Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес

• Название: Том 2. Мелкий бес
• Автор: Федор Сологуб
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-93264-022-7, 5-93264-031-6

Во втором томе Собрания сочинений классики Серебряного века Федора Сологуба публикуется ставший хрестоматийным роман «Мелкий бес» (1902), сборник рассказов «Дни печали», сказки и статьи из книги «Заклятие стен».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Не знаю, чем бы дело у них кончилось, – да пришла тут старая няня, на серых волков сердито цыкнула. Волюшку домой увела, дорогою нашлепала:

– Не спи, Воля, в поле, лучше спатиньки дома.

Черёмуха и вонючка

Росла черёмуха, цвела и пахла.

Шла мимо вонючка, носом покрутила, спрашивает:

– Ты чего это, черёмуха, пахнешь?

А черёмуха ей отвечает:

– Цвету, оттого и пахну.

Говорит вонючка очень сердито;

– Это мне совсем не нравится, и очень даже смешно. Уж я ли не барыня, да и то воняю, а ты, простая черёмуха, пахнуть вздумала.

– Такое уж мое сиротское дело, – говорит ей черёмуха, – пахну, да и пахну, Богу во славу, людям во утешение, – а ты, барыня, ступай своею дорогой, воняй, сколько хочешь.

Вонючка распалилась гневом, визжит поросячьим голосом:

– Не смей пахнуть, мужичка! Слушайся моего барского приказа!

Черёмуха ей резоны представляет со всей политикой:

– Не могу я не пахнуть, сударыня-барыня, – уж такое дадено мне свыше определение, – хоть тресни, да пахни, крещёный люд весели. А ты, сударыня-барыня, вонючее благородие, иди себе подальше, коли тебе мой сиротский дух не нравится.

– А вот и не пойду! – кричит вонючка, – не могу позволить таких непорядков, буду стоять близко около, перевоняю тебя, окаянную черёмуху.

Стоит под черёмухою, да воняет, – что ты с нею поделаешь!

Спасибо, шли мимо добрые люди. Сперва-то, не разобрав того дела, черёмуху обхаяли:

– Фу, – говорят, – какая черёмуха противная! чем бы ей пахнуть по-хорошему, а она воняет по-анафемски.

А потом, как увидали, в чем тут причина, взяли зашибли вонючку толстой палкой, зацепили вонючку на железный крюк, сволокли ее на помойную яму. Так вонючка и кончилась.

Гули

Жили Гули, лили пули, ели дули. Сами ели, и соседов потчевали. Очень им весело было.

Только уж так они много пуль слили и дуль съели, что земля не стерпела, трястись начала. Пришел к Гулям Карачун, взял их на цугундер, снес их к чортовой бабушке.

Чортова бабушка посадила их на лавочку, угостила их кашей из горючей смолы с адской серою. Смоляную кашу съели гули, да и ножки протянули, очи закатили, сами застыли.

Повернула их чортова бабушка в чортовы куклы, отдала их играть адовым голоштанным ребятам. Ну, а те, известно, чертенята озорные, первым делом Гулям головы поотрывали.

Так-то кончились Гули.

Смертерадостный покойничек

Был такой смертерадостный покойничек, – ходит себе по злачному месту, зубы скалит, и очень весело радуется. Другие покойники его унимать-корить было стали, говорят:

– Ты бы лежал смирнехонько, ожидая Страшного Суда, – лежал бы, о грехах сокрушался

А он говорит:

– Чего мне лежать, – я ничего не боюсь.

Ему говорят:

– Сколь много ты нагрешил на земле, все это разберут, и пошлют тебя в тартарары, в адскую преисподнюю, в геенну огненную, на муки мученские, на веки вечные, – смола там будет кипучая кипеть, огонь воспылает неугасимый, а демоны-то, зело страховитые, будут мукам нашим радоваться.

А смертерадостный покойничек знай себе хохочет:

– Небось, – говорит, – меня этим не испугаешь, – я – рассейский.

Фрица из-за границы

Одни родители, папа с мамою, долго сердились на своих мальчиков, Кешку да Пешку, – своевольные были Кешка да Пешка. И чего только с ними папа и мама ни делали, и по-хорошему-то их унимали, и по-родительски, а им все неймется. Шалят, самочинствуют, да и на-поди.

Вот один умный дядя и посоветовал папе и маме:

– Что, – говорит, – вы на них смотрите, на таких балбесов? Да вы их сгоните со двора, а вместо них выпишите из-за границы парочку немчиков; там, – говорит, – ребята очень хорошие, и всем комплиментам крепко научены.

Папа с мамой обрадовались, так и сделали: Кешку да Пешку выгнали вон, а на их место выписали немчика: на пару немчиков денег жаль было, да и думали, что и один хороший мальчик лучше двух плохих.

Кешка да Пешка долго плакали, прощения просили, обещались не шалить, домой очень умильно просились, да уж не простили их папа с мамой:

– Нельзя, – говорят, – все сроки вышли, и немчику билеты железнодорожные выправлены, так не пропадать же деньгам. Идите, – говорят, – с Богом, подобру-поздорову.

Поныли еще Кешка да Пешка, Богу помолились, кресту поклонились, да и пошли, горемычные.

А на место их приехал в скорости из-за границы мальчик Фрица, чистенький, вежливенький, субтильный. Папе и мамой книксен сделал, ручки лизнул, и тоненьким голоском гуте-морген проговорил, – все как следует по заграничному правилу.

Только скоро у папы и у мамы пошли с мальчиком Фрицей нелады, потому что Фрице большая чистота требовалась, а у папы с мамой к чистоте душа не лежала, и от большой чистоты им тошно становилось.

Придет бывало Фрица, и заговорит учтиво:

– Глубокоуважаемые родители, дорогой и душевнопочитаемый папочка, милая и сердечно любимая мамочка, позвольте мне чистую рубашечку, ибо та, которую я ношу в продолжение двух недель, несмотря на все мое старание не пачкать моей одежды, все-таки утратила свою первоначальную чистоту и нуждается в стирке.

А папа с мамою говорят:

– Хорош и в этой рубашке, подожди до бани.

Так и во всём. Попросит Фрица чистой тарелки, ему папа с мамой говорят:

– Жри на грязной.

Попросит Фрица купить ему частый гребешок расчесывать головку, ему говорят:

– Своей пятерни мало, так чешись десятерней.

Попросит помыться раньше банного срока, папа с мамою скажут:

– В грязи теплее.

Стал Фрица по ночам плакать, начал Фрица худеть, начал Фрица от грязи паршиветь, пришла к Фрице русская холера, скрутила Фрицу в одночасье.

Схоронили папа с мамою Фрицу, говорят:

– Видно, нечего делать, возьмем Кешку да Пешку опять.

Да уж поздно было. Кешка да Пешка поступили в хулиганы, проткнули перочинным ножиком брюки у самого старшего городового, и за то их сослали в самую далекую каторгу.

Не в добрый час пришелся Фрица из-за границы. Да не добром помянули папа с мамою и умного дядю.

Карачки и обормот

Не за нашу память то дело случилось, не в нашей земли оно сталось. При царе Горохе, у чорта на куличках жили были карачки, – ходили на четвереньках, носом землю нюхали, хвостом в небо тыкали, и очень собой были довольны.

Забрел к ним, невесть откуда, Обормот. Голову держит кверху, прямо перед собой весело посвистывает, на обе стороны бойко сплёвывает. Не понравилось такое поведение карачкам, – говорят Обормоту:

– Как ты смеешь на задние лапы становиться, головой в небо выдыбать? Мы тебя за это засудим.

Повели его всем народом к судье неправильному.

– Судья, – говорят, – неправильный, суди ты этого Обормота: он головой фордыбачит, против нашего карачьего закона весело идет, на карачьи наши спины бойко поплевывает.

Ну, судья неправильный со всей своей премудростью тотчас же порешил: оттяпать Обормоту голову.

Повели карачки Обормота на лобное место. Идет Обормот, кается, горючими слезами умывается, а между прочим думает: как-то вы, карачье безмозглое, до моей головы доберетесь?

И вот на самом-то интересном месте вышла у карачек заминка: надо Обормоту голову рубить, да Обормот на четвереньки не становится, а карачкам, на четвереньках стоючи, до его головы не добраться. И против своего закона поступить и на ноги вздыбиться им тоже никак невозможно. Повякали, повякали промеж собою карачки, да и погнали Обормота из своей страны далеча.

– Иди себе, – говорят, – с Богом по морозцу, мы, – говорят, – народ очень добрый.

Две межи

Пришла межа к меже, спрашивает:

– Каково тебе, межа, жить?

Отвечает меже межа:

– Ох, топчут меня, межу, мужики, топчут меня, межу, бабы, топчут меня, межу, ребятишки малые. А я, межа, тоненькая да худенькая, а я, межа, здоровьем больно хлипкая: недужится мне меже, нездоровится. Ты, межа, каково живешь?

Отвечает межа меже:

– Ох, и мне, меже, жить по такому же, – и я, межа, от чужих то ног захирела, занедужилась. Лучше бы на нас, на межах, рожь повыросла.

Говорит меже межа:

– Пойдем, межа, к проселку жаловаться.

Воздохнула межа, отвечает меже:

– Проселок – маленький человек, он нам не поможет – его никто не послушает.

Говорит меже межа:

– Так пойдем, межа, к большой дороге жаловаться.

Воздохнула межа, отвечает меже:

– Большая дорога разбойница: она и может, да не поможет: видно, межа, надо нам еще терпеть.

Разошлись межи по своим местам.

Рак пятится назад

Говорят, что раки пятятся назад; но это – напраслина: раки ходят, как и все добрые люди, в ту сторону, куда глаза глядят.