Ефим Зозуля - Мастерская человеков (сборник)

• Название: Мастерская человеков (сборник)
• Автор: Ефим Зозуля
• Издательство: Пласке
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-8692-47-5

Ефим Зозуля – один из выдающихся отечественных писателей, чье имя и творчество возвращаются в большую литературу после многолетнего незаслуженного забвения. В первые десятилетия 20 века он был широко известен и как блистательный автор «Сатирикона», и как один из создателей журнала «Огонек», но сегодня он интересен как автор сатирических, фантасмагорических антиутопий, в которых узнавались реалии жизни в СССР, содержались меткие и беспощадные пророчества.

Ефим Зозуля погиб в боях подо Ржевом в ноябре 1941 года. Выросло несколько поколений читателей, и не подозревающих о творчестве писателя, который тесно был связан с Одессой. В предлагаемом сборнике Евгений Голубовский собрал из старых изданий, ставших библиографической редкостью, самые яркие и значительные его произведения, которые интересны и актуальны и сегодня – в XXI веке

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– Уходите. Не отнимайте времени.

Аптекарь смутился, но не растерялся:

– Будет очень жаль, если все завоевания революции будут потеряны. У нас уже два раза были погромы. Один раз при Деникине, а другой.

– Уходите, вам говорят! Пожалуйста, не беспокойтесь!

Резко позвонили по телефону. Спрашивали из «первого дома советов» – бывшая гостиница Ройзмана «Неаполь», – выезжать ли ответственным работникам и коммунистам.

Бриллиант спросил, кто говорит. Звонила женщина. Она замялась, и Бриллиант услышал мужской торопливый тенорок: «Не говори, не говори, кто», – и Бриллиант все-таки узнал по голосу, кто заставлял свою жену «устраивать панику». Это был один из его товарищей по местному исполкому.

– Это говорит. Это. Это. Я хотела только спросить.

Повесили трубку. Бриллиант отошел от аппарата.

Помещение исполкома сразу тревожно оживилось. Пришла

группа мобилизованных коммунистов. Спрашивали про оружие, продовольствие. Опять звонили по телефону. Кто-то для чего- то опоясывался веревкой. Разлили на столе чернила. Двое хотели сразу пройти в узкую дверь, столкнулись и нелепо застряли. Дверь завизжала и заскрипела. Забегал по комнатам комендант дома, молодой человек с пышными желтыми усами. Сообщили, что пулемет внизу уже поставлен. Кто распорядился ставить пулемет, – не знали. Двое сидели на столе и болтали ногами. Их до этого никто не видел и не знал.

В коридоре тяжело затопотало много ног. Это пришли тоже проездом находившиеся в городе красные курсанты. Одиннадцать человек. Кто-то посредине комнаты ел селедку, нелепо подмигивая всем, потрясал свободным кулаком и кричал, бессмысленно подражая фронтовым красноармейским выкрикам:

– Даешь бани!..

Экстренное соединенное заседание пленума совета с представителями профсоюзов назначено было на два часа дня.

Зал заседаний был тщательнее, чем всегда, убран. Портреты Маркса, Ленина и Троцкого, украшенные красными лентами, выглядели торжественно и бодро. Окна были открыты настежь. Звонок перед креслом Бриллианта блестел празднично. У двери появились часовые с патронами и винтовками. Такие же часовые появились и внизу, у входа. Разводящий со свистком деловито подходил то к одному, то к другому. В комнатах, смежных с залом заседаний, дожидалось человек тридцать.

В повестке дня значилось: 1) О текущем моменте – доклад т. Бриллианта; 2) Текущие дела.

Открыв заседание, Бриллиант с обычным своим скучливым выражением лица предложил прежде всего почтить вставанием товарища Гулько, секретаря топливной комиссии, недавно мобилизованного и геройски погибшего на фронте.

– В его лице, – сказал Бриллиант, – погиб одни из лучших сынов пролетариата. Рабочие и крестьяне никогда не забудут своего передового борца. Над его могилой мы должны сплотиться и поклясться, что довершим то дело, за которое самоотверженно боролся товарищ Гулько.

Собрание встало. Бывшие в шапках – сняли их.

Бриллиант знаком разрешил сесть.

Секретарь собрания Урчик, испуганно сбоку взглянув на Бриллианта, крикнул:

– Слово имеет товарищ Бриллиант!

Произошло движение. Кашель. Сморканье. И все замерло.

Бриллиант встал и, размахивая карандашом, как дирижерской палкой, сообщил, что в город вошел большой хорошо вооруженный партизанский отряд. Отряд, очевидно, не признает советской власти. Его представители не являются ни в совет, ни к военным властям. Отдельные группы вооруженных партизан производят самочинные обыски, арестовывают на улицах мирных граждан и издеваются над ними. В помещение, самовольно занятое отрядом, приходят темные элементы города, бывшие мясоторговцы и лавочники, начинается погромная агитация. Все это следует считать явлением недопустимым. Необходимо дать отпор дезорганизованным вооруженным людям.

В то время, когда лучшие сыны пролетариата и передового крестьянства проливают свою кровь на многочисленных фронтах за рабоче-крестьянскую власть, – закончил он, интонацией и манерой речи явно подражая Троцкому, – мелкобуржуазный элемент, подстрекаемый меньшевиками, эсерами и анархистами, старается в тылу дезорганизовать власть советов и нанести удар в спину рабоче-крестьянской революции. Но это им не удастся. По дерзкой руке должен быть нанесен решительный удар. Надо решительно сказать темным наймитам буржуазии: руки прочь!

Бриллиант сел. Собрание аплодировало.

Секретарь, опять испуганно взглянув на Бриллианта, крикнул:

– Прошу слова к порядку заседания! И имею предложение!

– И я прошу слова! Я! Я! Я! Я прошу слова!

Вторым, столь бурно просившим слова, был меньшевик Клейнер. Он был сильно возбужден, нижняя губа у него заметно дрожала. Он обеими руками дергал и оправлял почти одновременно пенсне, ворот пиджака и волосы. Не получив еще слова, он повернулся к собранию и начал:

– Я протестую. Это инсинуация. Откуда товарищ Бриллиант взял, что полк подстрекают меньшевики? Никаких данных у него нет… Это демагогия! Это – провокация!

Поднялся шум.

– Вы не имеете слова, – сказал Бриллиант.

– Тише!

– Не говорите с мест!

– Призываю собрание к порядку!

– Тише!

– Тише!

– Теперь не время сводить счеты.

– Это провокация. Это демагогия! – надрывался Клейнер.

– Тише!

– Товарищи! Товарищи!

– Пусть он говорит.

– Молчать!

– Призываю к порядку!

Резкий звонок.

– Товарищи, – сказал Бриллиант, – нам сейчас некогда заниматься полемикой. Прошу сохранять спокойствие. Нарушающие порядок заседания (он повысил голос) будут удалены. Слово имеет товарищ Урчик.

Урчик почесал темя и начал:

– Товарищи! Так как время не ждет и момент серьезный.

– К делу, товарищ! К делу!

– Я говорю к делу! То предлагаю прения по докладу товарища Бриллианта прекратить. И одновременно прошу выслушать резолюцию. Кто за прекращение прений? Прошу поднять руки. Большинство. Разрешите предложить резолюцию.

– Просим.

– Общее соединенное собрание пленума совета с представителями профсоюзов, заслушав доклад товарища Бриллианта о вторжении в город дезорганизованного отряда, единогласно постановило принять энергичные меры к ликвидации его вследствие могущих возникнуть беспорядков, угрожающих великой пролетарской революции. Выработку конкретных мер поручить исполкому совета с правом кооптации.

Приняли единогласно. Пропели «Интернационал» и разошлись.

Вечером над городком нависла жуть. Она началась еще с сумерек, когда опустели улицы и с пастбища одиноко возвращалась чья-то корова; корова остановилась на главной улице поперек мостовой и длинным заунывным мычанием выражала удивление необычной пустоте.

Небо, ясное, освещенное ярким закатом, казалось чужим, настороженно равнодушным. Траурными лентами курился дым из труб низеньких домишек. От времени до времени откуда-то доносились звуки одиночных выстрелов.

Прохожих почти не было. Редко-редко раздавались торопливые шаги и замирали. Вот еще один сдержанно-торопливо идет по дощатому тротуару, оглядываясь одними глазами. На перекрестке у столба с ободранными афишами остановился, впился глазами в прошлогоднее «обязательное постановление» и исчез за поворотом.

Когда стемнело, стало еще более жутко. Не во всех домах зажглись огни. Лаяли и выли собаки.

Целых полчаса осторожно, тайно ликующе и призывно звонили в церкви, хотя никакого праздника не было.

Ночью ветер качал деревья, гнал сор по мостовой, тормошил закрытые ставни.

Продребезжала неведомая телега.

Пел во тьме заблудший пьяница, бормотал пьяный вздор под вой ветра.

И опять зловещая, гнетущая тишина.

В «первом доме советов» в маленьком номере с кривым умывальником и скрипучим полом шло заседание исполкома с кооптированными лицами.

Бриллиант сидел за ломберным столиком и спокойно и серьезно, как всегда, предложил высказаться по поводу создавшегося положения.

– Прошу предлагать только практические меры, так как вопрос в целом достаточно ясен, – сказал он. Затем, взглянув внимательно на присутствующих, спросил: – Где товарищ Степанов?

Никто не ответил.

Но в это же мгновение из коридора послышались шаги, дверь открылась. Степанов вошел и остановился посреди комнаты.

Все вопросительно-выжидающе повернулись к нему.

– Пока спокойно, – тихо сказал он, сдерживая кашель. – Человек двадцать с вечера ушло из бань, но не в город, а за город. Должно, за продовольствием пошли в деревню. А так спокойно. Девок понатаскали. устроили кавалерчики, мать их.

– Вокзал обеспечен, – сказал начальник коммунистического отряда. – Четыре пулемета и тридцать товарищей, в том числе шесть курсантов, уже находятся на местах. Местность возвышенная, в случае чего некоторое время продержимся.