Федор Сологуб - Том 1. Тяжёлые сны

• Название: Том 1. Тяжёлые сны
• Автор: Федор Сологуб
• Издательство: Интелвак
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-93264-022-7, 5-93264-023-5

Впервые осуществляется издание Собрания сочинений Федора Сологуба, в котором с наибольшей полнотой представлено наследие одного из вождей русского литературного модерна, выдающегося прозаика, поэта и драматурга Серебряного века.

В первом томе публикуются роман «Тяжелые сны» (1895) и два цикла рассказов – «Земные дети» (1894–1898) и «Недобрая госпожа» (1899–1907).

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Шум, толпа, казаки, окрики часовых – все это скользило мимо сознания. Пусторослев забыл, что его ждали, забыл о своем деле, – только мысль о Грише повторялась настойчиво и больно.

И вдруг увидел Гришу. Мальчик пробежал мимо, странно-бледный на морозе. Крикнул Пусторослеву:

– Иди, иди за мною.

Черные на бледном лице глаза мгновенной молниею блеснули перед усталым взором Пусторослева. И в то же мгновение резкий звук рожка пронизал все уличные шумы.

– Гриша, вернись! – крикнул Пусторослев.

Бежали мимо, кричали. Было видно много искаженных ужасом лиц. Улица пустела.

И опять Гриша. Подошел к Пусторослеву.

– Зачем они бегут? Чего они боятся? – спрашивал он, и голос его звенел и дрожал.

Такой бледный, и глаза так горят.

Пусторослев взял его за плечо и сказал:

– Милый, вернемся домой. Здесь не надо стоять. Они убивают.

Гриша засмеялся, – совсем как тот, ночной мальчик.

Пусторослев смотрел на Гришу с недоумением и тоскою. Белый и сияющий, как тот, ночной посетитель, мальчик говорил:

– И пусть убьют. Разве ты боишься? Умрем вместе. Не стоит жить с этими злыми людьми. Не хочу быть с ними.

Вдруг где-то странно близко послышался тупой гул и топот множества коней. Всадники приближались медленно и неуклонно. Лошадиные в пене морды были близки и странно добродушны и покорны, как всегда, – а над ними колыхались красные, свирепые и тупые лица.

И над гулом и топотом стройного воинства пронесся внезапный, звонкий крик:

– Палачи!

Гриша оттолкнул руку Пусторослева и, звонко крича, побежал навстречу всадникам. Сверкнула белая, беспощадная улыбка, мелькнула в воздухе длинная стальная полоса, – офицер ударил Гришу.

Над детским трупом быстро мчались всадники.

Маленький, изуродованный труп схоронили. Пусторослев остался жить – усталый, безрадостный, втянутый в суету ежедневной работы для дела, – труд до подвига, но все еще без восторга.

Но длится время, и он ждет. Наступают великие дни. Опять придет сияющий рождественский мальчик.

Уже он приходит, приходит снова, тихий, вопрошающий, озаренным темною улыбкою, – подходит в тишине одинокого вечера и заглядывает в усталое лицо Пусторослева.

И опять слышит Пусторослев его тихий и настойчивый шепот:

– Я хочу. Я пойду с ними, и ты пойдешь со мною, в новый мир, через эту дверь, темную, но верную.

И знает Пусторослев, что теперь он не оставит Гришу одного, – пойдет с ним, за ним. И шепчет:

– Милый? где ты? кто ты?

И слышит:

– Приду. Вместе пойдем.

И повторяет:

– Вместе умрем.

Приложение

Андрей Белый. Истлевающие личины*

Федор Сологуб – один из первых стилистов нашего времени. Его яркий, отточенный, жалящий слог, сочетающий простоту и изысканность, холод и огонь, нежность и суровость, все становится гибче и гибче. Его тоскующая мысль все с большей и большей убедительностью приподымает покров очарования, которым оказывается вся действительность. Он певец смерти: но он воспевает смерть всею нежностью молитвы, всем жаром страсти; он говорит о смерти, как страстно влюбленный о возлюбленной. И в то же время его нельзя назвать демонистом, потому что в нем грусть примирения со смертью; мудрым шепотом своим он точно повествует о всепрощении и смирении перед тайной небытия, перед ее алтарем возжигает красный огонь свободы. И в раскаленном зное любострастных терзаний, и в детском лепете, и в колыханье ветерка умеет он слышать голос безмолвий. Сологуб чисто русский писатель. В его творчестве отразилось и очарование безысходных просторов земли русской, и вечный сон обывателя глухой русской провинции. Но что-то буддийское есть в природе русской: и оскал оврагов, и грустно зыблемая нива, – разве не говорит все это о Нирване? В русской природе сумел разглядеть Сологуб строгость буддизма, а в сонном обывателе – изображение застывшего болванчика Будды. И вот постепенно срывает он покров за покровом с очарованных сном; и они пробуждаются к смерти, но им кажется, что действительность наполняется ведовскими силами. «Недотыкомка» «шелестинным» голосом своим начинает шептать из угла, где сгустились тени: это не тени, это ткань бытия разорвалась, и в лицо веет холодом смерти. Все творчество Сологуба планомерно развивает и углубляет основную идею свою – приближение смерти. Сначала он превращает жизнь обывателя в сон, и сон оковывает жизнь, и болванчик Передонов вырастает над жизнью тяжелым роком (роман «Мелкий бес»). Но Передонов – только призрак небытия. И вот в дальнейшей стадии развития творчество Сологуба снимает маску обывателя Передонова со смерти, и жало смерти вонзается в душу пробужденного (сборник «Жало смерти» по времени позднее «Мелкого беса», хотя и появился в печати ранее). В своих «сказочках» Сологуб превращает действительность в призрак, и неведомое врывается в нашу жизнь тучами страшных химер. Наконец, в «Истлевающих личинах» эти химеры воплощаются в жизнь: они нас стерегут, они вырастают у нас за плечами. Образ рока превращается в хищного зверя, нападающего на простых, диких людей, поклоняющихся ему, как богу. Дикий зверь сумел найти нас и теперь, проходя сквозь стены, сооруженные культурой в виде наследственного безумия. И интеллигент Гуров начинает бредить, а «стена прямо против того места, где лежал Гуров, разверзлась, и вышел свирепый, громадный, уродливый зверь. Со свирепым рычанием подошел он к Гурову, тяжелую на его грудь положил лапу» («Призывающий Зверя»). И, если «Жало смерти» вскрывает покой небытия под личиной обыденности, в разбираемой книге эти личины истлевают, смерть вступает в свои права; от ее поцелуя разлагается жизнь: безумие, утонченность, психопатизм – все это только слова, все это – условные знаки, сигналы того, что близка победа смерти. Там, на грани между жизнью и смертью, обыденность перестает быть обыденностью, но еще и смерть: все двоится, сознание запутывается, образы мешаются: вырастают чудовищные сфинксы безумия. И эти сфинксы ужаса, которые хоть бы отчасти ведомы всякому, кто раз приближался к смерти, глядя ей прямо в глаза, – эти сфинксы правдиво олицетворены Сологубом в «Истлевающих личинах». Это, пожалуй, лучшая книга Сологуба. Она верный признак того, что писатель растет, талант его становится и тоньше, и устойчивее. Мы вправе ждать от него новых творческих воплощений, новых отравленных смертью слов.

Критическое обозрение. 1907 г.

Комментарии

В наши дни издание многотомника Федора Сологуба осуществляется впервые. Признанный уже с дебютных своих книг одним из авторитетнейших вождей русского литературного модерна, самый издаваемый, удостоенный при жизни (редкий случай!) трех собраний сочинений, в посмертной судьбе наш выдающийся прозаик, поэт и драматург оказался в крамольном списке несправедливо преданных забвению. Только одному его роману из семи была оказана честь представлять потомкам новаторское творчество некогда знаменитого властителя дум начала XX века. Сологубовский «Мелкий бес» с антигероем Передоновым стал хрестоматийной книгой о провинциальном мракобесии: явление «передоновщины» пополнило классический ряд таких образов-символов, как «обломовщина», «чичиковщина», «карамазовщина» и т. п.

«С Сологуба начинается новая глава русской прозы», – так обозначил в 1924 г. Е. И. Замятин место и значение новаторского творчества Сологуба в истории русской литературы. Как известно, на рубеже XIX и XX веков в нашей культуре свершилась масштабная эстетическая революция, в ходе которой сменились каноны поэтики. Широко развернувшееся формотворческое экспериментаторство вооружило литературу сильными экспрессивно-изобразительными средствами, обновило лексику и стилистику произведений, а также благотворно воздействовало на художественные вкусы публики.

Сологуб в числе первых вошел в когорту самых изобретательных созидателей русского модерна и в прозе, и в поэзии. «Символистом он словно с неба упал», – так определил его мессианский приход в литературу один из сподвижников. «Я – бог таинственного мира», – заявил о себе и он сам как раз тогда, когда современники, шумно споря, читали его первый роман «Тяжелые сны» и давали ему диаметрально противоположные оценки (не это ли первый признак незаурядности произведения?). «Декадентский бред», – заявляли одни (рецензент журнала «Русская мысль» и иже с ним). «В России народилась, по-видимому, новая литературная сила», – восторгались другие (Алекс Браун, австрийский переводчик романа). Только к четвертому изданию (1909) «Тяжелые сны» завоевали сердца и умы, и писатель, одиннадцать лет создававший эту книгу, наконец мог самонадеянно сказать: «Много лет работать над романом – а всякий роман не более как книга для легкого чтения – можно лишь тогда, когда есть надменная и твердая уверенность в значительности труда». О значительности романа вскоре было написано немало статей, и среди рецензентов встречаем таких мастеров и знатоков слова, как В. В. Розанов, А. А. Блок, В. Ф. Ходасевич…