь свет не мил без нее; и понимаешь, что и не живешь вовсе, когда нет ее рядом!.. Что эти дни, что эти блужданья по лесу — теперь я не вижу в них никакого смысла — просто так убиваю время, в то время, как мог бы любить! Благословите же, пустите же из дома!..

— Так вот почему ты так извелся. — говорила мать. — Так конечно, иди, сватайся, да возвращайся с невестой…

— Нет! Нет! — тут же, с жаром воскликнул Вальд. — Она никогда не придет к нам в дом — это невозможно. Но вот я останусь вместе с нею; и не расспрашивайте, только благословите, только отпустите!

Заплакала мать, нахмурил брови отец, а Вальд, не в силах выдерживать больше этой муки, с криком бросился из дома, и бежал, вслед за уходящим солнцем, сколько у него хватало сил — в ночи повалился, и на пару часов забылся — затем вновь бежал. Чем ближе становилась его цель, тем легче ему на сердце становилось, и забывался уж и дом родной, и вся прежняя его жизнь. И вновь поле раскрылось пред ним в час закатный — тогда же он вновь почувствовал себя счастливым! И бросился он к березе, со слезами радости, и шептал что-то неразборчивое, сбивчивое, что, обычно, шепчут друг другу влюбленные. Наступила ночь, и была она полна слезами счастья. А на рассвете, убаюканный пеньем кроны, заснул юноша, и сны его немногим отличались, от наступившего счастья…

Так и пошли, сменяя друг друга, счастливые дни — полетели, сказочные и спокойные, словно облака небесные; сменялись, словно зори и закаты, все время разные, но и похожие друг на друга. Однажды, пропела ему крона:

— Вот и зима близится.

— Неужто? Да, ведь, еще и желтизна листьев не тронула…

— Зима — разлука. Смерть придет за мною.