Борис Пильняк - Том 3. Корни японского солнца

• Название: Том 3. Корни японского солнца
• Автор: Борис Пильняк
• Издательство: Терра - Книжный клуб
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-275-00727-2, 5-275-00834-1

Борис Андреевич Пильняк (1894–1938) – известный русский писатель 20–30 годов XX века, родоначальник одного из авангардных направлений в литературе. В годы репрессий был расстрелян. Предлагаемое Собрание сочинений писателя является первым, после десятилетий запрета, многотомным изданием его наследия, в которое вошли, в основном, все восстановленные от купюр и искажений произведения автора.

В третий том Собрания сочинений входит повести «Заволочье», «Большое сердце», «Китайская повесть», «Китайская судьба человека», «Корни японского солнца» и рассказы.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Дни шли за днями. Я не знала названия дней. Я не могла подсчитать своих русских праздников, к которым когда-то готовилась дома. Я попросила Суна достать где-нибудь хотя бы старый русский календарь.

– Зачем тебе знать? Забудь, что ты русская! – злобно сказал Сун.

Однажды заболела мать, и я должна была ставить свечи идолам.

Китайских богов в нашем доме было десятка два, всех их я не помню. Знаю главных: бог богатства Цай-шин-е изображается в виде трех мужчин, один из них, с черным лицом, – бог-покровитель семьи. Лo-те-я изображается двумя фигурками – мужа и жены. Эти идолы были главными богами. В сторонке бог благополучия животных – Цое. Кроме этих богов, в красных киотах стояли изображения предков или просто палочки с китайскими изречениями, также поминающими предков. Богов от времени до времени подкрашивали. Богам Цай-шинь-е и Ло-те-я раз в году резали баранов, а для Цое делали коня из тростниковых палок. У матери с богами были каждодневные отношения.

Когда она захворала, она поручила мне, а не старшей жене, хозяйничать с богами. Я посылала аму в лавку за священной пастилой и свечами. Пастилу я раскладывала против богов и против них же зажигала священные свечи. Затем я молилась. Моление мое было показное, само собою разумеется.

Болезнь матери была приписана злому духу. Надо было его замолить. Приходил монах и делал указания.

Сун купил особой бумаги, вырезал кружочки с дырочками, нанизал эти кружочки на свечу, и вечером, когда стемнело, мы с ним разбросали эти кружочки за воротами: это означало, что мы дали духу болезни денег. Мать поправилась. В доме было решено, что боги хорошо принимают мои молитвы.

4

Однажды утром, в неурочное время, потребовали за ворота Суна. Суна не было дома, вместо него пошла его мать. Она вернулась очень скоро, очень взволнованная. Она говорила так быстро и так взволнованно, что я ничего не поняла. Мать отослала аму на розыски Суна. Старшая жена была довольна и весела. Сун пришел скоро, и он объяснил мне, что меня требует к себе бывший царский консул Лавдовский. Когда-то я видела Лавдовского у моего отца. Мое сердце радостно забилось, когда я услыхала об этом. Но Сун погасил мою радость: Лавдовский требует меня как жену большевика. Я должна была явиться к нему завтра же. Сун был в негодовании, и он сейчас же пошел к дутуну, к губернатору, который был его другом. Вернулся от губернатора он в веселом настроении.

– Я тебя записал в китайские книги, – сказал он, – записал как жену-китаянку. Теперь никто не может взять тебя из моего дома. Ты моя законная жена.

Я забеременела.

Я ненавидела будущего ребенка. Я принимала все доступные мне меры, чтобы освободиться от беременности. Мне было всего восемнадцать лет. Я била себя по животу. Когда я оставалась одна, я поднимала, передвигала тяжелые сундуки. Ничто не помогало.

Праздник юбинов – праздник урожая плодов. Этот праздник празднуется 15-го числа второй луны восьмого месяца, то есть, примерно, в августе. За много дней до пятнадцатого заказали тридцать фунтов ебин-юбинов, чо заказали сорок пять фунтов. Ебин-юбин – это сладкие пироги наподобие русских тортов, они бывают весом от четверти фунта до пяти. Эти пироги необыкновенно приторного и жирного теста, начиненные вареньем, разрисовываются причудливыми узорами, и на каждом из них прилаживается золотая свинка. Самый большой юбин предназначался богу, в честь которого устраивалось торжество, остальные боги получали поровну. Кроме арбузов, были куплены фрукты. Арбузы разрезались так, чтобы они превращались в вазы с восемью зубцами.

Я бегала от одного идола к другому, расставляя юбины и фрукты, чтобы у всех идолов (и в том числе у Христа-спасителя) было одинаковое количество продовольствия. Еще до праздника нам приносили юбины от соседей и друзей, мы посылали им ровно столько же, сколько получали; сначала я думала, что это простой обмен, потом узнала, что это есть подарки.

Четырнадцатого вечером мы пересмотрели, все ли расставлено перед богами по местам, поскучали, как в России скучали перед сочельнической звездой. Когда стемнело, мы стали молиться. Сун заставил меня молиться по-русски, крестясь. Молились мы часа два. После этого мы отобрали у богов все юбины и фрукты, быстренько разделили их на число всех наших родственников (не забыли и моих русских, – боже упаси, забыть хоть одного какого-нибудь захудалого! – всему роду будет несчастье!) и сели уплетать юбины и фрукты.

Пятнадцатого числа за городом, около старинного монастыря, устраивалось гуляние в честь праздника, молебствия, ярмарка, карусели, пальба из шутих.

Мы поехали на празднество. Мать и старшая жена поехали на рикшах. Я и Сун, мы поехали верхами. Подо мной шел Васька, мой верный друг. Васька изменился в Китае, он похудел от жары и от соломы вместо сена. Он изменился так же, должно быть, как и я. Мне стыдно было ехать по улицам, одетой в шутовской китайский костюм. Мы выехали за город.

Впереди была широкая дорога, упиравшаяся в небо, широкое и бесконечное. И на меня напала дурь – пусть будет, что будет!

– Васька, побудем хоть минуту вдвоем с тобою, как было в Монголии!

Я дала Ваське хлыста, бросив его в галоп. Ребенок завертелся в животе, тупая боль охватила мой живот, мне было приятно от этой боли. Эта боль была пустяком по сравнению с той дикой радостью ощущения свободы, когда хоть на миг, но я одна. Сун мчался за мной, ничего не понимая…

Празднества, разряженных китаянок, знаменитых акробатов и артистов я не видела. Невыносимая боль охватила меня. Я была счастлива, надеясь, что освобожусь от ребенка. Меня отвезли домой. К утру был выкидыш…

Родила Тасюндича – впервые живого ребенка, девочку. До этого она родила только мертвеньких.

Умер дядя Суна. Это было событием в нашем доме. На похоронах я не участвовала: я была больна. На меня надели траур: белые туфли и белую кофточку. Траур я носила сто дней.

5

В нашей семье славилась жена Сы-вын-куй. Семья Сы-вын-куй состояла из старухи-матери, сына, невестки и четырех детей.

Именно эта невестка и была предметом многих разговоров. Ей было сорок лет, она считалась красавицей, она имела крошечные ножки и громадные глаза. Она распоряжалась в доме. В ее распоряжении были ловар, ама и швея. Жила Сы-вын-куй богато. Как все богатые китаянки, Сы-вын-куй сидела дома, изредка бывая с горничной в театре или в гостях. Внешне она ничем не отличалась от остальных китаянок. Но в доме своем она поставила себя необыкновенно. Она командовала домом. Тихоня-муж подчинялся ей беспрекословно. Старуху-свекровь она ни к чему не допускала, раз навсегда дав ей понять, что она, Сывынкуй, есть хозяйка дома. Старуха так боялась ссор и так любила сына, которому то и дело попадало от жены, что ради него переносила все. Даже к внучатам старуха относилась со страхом.

У Сы-вын-куй была дочь на выданье. Сыновья ее учились плохо, вместо школы играли за воротами в чушки, не пропуская соседних мальчишек и торговцев со сладостями, – первых они били, у вторых брали сладости в долг, отсылая их за деньгами к безмолвному отцу. Дочь Гэгэза знала английский язык, и мать покупала ей английские романы. Ходила Гэгэза в громадных очках, часто одевалась по-европейски, но белилась и красилась по-китайски. Гэгэза была любимицей в доме. По китайским обычаям иной раз подыскивают детям женихов и невест еще с детства последних. Сывынкуй нарушила все обычаи, подыскивая жениха для Гэгэзы. Она хотела найти ей жениха не только богатого, но и красивого, а также такого, который бы нравился самой Гэгэзе. По китайским обычаям, невеста и жених не видят друг друга до свадьбы: мать сама подстраивала несколько свиданий дочери с предполагаемыми женихами. Сы-вын-куй часто говаривала, что она была несчастна в браке и никак не хочет, чтобы то же самое повторилось с ее дочерью.

Муж Сы-вын-куй был забит, был несчастлив в браке, поговаривали, что жена Сы-вын-куй живет со своим поваром. Муж покорно подчинялся жене в приискании жениха.

Я всегда с удовольствием слушала о Сы-вын-куй, но все окружающие остерегались ее и боялись приглашать ее в гости. У нее не было друзей, ее все осуждали – эту женщину, которая казалась мне передовою в китайском хламе. Она любила приходить к нам, даже без приглашения, и каждый раз она расспрашивала Суна о русской жизни, о русских женщинах, правда ли, что в России женщины свободно выбирают себе мужей, служат в магазинах, бывают одни в театрах. Ее глаза загорались, пылали щеки, она слушала и приговаривала:

– Вот бы мне туда!..

Однажды она сказала Суну:

– Ты так хорошо рассказываешь о России. Почему же ты сам держишь свою русскую жену наравне с нами? Ведь она не китаянка. Ей тяжела такая жизнь.

Сун заулыбался и ничего не ответил ей. А когда она ушла, стал осуждать ее, бранить меня и запретил мне ее слушать.