Сергей Булыга - Чужая корона

• Название: Чужая корона
• Автор: Сергей Булыга
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06893-7

Эта история произошла на самом краю цивилизованного мира, в десяти лигах от Харонуса, на противоположном берегу которого начинается зловещее царство Тартар. Веками местные жители поклонялись лесному повелителю Цмоку, противнику Бога, покровителю дремучей пущи и топкой дрыгвы. Все чаще и чаще выбирался Цмок из логова и людям на глаза показывался. Только каждому он виделся по-разному: то огромным трехголовым чудовищем, то важным богатым князем, то зловещим хозяином оборотней, то ископаемым зверем динозаврусом, то играющим на дудочке добрым духом, выводящим из болота сбившихся с пути людей. Ясно одно — неспроста все это, последние времена наступают, и местному князю со своими гайдуками непременно придется пойти войной на чудовище, посягнувшее на его власть…

---

Теперь к делу. Так вот, после того как я вернулся из обзорной экспедиции — а был я в ней целый месяц вместо запланированных пяти дней, — то увидел, что за это время обстановка у нас в повете очень сильно ухудшилась. Если быть точным, то, еще будучи в вышеназванной экспедиции, я с большим прискорбием лично удостоверился в том, что хлопский бунт зашел уже так далеко, что теперь у нас в округе не осталось ни одной законопослушной деревни. Мало того, я воочию наблюдал за тем, как этот бунт продолжал стремительно разрастаться и уже начал угрожать самим устоям нашей государственности. А что еще хуже, так это то, что Цмок всему этому яро потворствует, в результате чего я лишился почти всех вверенных мне людей и вернулся в Зыбчицы всего с одним ротмистром и шестью рядовыми стрельцами.

А чем меня встретили Зыбчицы? Братоубийственной резней, вот чем! А если сказать попросту, то эти глебские собаки, эти разбойники и пьяницы стрельцы во главе со своим таким же вечно пьяным нелюдем поручиком Потапом Хвысей засели у нас в Доме соймов и оттуда устраивали еженощные набеги на мирно спящих горожан. Ат, язви их стрелецкие души, если они у них, конечно, есть! Я, узнав про Хвысю, страшно разъярился и повелел пану Драпчику — тоже стрельцу, но уже ротмистру — навести среди своих собак порядок. Я дал ему на это два часа. А этот Драпчик, которого я, между прочим, совсем недавно лично спас от верной гибели, он как мне за это отплатил? А вот так, по-стрелецки! Он взял…

Тьфу, вспоминать не хочется! Но надо. Так вот, я велел ему навести среди своих собак порядок, а сам развернулся, Генусь подвел мне Грома, и я уехал к себе домой, до Марыли. Дома я перекусил, соснул, потом проснулся, сел на краю кровати и крепко задумался. Думать было о чем! По всей округе бунт, всех, кого могли, порезали — это раз. Здесь у нас в Зыбчицах тоже несладко, тоже того и гляди со стрельцами схлестнемся — вот тебе уже два. Цмок устроил потоп — это три. А скоро будет и четыре: Бориска явится и приведет с собой еще стрельцов, и кинутся они на Цмока. Вот тогда будет всем нам и пять, и шесть, и семь! А может, думаю, нам тогда вообще ничего уже не будет? Да и, может, самих нас не будет? А что! Это они, дурни глебские, еще не знают, куда лезут, а я, Бог спас, узнал — и жив остался. А Бориска идет! И скоро он придет и призовет меня: «Давай, пан староста, веди нас на старые вырубки!» Что мне тогда на это отвечать? Что делать? Да я тогда, в тот вечер, вообще не знал, как мне быть и что мне дальше делать.

Тогда я взял свою допросную тетрадь и стал в нее записывать все, что со мной случилось в экспедиции. Это у меня такой испытанный прием — мысли записывать, потому что, пока они просто так в голове роятся, их никак не ухватишь, а когда они к бумаге припечатаны, тогда их можно рассмотреть и еще крепче в них вдуматься.

Но тогда мне и тетрадь не помогла. Сидел я, смотрел на нее, потом еще в окно смотрел. В окне было уже темно. Вдруг слышу, Генусь подошел к двери, постучал и зовет:

— Пан судья!

Я молчу. Вот, думаю, навяжутся! Он подождал, потом:

— Пан староста!

О! Я откликнулся:

— Чего тебе?!

— Важное дело!

Я накинул жупан, выхожу. Генусь мне сразу:

— Пан староста! Гад Драпчик к своим перекинулся! Теперь они всем скопом там сидят, в Доме соймов.

— Ат! — говорю.

А он:

— Это еще не все. Тебя, пан староста, все наши срочно просят в ратушу.

— Кто все?

— Ну, наши, зыбчицкие, все. Я говорю: «Он уже спит». А они: «Разбуди! Разбуди! Без пана старосты нам там никак нельзя!»

— Так и сказали: старосты? А не судьи?

— Нет, старосты. Я уже и Грома оседлал, пан староста.

Ну что ты будешь с ними делать, а? Я оделся, обулся, нафабрил усы, вышел, поехал.

Приезжаю, захожу в ту ратушу. Смотрю по сторонам. Га, я так и думал, там все: и паны, по большей части беглые из ближних деревень, и простое поспольство. Панов, правда, больше. Меня увидели и зашумели.

Я молчу. Поднимаюсь по ступеням, подхожу к Большому креслу. Но занимать его не стал, остановился рядом, шапку поправил, после одну руку положил на подлокотник, вторую на саблю и у них спрашиваю:

— Подобру ли сидим, поважаные?

Они в ответ:

— Это тебе видней, пан староста!

— Ат! — говорю. — Какой я вам еще староста? Вот князь Юрий вдруг вернется, и кто я тогда?

— Га! — смеются. — Пан Юрий! Га, га! Что нам тот Юрий и где он, тот Юрий? А сейчас кто нас будет держать? Ты и будешь! Держи!

Или еще:

— А привилей тебе на что? Борис тебе дал привилей, ты не виляй!

Я тогда и не вилял. Стоял, помалкивал. Я понимал, чего они хотят: чтобы в это смутное, гадкое время над ними был кто-то один такой, кто бы потом за все это ответил. Вот они и тянут меня в старосты. А как мне теперь отпираться? Мне же и вправду в Глебске дали привилей, дал его сам Бориска, а я им здесь его еще до экспедиции показывал, и теперь мне куда?!

А никуда! Принял я от них то старостство. Да, именно от них, потому что они его еще на всякий случай проголосовали. Сел я в Большое кресло, ногу за ногу забросил, усы прикусил. А дальше дело повернулось так: они стали просить, чтобы я им рассказал про экспедицию, а то, говорят, здесь уже много всякого дивного люди болтают. Я им на это ответил, что дивного там, в экспедиции, и вправду было много. После рассказал — подробно и в деталях. Жарко, с душой рассказывал, в кресле почти не сидел. Так и они потом не усидели. Только я закончил говорить, как они с лавок повскакивали и ну орать вроде того, что вот дождались: мало нам было беды от хлопов, так теперь еще и Цмок на нашу голову! Зачем, орали, Цмока тревожили? Сидел он, гад, себе в дрыгве, жрал коней — и пусть и дальше себе жрет, пусть хоть зажрется и подавится, а мы его трогать не будем! Нам хотя бы, с Божьей ласки, с хлопами управиться!

Я это слушаю и думаю: вот, это правильно.

А они уже дальше: вся беда — от этих глебских, это они Цмока растормошили, это они пришли его убить! Вот пусть тогда идут к нему и убивают, а здесь, у нас, им делать нечего! Пан староста, гони глебских собак, нечего им за нашими стенами ховаться, Цмоков гнев на нас наводить! Геть их отсюда, геть!

Я думаю: ого!..

А они: голосуем, геть их!

И проголосовали. Все. Единогласно. А потом говорят: ставь резолюцию, пан староста, без твоей резолюции наше решение неправомочно!

Я даже бровью не повел, поставил резолюцию, пан каштелян ее печатью припечатал, после я встаю и говорю:

— А теперь вот что, мои поважаные. Время уже позднее, пора нам по домам расходиться да сил набираться. А кто к утру не наберется, того я на кол посажу!

Они молчат, не знают, что и думать. И это очень хорошо, потому что думать должен только старший, или староста, а остальные только подчиняться. Вот тогда будет толк! Встал я с кресла, шапку поправил, брови свел — и при полном всеобщем молчании вышел из ратуши. А там сел на Грома и уехал домой.

Дома, смотрю, все уже спят. И добро! Я тоже лег, но не сплю. Слава Тебе, Господи, думаю, что у нас в Зыбчицах все так ладно обошлось, что они все на меня на одного свалили. А если бы они, паны и поспольство, не свалили, а стали бы между собой грызться, что тогда было бы, а? Вот то-то же! А так у них мир и согласие. А завтра мы еще стрельцов от себя вышибем, потом ров почистим, стены подновим — и что нам тогда нелюдь Демьян со своими поплечниками?! Тогда тьфу на него! И тьфу на этого… Ну, вы меня поняли, на кого это тьфу. И на его законы тоже тьфу — я уже больше не судья, ему скажу, я теперь староста, ваша великость, так что отныне моя главная забота это не блюсти законы, а радеть за вверенных мне подначальных, это для меня теперь единственный закон, и для тебя, ваша великость, тоже. Вот так я его срежу, га! С тем я, спокойный и собой довольный, и заснул, при Марыльке пригревшись.

Утром проснулся свежий, легкий. Вышел в застольную, а там уже пан каштелян толчется, докладывает, что выбранцы от панства и поспольства стоят во дворе и ждут моих указаний. Я и его во двор отправил, перекусил, Марыльку как мог успокоил, после надел свой любимый красный жупан с золотыми кистями, шапку с жар-птицыным пером, с дыркой от хлопской пули, руку на саблю — и вышел во двор. Там я четко, ясно, зычно отдал приказания, Генусь подвел мне Грома, я сел и поехал на площадь. Ехал уже без кнута. А зачем тогда был кнут? Тогда народ уже не злобствовал, им тогда всем было очень любопытно, чем же все это кончится.

А кончилось вот чем. Приехал я на площадь, там меня уже ждут. Я указал, где начинать, они там быстро разобрали мостовую и стали копать яму. Быстро копают, любо-дорого смотреть! Я на Громе сижу, усы покручиваю, то на них гляну, на яму, то на Дом соймов. Дом соймов был как раз напротив, шагах в сорока. Оттуда тоже на нас смотрят. Но не стреляют. Они и прошлой ночью, каштелян докладывал, вели себя смирно, не высовывались. Теперь тоже молчат. А вокруг, смотрю, уже стоит народ, зеваки. Га, пусть стоят — это свидетели. Сижу, молчу. Мои копают яму, уже на сажень закопались. После еще на полсажени. После стали вперед забирать, подрываться. Народ стоит, судачит…