Борис Пильняк - Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар

• Название: Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар
• Автор: Борис Пильняк
• Издательство: Терра - Книжный клуб
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-275-00727-2, 5-275-01045-1

Борис Андреевич Пильняк (1894–1938) – известный русский писатель 20–30 годов XX века, родоначальник одного из авангардных направлений в литературе. В годы репрессий был расстрелян. Предлагаемое Собрание сочинений писателя является первым, после десятилетий запрета, многотомным изданием его наследия, в которое вошли, в основном, все восстановленные от купюр и искажений произведения автора.

В шестой том Собрания сочинений вошли романы «Созревание плодов», «Соляной амбар».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– Вы уже знаете наизусть? – спросила Валентина Александровна.

– Я давно знал, – сказал Андрей.

– Не поэтизируй, – не верьте, Валентина Александровна, – за ночь вызубрил, чтобы поразить вас! – сказал лукаво Иван.

– А может, и так! – сознался безобидно Андрей.

Валентина Александровна рассмеялась. Заговорили о современных поэтах. Андрей поймал-таки Валентину Александровну, – она запамятовала бодлеровскую «Красоту» в переводе Эллиса. Валентина Александровна сказала чуть-чуть недовольно и лукаво:

– Это почти уже классицизм, эта «Красота», хотя Бодлер, конечно, не классик, – и только поэтому я забыла… Я не люблю классиков, они – как гимназическая арифметика, – не люблю ни в поэзии, ни в живописи, ни в музыке… Вы не слыхали Скрябина? Скоро мне пришлют из Москвы мое пианино, и я сыграю его вам, – вы услышите Скрябина. Я позову вас к себе. Приходите.

Гимназисты пришли к Валентине Александровне, когда золотые заморозки сменились неделями дождей. Пианино из Москвы еще не прислали. Диван в комнате Валентины Александровны, служивший и кроватью, был покрыт украинской плахтою. На рабочем столе, рядом с ученическими тетрадями письменных работ по французскому языку, лежали книги о французской живописи. На стене был Гойя. Валентина Александровна сама кипятила кофе и к кофе подала московские, чуть подсохшие птифуры. Валентина Александровна принимала гимназистов как джентльмен джентльменов. Она была рада гостям. Она сказала даже:

– Хотите немножко ликеру? – спросила она и смутилась.

Гимназисты тоже смутились, отказались, очень польщенные. Андрей рассматривал книги и не умолкал.

– Вот бы Сегу сюда, он умер бы от этих книг, – сказал Андрей.

Валентина Александровна и Андрей читали друг другу стихи современных поэтов. После кофе Валентина Александровна закутала абажур на лампе в голубую косынку, создала полумрак. Она рассказывала о Москве. Она была в Петербурге в «Бродячей собаке», видела живого Блока. Главным собеседником и внимательнейшим слушателем был Андрей, но заботливостью Валентины Александровны явно пользовался Иван, молчаливый и рассеянный ницшеанец и барин семнадцати лет.

Наутро Оська Шиллер, старший, устроил Ивану и Андрею «пфимфу»: когда они вошли в класс, гимназисты громыхнули откидными крышками парт и провыли – «яаа», – еще раз громыхнули и провыли – «ваас», – громыхнули и – «люблююю», – громыхнули– «Валентина», – громыхнули – «Александровна!». – Класс издевался дружественно.

Гимназисты были у Валентины Александровны дважды и трижды. Для Андрея знакомство с Валентиной Александровной было почтительно-священно. Мир Валентины Александровны казался необыкновенным, небывалым и чрезвычайным, – казалось, прозябая в Камынске, она не видела его и жила французами от Матисса и Гогена до Пикассо, от Бодлера до Валери, русский Бальмонт для нее уже устарел, русская живопись для нее начиналась только с Врубеля, путь русской живописи прокладывала Наталья Гончарова, только-только тогда появившаяся и никому не известная. Валентина Александровна предчувствовала футуристов.

Кончалась первая четверть.

Иван Иванович Криворотов, как врач, заходил иногда в аптеку к Науму Соломоновичу Хейфецу как к фармацевту. Наум Соломонович сказал однажды:

– Что делается в гимназии, Иван Иванович, я не понимаю… У нас сняла комнату француженка мадемуазель Гоголева. Мои мальчики подтянулись, моются и чистят зубы, это хорошо, но они не идут в гимназию, пока она не выходит из своей комнаты, и провожают ее, как кавалеры, а они немногим моложе ее… А ваш Андрюша с Ванюшей Кошкиным таки ходят к ней в гости, как взрослые, пьют кофе, читают стихи и зубоскалят насчет других преподавателей… Вы же член педагогического совета от родителей, Иван Иванович?..

– Да, к сожалению, член, – ответил доктор Криворотов.

Кончалась четверть, гимназисты подзубривали. Иван пришел к Андрею, чтобы прояснить ему алгебраические дебри. Гимназисты сидели в Андреевом чулане. Иван Иванович сидел за стеной в гостиной, раскладывал пасьянс. Путаясь в алгебраических «а» и «в», Андрей сказал:

– После четверти в пятницу пойдем к Валентине Александровне, она сказала.

Иван Иванович насторожился за пасьянсом.

– Ты долби… – сказал Иван. – И подзубри французскую грамматику. Она сказала, что письменная завтра будет обязательно.

– А ты где ее видал?

– На последней перемене…

Иван Иванович считал себя – прямолинейным человеком. И был педагогический совет, и на заседании, в «текущих делах», Иван Иванович произнес речь, –

– Господа, – сказал Иван Иванович. – Я хочу коснуться одного щекотливого вопроса… Как можно предположить, к моему сыну ходят товарищи, и я слышу их разговоры, потому что сын близок ко мне и не имеет от меня тайн, а с другой стороны, я встречаюсь с другими воспитателями, как, например, Наум Соломонович Хейфец… – Иван Иванович вздохнул и обратился к Валентине Александровне. – Валентина Александровна, я и многие здесь присутствующие преподаватели много старше вас и годились бы вам в родители, – поэтому выслушайте дружеский опыт старшего товарища. Избави Бог, чтобы я хотел помянуть нравы «Бурсы» Помяловского, я дальше всего от этого!.. – Иван Иванович развел руками и обратился ко всем. – Но… мне известны факты, что у Валентины Александровны собираются гимназисты старшего класса, ведут критические разговоры по поводу остальных преподавателей и выпытывают через нее, – явно пользуясь ее неопытностью, – когда, в частности, будут письменные работы…

– Это ложь! – прошептала Валентина Александровна, и на глазах ее повисли две тощих слезы.

– Если это ложь, я буду абсолютно точен, – ледяным голосом вежливости сказал Иван Иванович. – Мой сын Андрей и сын Сергея Ивановича Кошкина, Иван, ходят к Валентине Александровне и читают там стихи Бальмонта. Исаак и Иосиф Шиллеры чуть ли не каждый день бреются и провожают Валентину Александровну из гимназии и в гимназию, а они юноши уже на возрасте… Кроме того, третьего дня я сам, своими собственными ушами слышал, как Иван Кошкин предупреждал моего Андрюшу, что назавтра будет письменная работа, и сообщил это со слов Валентины Александровны, которая сказала ему об этом на последней перемене…

– И тем не менее – все это ложь в лучшем случае, – сказала Валентина Александровна. Она оправилась от первого раската «пфимфы», губы ее постарели, она говорила ледяным голосом брезгливости. – И тем не менее все это ложь. Действительно, третьего дня на последней перемене я просила Ивана Кошкина передать классу, что наутро будет письменная работа и чтобы класс принес с собою тетради. Действительно, гимназисты Шиллеры, живущие без родителей, очень неряшливы и стали подтягиваться от моего присутствия, что я считаю положительным. Действительно, они ходят в гимназию вместе со мною, так как я живу в одном доме с ними и, конечно, перееду оттуда после сегодняшних информаций доктора Криворотова, после чего, как хочет доктор Криворотов, гимназисты Шиллеры перестанут бриться… Действительно, три раза был у меня сын доктора Криворотова, разговаривал со мною о современной литературе, которую в Камынске, к сожалению, гимназисты знают лучше, чем их родители, – и я встречала гимназистов у себя дома, действительно полагая, что «Бурса» изжита в нашей гимназии. Действительно, я давала Андрею Криворотову несколько книжек для чтения, – и он дал мне однажды «Ноа-Ноа» Поля Гогена, книгу, которую я забыла в Москве, которая была нужна мне для чтения, которая имелась у Андрея и которую он, как он передавал мне, преподавателю, прячет – по законам «Бурсы» – от глаз родителя под матрас…

Получалась – на самом деле – «пфимфа», и не в честь Валентины Александровны, но в честь Ивана Ивановича. Доктор растерялся. Валентина Александровна оказалась – из молодых да ранняя. Педагогический совет «инцендент» замял, – замяли, – перешли к дальнейшим «текущим делам»…

Иван Кошкин не всегда докладывал Андрею, когда он встречался с Валентиной Александровной. В день педагогического совета с одиннадцати вечера Иван стоял на углу против гимназии, мокнул под дождем, прятался от прохожих в тень фонаря. В начале двенадцатого из ворот вышли преподаватели, пошли в разные стороны. Валентина Александровна, одна, свернула в тот переулок, где в тени за фонарем прятался Иван. Иван вышел из тени, приподнял фуражку, поклонился почтительно, –

– Здравствуйте, Валентина Александровна!

Она прошла мимо, едва кивнув головой. Иван пошел следом, придерживаясь теней. Так прошли они половину переулка. В самом темном месте Валентина Александровна повернулась круто и сказала, точно продолжала разговор, в запальчивости:

– Вы знаете, что сегодня сделал доктор Криворотов?! – вы можете меня не караулить больше в переулках!.. Он вынес на педагогический совет, как принципиальный вопрос, что вы бываете у меня. И все это со слов вашего друга, Андрея!..